[ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ]

Пример для подражания.

  Вход на форум   логин       пароль   Забыли пароль? Регистрация
On-line:  

Раздел: 
Театр и прочие виды искусства / Общий / Пример для подражания.

Страницы: 1 2 3 4 5  ...... 7 8 9 10 Next>> ответить новая тема

Автор Сообщение

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 04-03-2007 09:47
Ну это я загнула. Любая аутентика лучше подражания. Тогда просто позавидовать. Нет, это чувство нехорошее. Тогда порадоваться. Ладно, просто прочитать.

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 04-03-2007 09:48
Джек Лондон - Анне Странски

Оакланд, 3 апреля 1901


Дорогая Анна:
Я говорил, что всех людей можно разделить на виды? Если говорил, то позволь уточнить – не всех. Ты ускользаешь, я не могу отнести тебя ни к какому виду, я не могу раскусить тебя. Я могу похвастаться, что из 10 человек я могу предсказать поведение девяти. Судя по словам и поступкам, я могу угадать сердечный ритм девяти человек из десяти. Но десятый для меня загадка, я в отчаянии, поскольку это выше меня. Ты и есть этот десятый.
Бывало ли такое, чтобы две молчаливые души, такие непохожие, так подошли друг другу? Конечно, мы часто чувствуем одинаково, но даже когда мы ощущаем что-то по-разному, мы все таки понимаем друг друга, хоть у нас нет общего языка. Нам не нужны слова, произнесенные вслух. Мы для этого слишком непонятны и загадочны. Должно быть Господь смеется, видя наше безмолвное действо.
Единственный проблеск здравого смысла во всем этом – это то, что мы оба обладаем бешенным темпераментом, достаточно огромным, что нас можно было понять. Правда, мы часто понимаем друг друга, но неуловимыми проблесками, смутными ощущениями, как будто призраки, пока мы сомневаемся, преследуют нас своим восприятием правды. И все же я не смею поверить в то, что ты и есть тот десятый человек, поведение которого я не могу предсказать.
Меня трудно понять сейчас? Я не знаю, наверное, это так. Я не могу найти общий язык.
Огромный темперамент – вот то, что позволяет нам быть вместе. На секунду в наших сердцах вспыхнула сама вечность и нас притянуло к друг другу, несмотря на то, что мы такие разные.
Я улыбаюсь, когда ты проникаешься восторгом? Эта улыбка, которую можно простить – нет, это завистливая улыбка. 25 лет я прожил в подавленном состоянии. Я научился не восхищаться. Это такой урок, который невозможно забыть. Я начинаю забывать, но этого мало. В лучшем случае, я надеюсь, что до того как я умру, я забуду все, или почти все. Я уже могу радоваться, я учусь этому понемножку, я радуюсь мелочам, но я не могу радоваться тому, что во мне, моим самым сокровенным мыслям, я не могу, не могу. Я выражаюсь неясно? Ты слышишь мой голос? Боюсь нет. На свете есть много лицемерных позеров. Я самый успешный из них.
Джек.

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 04-03-2007 09:54
Айседора Дункан - Гордону Крейгу



Рождество 1904
Отель «Европа»
С.-Петербург
Ул. Мишель
Только приехала утром – рождественским утром.
12 декабря (помни 12 дней до Рождества)


Мой дорогой - -
Мне это совсем не нравится. Все эти важные чиновники пялятся на меня самым пугающим образом. Возле камина дама, у нее на лице просто написано, как она меня не одобряет. Я почти испугана. Это не место для человека с таким легким и радостным характером, как у меня. Зала выглядит как сцена из романа, та самая комната, в которой плетутся интриги и строятся козни.
Всю ночь поезд не летел, а едва плелся сантиметр за сантиметром по большим заснеженным полям, бесконечным белым равнинам, по огромным царствам, покрытым снегом (Уолт Уитмен мог бы их прекрасно описать) и над всем этим сияла луна. За окном вихрь искр от локомотива – это действительно стоит увидеть. Я лежала, всматриваясь в ночь, и думала о тебе, о тебе одном, самом лучшем и самом дорогом.
Город засыпан снегом и по нему носятся сани. Вся и все здесь скользит. Я отправила тебе много небольших писем пока была в дороге, надеюсь ты их получил.
Сейчас мне надо идти. Надо смыть с себя сажу и позавтракать.
Передай мою любовь дорогому номеру 11 и этому маленькому, заплесневелому домику номер 8. Мое сердце переполнено самой банальной и старомодной любовью к тебе, мой милый.
Напиши мне, и расскажи все, я иду плескаться.
Твоя Айседора.

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980 		Добавлено: 04-03-2007 18:23

18 (30) сентября 1897 г. Биарриц.
18 сент.
Милая Лика, Ваше письмо получил вчера и, конечно, был очень порадован. Вы спрашиваете, тепло ли мне здесь, весело ли. Пока мне хорошо. По целым дням я сижу на солнышке, думаю о Вас и о том, почему Вы так любите говорить и писать о кривобоких; и подумавши, я решаю, что это Вы оттого, по всей вероятности, что у Вас у самой бока не в порядке, Вы хотите дать понять это и понравиться.
Здесь очень тепло, жарко даже, но это будет продолжаться недолго, и не сегодня-завтра я почувствую себя как в Мелихове, т. е. не буду знать, куда мне уехать. Всем сердцем моим стремлюсь в Париж, но там скоро начнется сырая осень, меня погонят оттуда, и, должно быть, придется ехать в Ниццу или в Больо, что возле Ниццы. Если будут деньги, то из Ниццы через Марсель поеду в Алжир и в Египет, где я еще не был. А Вы когда же в Париж? Когда бы Вы ни приехали, во всяком случае дайте мне знать, я приеду на вокзал встретить Вас. Встречу Вас очень любезно и буду стараться не замечать Вашего кривого бока и, чтобы доставить Вам истинное удовольствие, буду говорить с Вами только о сыроварении.
Для упражнений на французском языке я завел себе здесь француженку, 19 лет. Зовут ее Марго. Извините меня за это, пожалуйста.
Вы правы, письма доставляют здесь немалую радость - и потому, прошу Вас, пишите мне побольше. Почтовые расходы я возвращу Вам, если Вы этого пожелаете. Верьте, что я ценю в женщинах не одну только Reinheit*, но также и доброту. До сих пор Вы, насколько мне известно, были очень добры: Вы писали моим друзьям нежные, длинные письма; распространите же и на меня эту Вашу доброту. У моих друзей, по прочтении Вашего письма, обыкновенно являлось неудержимое желание писать о сыроварении и купать детей в цинковой ванночке; не знаю, чем объяснить это! Что касается меня, то Ваше последнее письмо подействовало на меня самым облагораживающим образом: я почувствовал себя чистым.
Пишите же. Что нового? Что Сашечка Филе? Что Володя с бакенами (с у....ми) и со своей визгливо-хихикающей супругой? Бываете ли у Вашей подруги, пожирательницы молодых художников? Удивительно, как действует постоянное пребывание под каланчой! Очевидно, близость пожарной команды горячит кровь, и от увлечений не спасают даже седины. Лика, берегитесь каланчи! О. П. Кундасова может Вам порассказать кое-что на этот счет; она слышала кое-что от д-ра Флоринского.
Итак, позвольте ждать от Вас длинного, длинного письма. Кланяйтесь Маше, В<иктору> А<лександровичу>.
Жму Вашу руку и остаюсь Вашим неизменным почитателем и поклонником.
А. Чехов.

* чистота, невинность (нем.)

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 04-03-2007 22:20
Л.С.Мизинова – А.П. Чехову

Что это за манера писать десять строчек, удивительный Антон Павлович? Удостоил, подумаешь? Ну все-таки спасибо и на этом, по правде сказать, не рассчитывала. В Москве тоже холодно, но гр. Мамуны я во сне не вижу. Я вижу во сне Вас и приписываю эти
кошмары тому, что приходится пить много шампанского. Каждый раз, как мне наливают новый стакан, я вспоминаю Вас и жалею, что не с Вами пью! Так-то, дядя, а Вы еще пишете, что старый надоевший вздыхатель не может надеяться провести со мной целый вечер. Это
только отговорка - просто Вы сами могли подарить мне только несколько мгновений, и то ради Маши. Скоро ли кончатся праздники – я так закружилась, что остановиться не могу сама, надо, чтобы начались занятия, и тогдa все пойдет по-старому. Ни в Петербург, ни в Мелихово я не попаду теперь, к Вашим поеду 5-гo января, не раньше. Каждый день занят!
Замуж раг depit а решила не выходить.. Par depit, теперь, я прожигаю жизнь! Это во всяком случае и приятнее, и менее беспокойно.Есть на свете человек, который мог бы удержать
меня еще от этого сознательного уничтожения себя, но этому человеку нет до меня никакого дела.Впрочем, уже поздно! Вы пишете, что я Вас обманываю – это неправда. Я пью только
шампанское, и то только на праздниках, и курю одну папиросу в три дня.. Если же Вы, ужиная с приятелями, будете говорить им, что Вас обманывает блондинка, то, вероятно, их это не удивит, так как вряд ли кто-нибудь может предположить, что Вам могут быть верны.
Долго ли Вы еще пробудете в Петербурге – ведь я Вас почти три месяца не видала, а для меня это очень много значит! Если будете проезжать Москву, дайте знать заранее, а то опять я Вас не увижу. Пишите, умоляю, побольше и не забывайте ту, которую Вы бросили.

30 декабря 1892

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980 		Добавлено: 05-03-2007 09:55
исполнила обещание

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980 		Добавлено: 05-03-2007 09:57
Велимир Хлебников

В.В. ХЛЕБНИКОВОЙ


<Харьков? 2 января 1920>


Веринька, заинька! ау!
Летите письма, как листочки березовые, на русые головы дорогих, падайте на очарованных у Волги.
Пора разочаровывать змей, то-то будет шипение змеиного царства. Этот год будет годом великой и последней драки со змеем.
Все, что в моем сознании: черные ночные окна, дыхание запыхавшихся дров, торопящихся стать золой, — все подымаю за мою победу над змеем.
За это время я выковал дрот для борьбы с ним — это предвидение будущего: у меня есть уравнения звезд, уравнения голоса, уравнения мысли, уравнения рождения и смерти.
Я первый взошел на новый материк — повелевающее время, первый вступил на него, я был пьян от радости, но люди всегда люди, — и из первого сражения со змеем я вышел в цепях: от меня вдруг улетели все мои мысли, и мой очарованный мир покинул меня, точно я изменил ему. Все видения будущего вдруг покинули меня, точно ненужное дерево стая отдыхавших голубей.
Это случилось после того, как я в последний раз в жизни поверил людям и прочел доклад в ученом обществе при университете «Красная Звезда».
Правда, я утонченно истязал их: марксистам я сообщил, что я Маркс в квадрате, а тем, кто предпочитает Магомета, я сообщил, что я продолжение проповеди Магомета, ставшего немым и заменившего слово числом.
Доклад я озаглавил Коран чисел.
Вот почему все те, чье самолюбие не идет дальше получения сапог в награду за хорошее поведение и благонамеренный образ мысли, шарахнулись прочь и испуганно смотрят на меня. Но все-таки жребий брошен, и змей будет проткнут в самое пузо. Пока же жизнь обвита его жирным животом с мрачными узорами смерти тела и духа.
Но и но! поединок будет!
Свидетель — мой нераскуренный окурок, мой одинокий друг сейчас. Кстати, я курил из трубки из пушечного пороха и писал ручкой из пороха. Так как я рассеянный человек, то я клал окурки на порох, и он зажигался и воспламенялся, тогда я тушил его пальцами. На деле это безопасно, пушечный порох горит очень тихо, и из его длинных черных трубок выходят превосходные ручки для будаков (будетлян), но звучит все это очень громко.
Я преследовал свою одинокую цель с мрачным ожесточением, и только твое письмо меня пригрело весенними вещами, и я болтлив. Утверждаю, что я был в оттепели и кап-кап.
Вся его мрачная правда, что мы живем в мире смерти, до сих пор не брошенной к ногам как связанный пленник, как покоренный враг, — она заставляет во мне подыматься кровь воина «без кавычек». Да здесь стоит быть воином. Здесь я не скажу, как сказал недавно, что я не буду «хороводиться с ружьем», отказываясь освящать своим согласием этот старинный и гнусный обряд. Я не могу себе простить, что я не был в Киеве.
Это мне возможно бы сделать [и тогда, может быть, это не случилось]. Если я пишу сегодня так свободно, то мой слог разбужен лучами твоего письма.
Заключим союз вместе рвать кисти синих ягод около шума горных рек и подкрадываться к заснувшим черепахам.
Что еще нам надо?
Я забыл мир созвучий; их я как хворост принес в жертву костру чисел. Но еще немного, и мне вернется священная речь.
Вот моя болтовня...
Письма не счета, и нет ничего скучнее, как точное перечисление.
Всем все.
Я хотел ехать в Персию, но может быть, поеду в Владикавказ или Дербент.
Обнимаю. Помню. До весны.
Может быть, найдем весной общий уют на берегу моря, на Кавказе, но для этого нужно будет проделать <нрзб> и решиться на бегство из Египта.

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 06-03-2007 08:19
В. А. Жуковский - М. А. Протасовой

Весною 1815 г. в Муратове.

«Милая Маша, нам надобно объясниться. Как прежде от тебя одной я требовал и утешения, и твер¬дости, так и теперь требую твердости в добре. Нам надобно знать и исполнить то, на что мы решились, дело идет не о том только, чтобы быть вместе, но и о том, чтобы этого стоить. Следовательно, не по одной наружности исполнять данное слово, а в сердце быть ему верными. Иначе не будет покоя, иначе никакого согласия в чувствах между мною и маменькой быть не может, Сказав ей решительно, что я ей брат, мне должно быть им не на одних словах, не для того единственно, чтобы получить этим именем право быть вместе. Если я ей говорил искренно о моей к тебе привязанности, есть ли об этом и писал, то для того, чтобы не носить маски - я хотел только свободы и доверенности. Это нас рознило с нею. Теперь, когда все, и самое чувство пожертвовано, когда оно переме¬нилось в другое лучшее и нежнейшее, нас с нею ничто не будет рознить. Но, милой друг, я хочу, чтобы и ты была совершенно со мною согласна, чтобы была в этом мне и примером и подпорою, хочу знать и слышать твои мысли. Как прежде ты давала мне одним словом и бодрость, и подпору; так и теперь ты же мне дашь и всю нужную мне добродетель. Чего я желал? Быть счастливым с тобою! Из этого теперь должен выбросить только одно, слово, чтобы все заменить. Пусть буду счастлив тобою! Право, для меня все равно твое счастье или наше счастье. Поставь себе за правило все ограничить одной собою, поверь, что будешь тогда все делать и для меня. Моя привязанность к тебе теперь точно без примеси собственного и от этого она живее и лучше. Уж я это испытал на деле - смотря на тебя, я уже не то думаю, что прежде, если же на минуту и завернется старая мысль, то всегда с своим дурным старым товарищем, грустью, стоит уйти к себе, чтобы опять себя оты¬скать таким, каким надобно, а это еще теперь, когда я от маменьки ничего не имею, когда я еще ей не брат – что ж тогда, когда и она со своей стороны все для меня сделает. Я уверен, что грустные минуты пропадут и место их заступят ясные, тихие, полные чистою к тебе привязанности. Вчера за ужином прежнее немножко что-то зацепило меня за сердце - но воротясь к себе, я начал думать о твоем счастье, как о моей теперешней заботе. Боже мой, как это меня утешило! Как еще много мне осталось! Не лиши же меня этого счастья! Переделай себя совершенно и будь этим мне обязана! Думай беззаботно о себе, все делай для себя - чего для меня боле? Я буду знать, что я участник в этом милом счастье! Как жизнь будет для меня дорога! Между тем я имею собственную цель - работа для пользы и славы! Не легко ли будет работать? Все пойдет из сердца и все будет понятно для добрых! Напиши об этом твои мысли - я уверен, что они и возвысят, и утвердят все мои чувства и намерения.
Я сейчас отдал письмо маменьке. Не знаю, что будет. В обоих случаях, Perseverence! Меня зовут! чудо - сердце не очень бьется. Это значит, что я решился твердо»...

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 06-03-2007 08:22
исполнила обещание


Представляете, сколько бы потеряла мировая общественность, будь у этих великих электронная почта ? Это к вопросу о потенциале.

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980 		Добавлено: 06-03-2007 09:41
Великий князь Михаил Александрович.
Моя дорогая Мама
1.

Если б ты знала только, как мне тяжело и больно огорчить тебя, а я знаю, что мое письмо принесет тебе большое горе, и заранее прошу тебя выслушать и простить меня. Я так хочу, чтобы ты поверила моим словам, что мне более чем тяжело огорчать тебя, дорогая МамаЂ, но я обязан сказать тебе, что 16/29 октября, то есть две недели тому назад, я женился на Наталии Сергеевне Брасовой. Все последнее время я страшно мучился, что я не мог в силу обстоятельств говорить с тобой о том, что составляло все эти годы главный смысл моей жизни, но ты сама, по-видимому, этого никогда не хотела. Вот уже пять лет, как я познакомился с Наталией С[ергеевной], и люблю и уважаю ее с каждым годом все больше, но нравственное состояние было у меня всегда очень тяжелое, и последний год в Петербурге в особенности привел меня к сознанию, что только женитьба поможет мне выйти из этого тяжелого и ложного положения. Но, не желая тебя огорчать, я, может быть, никогда бы на это не решился, если бы не болезнь маленького Алексея2 и мысль, что наследником меня могли бы разлучить с Наталией С[ергеевной], чего теперь уже быть не может. Повторяю опять, что меня больше всего мучает мысль, что я тебя и Ники3 так ужасно огорчу, но продолжать такую жизнь, как до сих пор, для меня было слишком невыносимо. Итак, умоляю тебя, моя дорогая МамаЂ, прости и пойми меня как мать, которую я горячо люблю всем моим сердцем.


Твой Миша.

1 Мария Федоровна (1847—1928) — вдовствующая императрица, урожденная датская принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмара. После Февральской революции находилась с родственниками на положении ссыльной в Крыму. В марте 1919 г. эмигрировала из России. Умерла в Дании.

2 Алексей Николаевич (Алексей, 1904—1918) — цесаревич, наследник престола; сын Николая II и Александры Федоровны, страдал гемофилией. (В случае смерти Алексея Михаил Романов был бы объявлен престолонаследником.) Расстрелян с царской семьей в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 г.

3 Николай II (Николай Александрович, Ники, 1868—1918) — российский император, старший сын императора Александра III, брат великого князя Михаила Александровича. Вступил на престол в 1894 г.

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 06-03-2007 20:49
Франц Кафка – Фелиции Бауэр

Прага, 20.IX.1912

Многоуважаемая сударыня!
На тот — легко допустимый — случай, если Вы обо мне совсем ничего не вспомните, я представлюсь еще раз: меня зовут Франц Кафка, я тот самый человек, который впервые имел возможность поздороваться с Вами в Праге в доме господина директора Брода и который затем весь вечер протягивал Вам через стол одну за одной фотографии талийского путешествия, а в конце концов вот этой же рукой, которая сейчас выстукивает по клавишам, сжимал Вашу ладонь, коим рукопожатием было скреплено Ваше намерение и даже обещание на следующий год совершить вместе с ним путешествие в Палестину.
Если охота предпринять поездку у Вас еще не пропала — Вы ведь сами сказали, что непостоянством не отличаетесь, да и я ничего похожего в Вас не заприметил, — тогда нам не только стоило бы, но даже просто необходимо попытаться об этом путешествии как следует договориться. Ибо краткий, для путешествия по Палестине слишком краткий срок нашего отпуска нам придется исчерпать до самого донышка, а достичь этого можно, только наилучшим образом подготовившись и загодя придя относительно всех приготовлений к полному взаимному согласию.
В одном только я вынужден признаться, как ни скверно это звучит и как ни плохо вяжется со всем предыдущим: я очень неаккуратен в переписке. Впрочем, дело обстояло бы еще хуже, не будь у меня пишущей машинки; ибо даже когда у меня совсем нет настроения для письма, кончики пальцев всегда тут как тут. Впрочем, в награду за это я никогда не жду и ответной пунктуальности от адресата; даже ожидая ответного письма изо дня в день с возрастающим нетерпением, я совсем не огорчаюсь, когда письма нет, когда же оно, наконец, приходит, я, бывает, даже пугаюсь. Сейчас, закладывая в машинку новый лист, я замечаю, что, пожалуй, перегнул палку в живописании собственного тяжелого характера. Что ж, если я и впрямь допустил такую промашку, поделом мне, не надо было приниматься за это письмо на шестом часу рабочего дня, да еще писать его на машинке, с которой я еще не очень-то в ладах.
И тем не менее, тем не менее — кстати, единственный недостаток писания на машинке как раз в том, что случается иногда вот этак зарапортоваться — даже если у Вас возникают сомнения относительно того, чтобы взять меня с собой в путешествие в каком хотите качестве — дорожного спутника, путеводителя, балласта, тирана, — равно как и сомнения относительно меня как корреспондента (пока что ведь у нас речь лишь об этом) — не стоит торопиться с отрицательными решениями, может, лучше все же попробовать меня в одном из этих качеств?
Искренне Ваш
д-р Франц Кафка

Прага, Поржич 7.

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980 		Добавлено: 07-03-2007 11:46
Исаак Дунаевский.

Письма к Р.Рыськиной

Москва, 15/VII-1949 г.

Дорогая Рая, мой милый хороший друг! Нет, не сможете Вы представить себе моих чувств, моей радости. И прежде всего оттого, что Вы - есть, что Вы живы, здоровы, хорошо и по призванию работаете. Может быть, несмотря на мое природное красноречие, не удастся мне толково объяснить причину моего письма к Вам.

Вы пишете о двух возможностях: 1. Влияние дождливой погоды и в связи с этим желание пройтись внутренним взглядом по хорошему прошлому. 2. Любопытство анкетного порядка.

Я не могу на Вас обижаться тоже по двум причинам: 1. Я так сейчас рад, что мне не приходит в голову никакая обидная мысль. 2. Я ничего не вижу плохого ни в первом, ни во втором Вашем предположении. Ибо и первое и второе взаимно зависят.

Не вспоминаешь ведь злого и дурного, а тем паче не хочется к нему возвращаться. И не интересуешься жизненным путем тех, кто далек от твоей души. И все-таки правда моего обращения к Вам после долгих лет разлуки лежит где-то в другом месте. Вернее, она шире Ваших предположений. Тут и радость теплых воспоминаний, тут и мучительно-кричащая мысль о том, что должны жить люди, с которыми меня связывают чудесные, светлые отношения дружбы и преданного внимания, нежной сердечности и света молодости.

И, наконец, грусть, грусть, царящая над всеми чувствами... Отчего она? Не знаю... Впрочем...

Но позвольте Вам рассказать кратко, как все это произошло.

Вы знаете, мой милый друг, что я вел огромную деловую и личную переписку. Не на все письма я отвечал, не все письма привлекали мое внимание, смыкаясь с какими-то моими собственными душевными потребностями. Но было несколько, совсем мало, человек, которых я мог назвать своими подлинными друзьями. Переписку с ними я глубоко берег и ценил как большую и важную часть моего внутреннего мира. Это не были "романы по переписке", это была глубокая, ничего не требующая, ни на что, кроме чуткости и душевной чистоты, не претендующая дружба. В этой дружбе я видел отклики своих мыслей, чувств, наконец, моего творчества, качества которого во многом определяли то влечение ко мне, которое я чувствовал. Через эти чувства, молодые и хорошие, светлые и требовательные ко мне как к художнику я познавал жизнь, окружающую меня молодую силу, и это давало мне большую оптимистическую зарядку, окрыляло меня, утверждало во мне меня самого. Мог ли я это когда-нибудь забыть? Я, берегущий как зеницу каждую ласку?

И когда в короткие холодные декабрьские дни 1944 года я, приехав в Ленинград, приходил в пустую холодную свою квартиру на ул. Дзержинского и готовил свое имущество (чудом уцелевшее) к вывозу в Москву, то подолгу просиживал за чтением чудесных писем. Я оглядывался кругом, видел мрак запустения, и мне мерещились иные дни, иная жизнь, бившая когда-то ключом в теперь унылых, запыленных комнатах.

Мне трудно передать Вам свои тогдашние чувства. Знаю только, что письма были для меня самым ценным из того, что сохранила мне Судьба. Я бережно собрал их. Ваши письма в маленьких конвертиках могут составить целую книгу, целый том.

Все мое имущество в несколько приемов было вывезено в Москву, где я к тому времени уже получил квартиру, в которой пребываю и по сей день. Но после 106 метров в Ленинграде, московские 48 метров не могли вместить всей мебели и всей моей библиотеки. Пришлось часть мебели отправить на дачу под Москвой, а весь кабинет с большой частью библиотеки и всеми личными материалами, музыкальными архивами и перепиской поместить в моем служебном кабинете в Центральном Доме культуры железнодорожников, где я работал, как Вам известно, художественным руководителем Ансамбля песни и пляски. Служебный кабинет остается служебным, и руки как-то не доходили до разбора моих личных бумаг. А может быть, тут еще и сила странной инерции, которая отодвигала мысли о прошлом в сторону, направляя их на сегодняшний текущий день со всеми его надобностями, волнениями, сложными, подчас мучительными переживаниями и т.д.

Факт тот, что я не имел возможности до последнего времени прикоснуться к тому разделу моих бумаг, где находится светлое и радостное прошлое. В апреле я по многим причинам и после многих усилий ушел из Ансамбля. В июне я перевез всю оставшуюся там часть мебели, библиотеки и архивы на дачу, приведенную не так давно в полный порядок после военных "изменений". Два приезда на дачу (я на ней не живу) я посвятил разбору бумаг.

Я снова столкнулся, я снова встретился с тем, что мне дорого. И мне стало очень грустно, что меня забыли те, кто так хорошо ко мне относился. И мне захотелось найти этих хороших людей, которые забыли меня. С огромным трепетом я написал Вам, Юле Суриной (Вы угадали), Симе Калабиной, Гале Зварыкиной1. С огромным волнением я ожидал подтверждения моих писем. Вы меня поймете, Раинька, Вы должны понять все мое желание знать, что все они живы. Я готов был получить холодные, формальные письма, но лишь бы Судьба сохранила дорогих, хороших, некогда любивших меня и все мое - людей.

Не ревнуйте больше меня к Юле Суриной. Вчера я получил письмо от ее матери. Юля погибла 15 марта 1942 года, попав под поезд, и похоронена в Саратове. Я не буду описывать Вам мою печаль об этом прекрасном человеке, полном глубокой содержательности и светлых желаний. Я понял, почему она не писала мне все это время, почему она не нашла меня и не пыталась найти, хотя найти меня было совсем нетрудно.

Но мой большой друг, так радовавший меня своими ясными и юными мыслями, тучками грусти и недоуменных глаз, проглядывавших иногда через строчки частых писем, сделавшихся одно время частью моего переполненного делами ленинградского дня? Куда девался он? Куда девались маленькие конвертики? И неужели на последней дате нашего свидания в Новосибирске (свидания неясного, потерянного в деталях в памяти) кончилась дружба, любовная заинтересованность во мне, те чудесные и простые анализы ощущений от моей музыки?

В Ленинграде звучит моя музыка, московский эфир с утра до вечера переполнен моими произведениями, среди которых есть много нового, значительного. В Ленинграде с огромным успехом шел и идет в течение двух сезонов мой "Вольный ветер", отдельные номера из которого распеваются на всех эстрадных концертах, мотивы которого насвистываются школьниками. Вышла, пусть не очень удачная, картина "Весна" с моей музыкой, имеющей вне картины большой резонанс. Марш оттуда стал маршем не меньшего распространения и силы, чем старый "Марш энтузиастов". Мотив "Журчат ручьи" распевался всюду. Появились такие песни, как "Пути-дороги", появился "Концертный марш", который стал визитной карточкой оркестра Кнушевицкого в Москве и оркестра Минха в Ленинграде. Появился дуэт "Под луной золотой" из моей музыки к фильму "Новый дом". Его особенно полюбил Ленинград.

И за все это время не вспомнила обо мне та, которая трепетно когда-то следила за каждой моей нотой. Ей не захотелось подать голос дружбы.

Я был в Ленинграде с Ансамблем в августе 1947 года, выступал десять вечеров в Саду отдыха. Видела ли Рая мой огромный успех и тот теплый прием, который мне оказал мой Ленинград?

Я не видел Раи среди множества моих ленинградских друзей, пришедших ко мне за кулисы пожать руку с приветом и лаской.

В январе этого года я приезжал в Ленинград посмотреть "Вольный ветер". Видела ли Рая этот переполненный театр, треснувший от оваций, когда со сцены было объявлено о моем присутствии?

А я ведь бывал в Ленинграде во многих местах. Я выступал с приветствием по радио, радиослушатели слышали мое участие в концерте на конференции Комсомола Куйбышевского района. И опять были сотни звонков в Европейскую гостиницу, десятки визитов. Но не было голоса Раи. Она была глуха и нема. Она жила, оказывается, в Ленинграде и не хотела меня знать. А как бы я ей обрадовался, с каким бы восторгом я прижал ее к сердцу, моего юного, хорошего друга, теперь уже большого и, может быть, опасного, с точки зрения объятий!?!
Я отбрасываю любые причины и любые соображения по поводу Вашего молчания, ибо, каковы бы они ни были, они только могут оскорбить нашу прошлую дружбу.

Простите меня, что эта моя боль вмешалась в мою радость по поводу Вашего сегодняшнего письма. Я не мог скрыть от вас моего большого удивления. Я глубоко надеюсь, что этим письмом мы снова возобновим нашу переписку и что в дальнейшем постепенно придем к пониманию того, что сегодня вызывает наше недоумение, и что мы тогда найдем в наших душах и прощение и объяснение всему.

Если бы я сегодня начал рассказывать Вам о себе, то это действительно была бы целая обширная повесть. Давайте осуществлять ее постепенно и в зависимости от тем, которых мы будем касаться.

Скажу только, что много воды утекло. Я жив, здоров более или менее, творчески чувствую себя отлично. Работаю сейчас над новым фильмом Пырьева "Веселая ярмарка", над новой опереттой о Москве, заключил договор с Большим театром на написание балета "Свет"2. Как видите, работы много. Специально песен пишу очень мало. О причинах скажу в другой раз. Творчески я возмужал, перешел, так сказать, в иной творческий возраст. О себе в этом вопросе мне трудно говорить. Пережил я много интересного и плохого. Вышел из этого плохого, кажется, победителем. Но следы оно оставило.

Сын Геничка действительно уже большой - ему 17 лет. Он учится в художественном училище, которое закончит лишь через два года3. У меня в 1945 году родился второй сын от другой женщины4. Это большая и сложная часть моей повести, о которой кратко говорить не хочется.

Как видите, много нового в жизни. Но мне хочется сказать Вам, что я остался прежним. И хоть годы старят человека, но говорят, что мои глаза горят по-прежнему молодым блеском. Вам я скажу, что во мне в полной мере осталась любовь моя к Жизни, к Солнцу, к тем людям, которые хотя бы капельку берут от Солнца и Света.

И во мне осталась моя дружба к Вам, моя Рая, мое хорошее и теплое желание видеть Вас бодрой, сильной и большой. Вы помните, как я требовал у Вас отчета об отличной учебе? Это требование полностью сохраняет свою силу. И я рад, что Вы его выполняете.

Жду с огромным нетерпением Ваших писем.

Ваш И.Д

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 08-03-2007 08:42
Князь П. А. Вяземский - жене, урожд. кн. Гагариной



Я в Москве, милая моя Вера. Был в страшном деле и, слава Богу, жив и не ранен, но однако же не совершенно здоров, а потому и приехал немного поотдохнуть. Благодарю тебя тысячу раз за письма, которые одни служат мне утешением в горести моей и занятием осиротелого сердца. Кроме тебя, ничто ме¬ня не занимает, и самые воинские рассеяния не дотрагиваются до души моей. Она мертва: ты, присутствие твое, вот - ее жизнь; все другое чуждо ей. Князь Федор весьма легко ранен в руку и едет также в Москву с князем Багратионом, который получил довольно важную рану в ногу. Он велел тебя нежно обнять. Дело было у нас славное, и французы крепко побиты, но однако ж армия наша ретировалась. Про¬шу покорно понять. Делать нечего; есть судьба, она всем управляет, нам остается только плясать по ее дудке. Прости, любезнейший друг моего сердца. Будь здорова и уповай на Бога. Катерину Андреевну и детей обними за меня, а себя за меня же поцелуй крепко в зеркале. Агриппин мой душевный поклон. Я ее всегда любил, а за ласки, которые она тебе оказывает, люблю вдвое. Скажи ей это от меня. Бедный Петр Валуев убит. Пропасть знакомцев изранено и убито. Ты меня сохранила. Прости, ангел мой храни¬тель.
1812

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980 		Добавлено: 08-03-2007 14:59
Марина Цветаева — Райнеру Марие Рильке



Сен Жиль,
22 августа 1926



Райнер, говори всегда только «да!» всему, чего я хочу, и тогда из этого не выйдет ничего столь уж дурного. Райнер, ведь когда я говорю тебе: я — твоя Россия, я говорю лишь (вновь) о том, что я люблю тебя. Любовь живет исключениями, обособлениями, запретами. Любовь живет словами и гибнет в действиях. Я слишком умна, чтобы не хотеть быть для тебя реальной Россией! Фигура речи. Фигура любви.

Райнер, я зовусь иначе: я все то, что есть ты, все, что ты есть. (Быть значит: тобою живут. Etre v&#233;cu. Chose v&#233;cue.* Страдательный залог.)

Ты думаешь, я верю в Савойю? Да, как и ты, как в Царство Небесное. Когда-нибудь... (Как? Когда?) Что видела я от жизни? Всю юность (начиная с 1917-го) — черная работа. Москва? Прага? Париж? Сен Жиль? Все равно. Всегда плита, веник, деньги (коих всегда нет). Никогда нет времени. Ни одна женщина из твоих знакомых и подруг не живет так, не смогла бы так жить. Не возиться больше с веником — так именую я мое Небесное Царство. Довольно скромно? Да, ибо мое земное царство — достаточно скверно! (Райнер, я написала по-немецки: fegen — Fegfeuer (чистить — чистилище.— Перев.) //прекрасное слово//, чистить здесь, чистилище там, входить в очищенье вплоть до чистилища и т. п. Так пишу я, от слова к вещи, пересочиняя слова. Думаю, так пишешь и ты.

Итак, милый, не надо страха, но всегда только «да» каждому моему — «дай», «мое»: нищенское утешение, невинно, без последствий. Ведь в большинстве случаев моя просящая рука остается незамеченной, а дар — падает в песок. Чего же я от тебя хочу? Того, чего хочу от всей поэзии и от каждой поэтической строчки:


правды единого } мгновения.
этого




Дальше этого правда не идет. Никогда — не деревенеть, но всегда — в пепел. Лишь слова, которое для меня еще остается вещью,— вот чего я хочу. Деяний? Результатов?

Я знаю тебя, Райнер, так же, как знаю себя. Чем дальше от себя, тем дальше в себя. Я живу не в себе, но вне себя. Я живу не в устах моих, и тот, кто целует меня, меня не встречает.

Савойя. (Размышленье): поезд, билет, гостиница. (Слава Богу, визы не надо!) И... тихое отвращенье. Нечто заранее заготовленное, завоеванное... выклянченное. Ты должен упасть с неба.

Райнер, совершенно серьезно: если ты действительно хочешь видеть меня глазами, ты должен действовать, то есть — «Через две недели я буду там. Приедешь ли ты?» Это должно исходить от тебя. Как и дата. Как и город. Посмотри на карту, может быть, это будет большой город? Подумай. Маленькие города иногда вводят в заблуждение. Да, еще одно: денег у меня нет совсем, то немногое, что зарабатываю (благодаря моей «новизне» печатаюсь лишь в «новейших» ежемесячниках, а их в эмиграции лишь два) — как только получаю — исчезает; хватит ли у тебя для нас двоих? Райнер, я пишу, и мне становится смешно: более чем странный гость!

Итак, милый, если ты этого действительно хочешь, ты пишешь мне (чуточку заблаговременно, чтобы я успела найти кого-нибудь, кто мог бы остаться с детьми) — и тогда я приеду. В Сен Жиле я буду до 1—15 октября. Потом — в Париж, где снова все сначала: ни денег, ни квартиры, ничего. В Прагу я не возвращаюсь, чехи злы на меня за то, что я много и горячо писала о Германии и прочно молчала о Чехии. И все же три с половиной года чехи меня «субсидировали» (900 крон ежемесячно). Итак, 1—15 октября — Париж. Раньше чем в ноябре мы не встретимся. Но — нельзя ли где-нибудь на юге? (Имею в виду Францию.) Где, как и когда (начиная с ноября) хочешь ты? Отдаю в твои руки. Можешь их даже... развести. Я не буду любить тебя за это ни больше, ни меньше.

Я очень рада тебе, как совершенному, совершенно новому царству.

===========

О Борисе. Нет, права была я. Его ответ был ответом освободившегося Атласа. (Который ведь нес небо вместе с его жителями! Но, избавленный от своего бремени, я думаю, он еще и вздыхает!) Сейчас он свободен от меня. Слишком добрый, слишком сострадательный, слишком терпеливый. Удар должен был прийти от меня. (Кончать, то есть убивать, не хочет никто!) О двух заграницах он уже знал. Я лишь это выговорила, назвала, лишила чары. Сейчас все хорошо, царства разделены: я в задушевнейшей середине — внешнейшей заграницы — совершенно вне мира.

===========

Nest по-русски: гнездо (единственное число — без рифмы!). Множественное число — гнёзда (мягкое е, ё, почти о в произношении), рифма: звезды (Sterne).

===========

Как долго ты еще пробудешь в Рагаце и как себя чувствуешь? Что написал в последнее время?

Да, большая просьба. Подари мне греческую (на немецком) мифологию — без философии, очень простую и подробную: мифы. Мне кажется, в детстве у меня была книжка Штолля. Скоро выйдет мой Тезей (1-я часть: Тезей и Ариадна, драматическая поэма). Сейчас я начала Федру (все это задумано как трилогия: Ариадна—Федра—Елена), и потому мне нужна мифология. Ненависть Афродиты — таков лейтмотив. Как жаль, что ты не можешь меня читать! Я — перед тобой — глухонемая (впрочем, не глухая,— немая!).

Подари мне Мифы Штолля и надпиши, чтобы я с этой книгой никогда не расставалась. Ты не против?

Обнимаю тебя.

М.

* бытие, которым живут; вещь, которою живут (фр.).

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 09-03-2007 21:24
Рильке - Цветаевой

Поезд, Марина, тот поезд (с твоим прошлым письмом), которому ты запоздало выразила недоверие,— запыхавшись, подъехал ко мне; жуткий почтовый ящик был древен, как древни верблюды и крокодилы, смолоду защищенные своей древностью: надежнейшее достоинство.— Да и Да и Да, Марина, всяческое Да, которого ты хочешь и которым ты являешься, такое большое и единое, как Да — самой жизни... но ведь в нем скрыты все десять тысяч Нет — непредвиденные.
Если я уверен меньше в том, дана ли нам возможность сойтись, стать как два слоя, две плоскости, что, нежно соприкасаясь, были бы двумя половинками одного гнезда (Nest) (как хотел бы я сейчас снова знать, как будет по-русски Nest... забыл!), гнезда-сна, в которое садится большая птица, хищная птица духа (не моргать!)... если я меньше (чем ты) уверен... (может быть, дело здесь в тех особенных внутренних трудностях, которые я переживаю, зачастую едва надеясь еще противостоять им, так что сейчас я жду от вещей, которые хотят войти, не их самих, но некой совершенно особой помощи, посильного содействия)... то все же я не менее (нет: и подавно!) нуждаюсь в том, чтобы разок именно так вытащить себя из глубины, из колодца колодцев. А между тем является страх перед множеством дней, с их повторениями, а иногда (вдруг) страх перед теми случайностями, которые ничего не ведают и не поддаются увещеваниям.
...Не до зимы!..
...«Ты можешь не отвечать...» кончаешь ты. Пожалуй, я мог бы не отвечать, ибо кто знает, Марина, не был ли мой ответ готов еще до твоего вопроса? Уже тогда в Валь-Моне я искал его на карте: cette petite ville. en Savoie*... и вот об этом говоришь ты! — Вырви это из времени, представь, что это уже было: так думал я, когда тебя читал... И вот ты уже написала на краешке письма: «Прошедшее еще нам предстоит...» (Магическая строка, но из какого робкого контекста!)
Забудь же, дорогая, о том, что было спрошено и что отвечено, возьми это (как это и должно быть) под защиту, под охрану той радости, которую ты приносишь, в которой я нуждаюсь, которую принесу и я, быть может, если начало приношению положишь ты (что ты уже и сделала).
То, что Борис хранит молчание, печалит и тревожит меня; не означает ли это, что мое появление и в самом деле стало преградой на пути его мощной к тебе устремленности? И хотя я вполне понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь о двух «заграницах», все же нахожу, что ты слишком сурова, почти жестока к нему (сурова и ко мне, когда хочешь, чтобы Россия являлась мне лишь тобой одною!). Восставшим против любого исключения (вырастающего из корня любви и затем деревенеющего...): узнаёшь ли ты меня таким, также и таким?
Райнер

* этот городок в Савойе (фр.).

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980 		Добавлено: 10-03-2007 13:02
Екатерина II
Письма Вольтеру
Петербург, 29 декабря 1766— 9 января 1767
М. г. Я только что получила ваше письмо от 22-го декабря, в котором вы решительно даете мне место среди небесных светил. Я не знаю, стоят ли эти места того, чтобы их домогаться, но я, во всяком случае, нисколько не желала бы находиться в числе всего того, чему человечество поклонялось столь долго. В самом деле, как бы ни было крошечно чувство самолюбия, но едва ли можно желать видеть себя в положении, равном с тем, которое принадлежит разным луковицам, кошкам, телятам, ослиным шкурам, быкам, змеям, крокодилам, животным всякого рода и пр., и пр. Ввиду такого перечисления благотворимых предметов, где тот человек, который решится мечтать о воздвигаемых ему храмах?
А потому, прошу вас, оставьте меня на земле; тут, по крайней мере, я буду в состоянии получать письма ваши и ваших друзей, Дидро и д'Аламбера[2], тут, по крайней мере, я могу быть свидетельницей того участия, с которым вы относитесь ко всему, что служит к просвещению нашего века.
Горе преследователям! Они вполне достойны быть сопричислены к такого рода божествам. Вот где их истинное место.
Впрочем, м. г., будьте уверены, что всякое ваше одобрение служит мне весьма сильным поощрением.

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 11-03-2007 08:36
Жозефина - Наполеону

Не по поводу утраты трона позволяю я себе выразить вам сочувствие; по собственному опыту знаю, что с этим можно примириться; но больше всего скорблю я о том горе, которое доставило вам расставанье с вашими старыми сподвижниками по славе.
Ах! как охотно полетела бы я к вам, чтобы доказать вам, что изгнание может спугнуть лишь мелкую душу, и что несчастье не только не уменьшило мою бескорыстную привязанность, но придало ей еще новую силу.
Я намеревалась покинуть Францию, последовать за вами, посвятить вам остаток жизни, от чего вы были так долго избавлены. Меня удержала одна единственная причина, и вы ее отгадаете.
Когда я узнаю, что я, наперекор всем вероятиям, единственная, желающая выполнить свой долг - ничто не сможет меня удержать, и я отправляюсь в то единственное на земле место, где отныне я могу быть счастлива, ибо там я могу утешать вас - находящегося одного в несчастии. Прощайте, Государь, все, что я могла бы прибавить, - покажется излишним; теперь нужно не на словах, а на деле доказывать вам свое отношение. Мне нужно ваше согласие.

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980 		Добавлено: 11-03-2007 11:02
Москва, Юго-Запад.

Дорогой Андрей! Мне хочется начать с того, что захватило в Вашей статье «Сорок дней или сорок лет?» («Новый мир», 1999, № 5), — с анализа глубинных корней нашего национального несчастья. Там можно выписывать целые страницы. Ограничусь немногим:

«Русская „нравственная пружина" вся изоржавела к началу XX века, и потому так легко надломилась она в годы испытаний. Честные и трезво мыслящие люди видели это вполне явственно: „Влияние Церкви на народные массы все слабело и слабело, авторитет духовенства падал... Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва — холодным обрядом по привычке. Огня не было в нас и в окружающих. Пример о. Иоанна Кронштадтского был у нас исключением... как-то все у нас „опреснилось" или, по выражению Спасителя, соль в нас потеряла свою силу, мы перестали быть „солью земли и светом мира". Нисколько не удивляло меня ни тогда, ни теперь, что мы никого не увлекали за собою: как мы могли зажигать души, когда не горели сами?.. И приходится еще дивиться, как верующие держались в храмах и с нами... хотя вокруг все уже стыло, деревенело" (Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М., 1994, стр. 122, 135). Этой оценке митрополита Вениамина... можно найти бесконечное число параллелей... И это „одеревенение" Церкви проявилось немедленно в обществе после обрушения царской власти, поддерживавшей официоз православия.

„Мне невольно приходит на память один эпизод, весьма характерный для тогдашнего настроения военной среды, — писал в „Очерках русской смуты" генерал А. И. Деникин, — один из полков 4-й стрелковой дивизии искусно, любовно, с большим старанием построил возле позиций походную церковь. Первые недели революции... Демагог поручик решил, что его рота размещена скверно, а храм — это предрассудок. Поставил самовольно в нем роту, а в алтаре вырыл ровик для... Я не удивляюсь, что в полку нашелся негодяй офицер, что начальство было терроризировано и молчало. Но почему 2—3 тысячи русских православных людей, воспитанных в мистических формах культа, равнодушно отнеслись к такому осквернению и поруганию святыни? Как бы то ни было, в числе моральных факторов, поддерживающих дух русских войск, вера не стала началом, побуждающим их на подвиг или сдерживающим от развития впоследствии звериных инстинктов" (Деникин А. И. Очерки русской смуты. М., 1991, стр. 79 - 80).

По данным военного духовенства, доля солдат православного вероисповедания, участвовавших в таинствах исповеди и причастия, сократилась после февраля 1917 года примерно в десять раз, а после октября 1917 года — еще в десять раз. То есть активно и сознательно верующим в русском обществе оказался в момент революции приблизительно один человек из ста.

Есть множество свидетельств широкой распространенности в русском обществе эпохи революции не просто равнодушия, а ненависти к вере и Церкви. Эта ненависть не насаждалась большевиками — она была разлита в обществе, и большевики победили и вошли в силу потому, что их воззрения, методы и цели были вполне созвучны настроениям большинства русских людей».

Я читал статью с чувством глубокого согласия. Зацепило одно место — об Анне Карениной; отмахнулся от него: и на солнце есть пятна. Но на последних страницах Ваша мысль как-то вдруг вышла из глубины на плоскость, и, пытаясь понять, как это получилось, я вернулся к первой зацепке: «Трагедия Анны Карениной не в том, что от дури она полезла под поезд, вместо того чтобы спокойно ехать к Вронскому или затеять другую интрижку. Трагедия Анны в том, что она сознавала неотвратимость страшного воздаяния за измену мужу, но страсть влекла ее к любовнику, а противостать страсти не хватало волевых сил». Вдумайтесь, Андрей, — разве слова «от дури», «интрижка» здесь уместны? Интрижки были у княгини Бетси, и свет глядел на них сквозь пальцы; а у Анны — внезапное пробуждение женского сердца. Порыв всего существа навстречу любви. Называть это интрижкой — кощунство против духа культуры, в котором всегда есть нечто от Святого Духа, даже очень далеко от Церкви. Тут против Вас три тысячелетия поэзии, все три Федры — Еврипида, Расина и Цветаевой; и Мандельштам, упоминавший Федру в своих стихах; и Достоевский, восхищавшийся Федрой (прочтите его письмо брату Михаилу)...

Данте помещает Франческу да Римини в ад, но падает в обморок после ее рассказа. Даже в средние века поэт не мог полностью согласиться со священником. И я думаю, что священник, следующий букве запретительных заповедей, не всегда прав. Любовь к ближнему как к самому себе (и даже больше, чем к себе) может прийти неожиданно, нарушая правила., прийти вместе с чувственным порывом, как у Мити Карамазова, — и все же это любовь, а значит, нечто более высокое, чем вялое соблюдение запретов.

Запретительные заповеди менее важны, чем заповедь о любви, без которой все теряет цену. Думаю, что тот, кто горел огнем личной страсти, ближе к белому огню Божьей любви, чем ни разу не вспыхнувший. И есть обстоятельства, в которых грех нарушения запрета так же простителен, как убийство на войне (когда война сама по себе не преступна), — и благородный грешник становится героем поэзии.

Это все относится и к Анне Карениной, и к Анне Тимиревой, подруге Колчака, слова которой Вы приводите на той же странице: «Что ж, платить пришлось страшной ценой, но никогда я не жалела о том, за что пришла эта расплата», — не жалела о порыве любви. Не думаю, что этот порыв, примерно одинаковый у Франчески да Римини и Анны Тимиревой, как-то повлиял на политические ошибки Колчака, за которые действительно пришлось расплачиваться.

Пожалуй, суд над стихией любви — модель Вашего суда над стихией революции. Вы делаете ошибку, прямо противоположную ошибке поэтов, рвавшихся навстречу буре: совершенно отрицаете поэзию стихии; просто нет в вашей концепции стихии, противостоящей священнику, как гимн Вальсингама в пушкинском «Пире во время чумы». Все сводится к простому контрасту добра и зла, доведенных до пустоты абстрактных принципов.

Белые, если можно так сказать, онтологически белы, красные в крови с макушки до пят, и только слепой может сделать ложный выбор. Вы пишете:

«Конечно, не все, далеко не все русские люди сделались богоборцами и законопреступниками. Но значительная часть стала, а еще большая, проявив преступную теплохладность и трусость, пыталась занять нейтральную позицию или „встать над схваткой"». Приводится пример офицеров, гулявших по улицам Ростова и Новочеркасска и кутивших по ресторанам, когда Добровольческая армия вела тяжелые бои. «Их трусость была жестоко наказана. Все, кто не умел хорошо укрыться, после отхода армии из Ростова были с величайшими издевательствами убиты... В схватке, сжигавшей Россию в 1917 — 1922 годах, не могло быть нейтральных. Все акценты, все цели были тогда сформулированы предельно ясно. На одном — безумие богоборчества, „пожар до небес", позор Брестского мира, стакан человеческой крови (выпитый палачом. — Г. П.) и глумление над всеми вековыми установлениями человечества... На другом — вера или хотя бы почтение к вере и закону отцов; любовь к Отечеству; самопожертвование...»

Андрей, куда Вы подевали греховность старого мира, порыв совести против привычного зла, против бессмысленной бойни, затеянной тремя христианскими империями для решения великого вопроса — какая из них раньше развалится, бойни, втянувшей миллионы мужчин в ремесло убийцы... Куда подевался вихрь волошинского Северо-востока, срывавший людей с места, опрокидывавший их представления о добре и зле? Воля ваша, я не могу отдать Вам ни Волошина, ни Короленко. Я признаю, что Блок заслушался музыки стихий и сдался на милость демоническим вихрям, но в подвижниках милосердия, стоявших над схваткой, была высокая трезвость. Они стояли именно над схваткой, а не под схваткой, как трусы и как миллионы крестьян, просто не понимавших, что происходит. Я думаю, что так же оставались над схваткой и первые христиане, когда зелоты беззаветно отдавали свою жизнь в войне с развратным и богоборческим Римом. Я думаю, что разница между Волошиным и обывателем даже больше, чем между Федрой и шлюхой. Вас захватила героика Белого движения, и вы забыли о двух вещах: была и красная героика; а поверх всякой героики — различие между героем и подвижником, о котором писал Сергей Булгаков (Вы его ни разу не вспомнили).

Поверьте участнику войны: ни одно сражение не было выиграно террором. Террор — вспомогательное средство в бою, решает воодушевление. У красных были великолепные ораторы, верившие в рай на земле и умевшие увлечь мобилизованных крестьян призраком рая. Мне очень ярко рассказывал об этом М. Н. Лупанов, сосед по лагерному бараку. К 1950 году Лупанов стал антисоветчиком, но в 1920-м, после речей Троцкого или Зиновьева, он готов был штурмовать небо. И не он один, а весь полк. Не только белые — и красные беззаветно отдавали свою жизнь. Одни — за Русь святую, другие — за власть Советов, за мир без нищих и калек. А потом герои сатанели и врагов расстреливали или вешали. Это общий грех большинства героев. В том числе — героев Вьетнама и Чечни. В годы советской власти, когда наперекор этой власти провозглашался тост «За наших мальчиков во Вьетнаме!», я отказывался пить.

Вы сами признаете, что «в довершение к красному был еще и белый террор. И если командующие освободительными армиями старались действовать в рамках российского законодательства, то многие из союзных белых атаманов... вели себя немногим лучше красных, разве что не с таким размахом и планомерностью».

К сожалению, не только атаманы. А. В. Пешехонов, бывший министр временного правительства (а до того — сотрудник Короленко по «Русскому богатству»), свидетельствует: «О, конечно, большевики побили рекорд и количеством жестокостей намного превзошли деникинцев. Но кое в чем и деникинцы перещеголяли большевиков... Лично мне самые ужасные ощущения пришлось пережить именно у деникинцев. Никогда не забуду, как в Ростове метался я между повешенными. На первого из них я, помню, наткнулся на углу Б. Садовой и Б. Проспекта. Сначала я даже не сообразил, в чем дело; вижу, небольшая кучка окружила и стоит около человека, прислонившегося к дереву. Этот человек показался мне необыкновенно высоким. Подхожу, а у него ноги на пол-аршина не достают до земли, и не на них он держится, а на веревке, привязанной к суку... Я шарахнулся в сторону, вскочил в трамвай и уже на нем доехал до вокзала, куда шел. О ужас! И тут виселица: повешена женщина. И к ней пришпилен ярлык с надписью „шпионка". У того — опорки на ногах, у этой чуть не новенькие башмачки...

Бросаюсь обратно в трамвай и еду в нем до Нахичевани. Выхожу на площадь — и здесь импровизированная виселица! По всему городу и пригороду — на страх приближающимся врагам — в этот день властями повешены были люди, и мы должны были жить и ходить среди них, пока архиерей не упросил избавить нас от этой муки. Ради праздника Рождества Христова жителям Ростова была дана амнистия, и трупы были убраны... Я не стал бы писать об этом, если бы этот случай был в своем роде единственным. Но ведь публичные казни — в порядке белого террора — практиковались и в других местах... А погромы! А резня в городах, отбитых у большевиков, хотя бы, например, в Майкопе!» (Цит. по кн.: Айхенвальд Ю. А. Дон Кихот на русской почве. Ч. 2. М., 1996, стр. 141 - 142).

Я старый человек и сталкивался с живыми свидетелями белого террора. Петр Григорьевич Григоренко рассказывал мне (а потом описал в своих воспоминаниях), как офицерский полк Дроздовского на своем пути из Румынии на Дон расстреливал без суда и следствия все Советы. Хотя в этих Советах иногда не было ни одного большевика. Я вспоминал это, когда девятилетний мальчик, стоя у елки, пел песню дроздовцев. В девять лет герои захватывают больше подвижников. Да и потом героика захватывает, и меня самого захватила. А после войны мне пришлось сидеть в «Бутырках» и играть в шашки с человеком, пытавшимся восстановить школу при немцах. Как-то я посмотрел партнеру в глаза и спросил, почему он сделал свой выбор. Он ответил: «Был свидетелем коллективизации. Простить этого не мог». Я кивнул головой, и мы продолжили партию.

В 1941 — 1945 годах позиции над схваткой просто не было. Волошина или Короленко немедленно препроводили бы в лагерь при первой попытке протеста. Оставалось только воевать против Гитлера — за Сталина — или против Сталина — за Гитлера. В Гражданскую войну степень свободы была большей. Меньшевики протестовали против расстрела великих князей, адмирала графа Щастного. Патриарх призывал христиан не участвовать в погромах. Была возможность протестовать и против белого террора; и то, что Церковь эту возможность почти не использовала, — ее грех. Можно было прятать красных от белых и белых от красных, как это делал Волошин. Я не отрицаю героики. Но в героике Гражданской войны было слишком много ненависти, «пены на губах». Волошин мне ближе.

Вы пишете, что генерал Деникин пытался ограничить белый террор. А Колчак? Что он сделал, когда его офицеры, при государственном перевороте, попросту вырезали социалистических депутатов Учредительного собрания? Насколько мне известно — ничего. Между тем эта расправа сыграла едва ли не роковую роль в ходе Гражданской войны. Эсеры ответили на белый террор, заключив перемирие с большевиками, и части, находившиеся под эсеровским командованием, открыли красный фронт. А когда Колчак попытался провести мобилизацию, крестьяне (избиратели эсеров) мобилизацию сорвали. И с Волги до Тихого океана покатился шарабан отступления. «На белом снеге волкам приманка: два офицера, консервов банка. Катись, катись, мой шарабан! Не будет денег — тебя продам».

Я готов согласиться, что Колчак был героем. Но Бог знает что делалось в голове этого героя и что бы он наделал, добравшись до столиц. Всеволод Иванов, служивший наборщиком в омской газете, слышал (в обрывке разговора), как Верховный обещал непременно повесить Александра Блока. Мне об этом рассказывал сын Всеволода, Вячеслав. Даже кадеты были для Колчака недопустимо левыми. «По воспоминаниям Г. К. Гинса, убежденного „колчакиста" и министра Верховного правителя, среди битв и государственных дел особенно занимали (Верховного. — Г. П.) „Протоколы сионских мудрецов". Ими он прямо зачитывался» (Айхенвальд Ю. А, Указ. соч., стр. 136). Не думаю, что «Протоколы...» — лучшее чтение, чем революционные брошюры.

Героев революции я имел случай наблюдать живыми, в одной тесной камере, где нас набили как сельдей в бочке. Это были старики, отбывшие по нескольку сроков и уцелевшие. В конце 40-х годов от них (и от меня) очищали Москву. Эсеров, анархистов, дашнаков съели разные идеи, но бросалась в глаза какая-то общность. Это были рыцари протеста. Некоторые были так возмущены несправедливым общественным устройством, что бросали бомбы. Отмщение ко всякому насилию пришло к интеллигенции позже, около 60 года. Я сам участник этого перелома и хорошо его помню. А в начале XX века даже очень хорошие люди, борцы за справедливость могли стать террористами, оставаясь хорошими людьми... В 70-е годы я был близок к диссидентам и почувствовал в них что-то общее с моими былыми сокамерниками.

Дореволюционных большевиков в камере не было. Коммунисты, вступившиe в победившую партию, были другой породы. Идейность (в смысле верности принципам) им заменяла верность линии партии, куда бы она ни гнулась. Но впоследствии я познакомился со старой большевичкой и под суровой внешностью узнал ту же романтику подвига и жертвы. «„Гитанджали" Тагора, — рассказывала она мне, — я в 16 лет готова была носить на груди». — «Почему Вы не сохранили книгу?» — «Пришли ходоки из деревни, сказали, что нет книг, я отдала им всю библиотеку. „Зачем в деревне Тагор?" Разве я могла так рассуждать? Революция — значит, все общее. Все мои друзья погибли на фронтах...»

В революцию Оля Шатуновская убежала босиком (отец туфли запер). Турки, захватив Баку, приговорили ее к повешению; мусаватистский министр, которому Шаумян за несколько месяцев до этого спас жизнь, заменил казнь высылкой. Оля несколько раз оказывалась на краю гибели — и снова шла на отчаянный риск. Для моего покойного тестя, тоже бакинца, она была живой легендой. Потом партия приучила к дисциплине, но не переменила ее ума и сердца. Как почти все большевики с необщим выражением лица, попала под большой террор. С Колымы и послеколымской ссылки вернулась убежденной противницей сталинизма. И тут легенда ее жизни получила неожиданное продолжение: Хрущев назначил ее в комиссию Партийного Контроля проводить реабилитацию, а потом — расследовать убийство Кирова. В качестве члена так называемой комиссии Шверника (где, кроме нее, никто не вел фактической работы) она официально запросила КГБ о масштабах Большого террора и получила официальную справку, что с 1 января 1935 года по 1 июля 1941 года было арестовано 19 840 000 человек и 7 000 000 расстреляно. Хрущев не ререшился опубликовать чудовищные цифры и положил под сукно дело об убийстве (помнится, в 64-х томах), по которому Ольга Григорьевна допросила тысячи человек и восстановила картину сталинской провокации до мелочей. За трусость она глубоко презирала Хрущева и, когда после отставки он просился в гости, отказалась его принять. Последним делом ее жизни была публикация статьи (кажется, в «Известиях»), где она сообщала, что все решающие документы дела Кирова и справка о числе жертв Большого террора были изъяты, уничтожены и подменены другими данными, на которые сегодня опирается .. Зюганов. Шатуновская умерла в 1990 году, восьмидесяти девяти лет, до конца сохраняя ясность ума. Цифру 19 840 000 я слышал от нее несколько раз. рассказы ее детям и внукам записаны ими и находятся в Интернете. Облик Ольги Григорьевны я пытался передать в одном из своих эссе («Октябрь», 1996, № 12).

Вы скажете — единичный случай. Да, потому что таких людей Сталин целенаправленно истреблял. И все же в диссидентское движение влилась «коммунистическая фракция»: Костерин, Григоренко, Лерт. Для них путь в диссидентство был так же органичен, как путь в революцию. С Лерт я был хорошо знаком, с Петром Григорьевичем дружен и храню светлую память о нем. Он стал коммунистом, как и многие на Юге Украины, после террора дроздовцев, потом перестал быть коммунистом, но он никогда не переставал быть самим собой — начиная с прыжка из окна второго этажа в кучку учеников, избивавших малыша, кончая ударом ребром ладони по кадыку санитара, избивавшего душевнобольных в психушке. Тоталитарной штамповке поддавались люди без Божьей печати в душе. У кого была нравственная харизма, тот никогда ее не терял. И всегда находились Дон Кихоты, боровшиеся за соблюдение хоть каких-то законов. Об этом стоит почитать в книге воспоминаний Петра Григорьевича.

Вы подчеркиваете, что масштабы красного террора были чудовищными и несравнимы с белым террором. Это подтверждают все, в том числе Григоренко, который при этом задаёт вопрос: почему его односельчане, испытавшие и то, и другое, с красным террором помирились, а белый осуждали? Ответа он не знал. Я думаю, что однозначного ответа и нет. Но один из ключей к разгадке — революционная риторика, увлекавшая Россию. Из противников большевизма ею владели эсеры. К несчастью, белые с ними поссорились, а сами они умели разговаривать только со своими, с людьми своего круга. Слов, доступных мужикам, способных увлечь их, — не нашли. Разве только то, что Петя Григоренко наблюдал в городке, где учился: на другой день после вступления дроздовцев в Ногайск город был оклеен плакатами: «Бей жидов, спасай Россию». Но на Юго-Восточной Украине этот призыв не был подхвачен. Семена ненависти дали здесь другие всходы: анархии и большевизма.

Красные выиграли войну, увлекая народ своими иллюзиями, а иногда прямо обманывая народ. Белые ее проиграли, просто не считаясь с народом, с крестьянством, составлявшим подавляющее большинство народа. Белые презирали как невежество крестьянские представления о земельной собственности, восходившие к феодальным порядкам (мы ваши, а землица наша). Белые презирали волю крестьян, избравших в Учредительное собрание эсеров, а не либеральных профессоров

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717 		Добавлено: 11-03-2007 17:16
Милена Есенская - Максу Броду

Я на краю безумия. Я знаю, кто такой Франк (так она называла Кафку), и не знаю, что случилось, это моя вина или не моя? Напишите мне простую, голую, пусть и жесткую правду. Если бы я поехала с ним в Прагу, я осталась бы для него тем, кем была. Но я не способна была оставить своего мужа и, может быть, я слишком женщина, чтобы иметь силу подчиниться его жизни, о которой я знала, что она будет означать самый строгий аскетизм на всю жизнь. Желание жить земной жизнью победило во мне все остальное - любовь к нему, восхищение им. А потом было поздно. Потом эта борьба во мне была слишком заметна, и это его испугало. Сердце у меня разрывается и висит, как на удочке. И так тоненько, так раздирающе больно болит.

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980 		Добавлено: 12-03-2007 14:49
В. Маяковский - Л. Брик


<Апрель 1918 г. Москва-Петроград>37


Дорогой и необыкновенный Лиленок!

Не болей ты Христа Ради! Если Оська не будет смотреть за тобой и развозить твои легкие (на этом месте пришлось остановиться и лезть к тебе в письмо чтоб узнать как пишется: я хотел "лехкие") куда следует то я привезу к вам в квартиру хвойный лес и буду устраивать в оськином кабинете море по собственному моему усмотрению. Если же твой градусник будет лазить дальше чем тридцать шесть градусов то я ему обломаю все лапы.
Впрочем фантазии о приезде к тебе объясняются моей общей мечтательностью. Если дела мои нервы и здоровье будут итти так же то твой щененок свалится под забором животом вверх и слабо подрыгав ножками отдаст богу свою незлобивую душу. Если же случится чудо то недели через две буду у тебя!
Картину кинемо кончаю38. Еду сейчас примерять в павильоне Фрелиховские штаны39. В последнем акте я дэнди.
Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что нибудь прочувственное про лошадь40.
Ни лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий41. Этот план я разовью по приезде. Почему то уверен в твоем согласии. Не болей. Пиши. Люблю тебя солнышко мое милое и теплое
Целую оську
Обнимаю тебя до хруста костей твой Володя

P.S. (красиво а?) Прости что пишу на такой изысканной бумаге. Она из Питтореска42 а им без изысканности нельзя никак.
Хорошо что у них в уборной кубизма не развели а то б намучился

37 Письмо датируется предположительно по содержанию. Написано на бланке кафе "Питтореск".
38 Картина "Не для денег родившийся" была закончена в конце апреля.
39 Актер Олег Николаевич Фрелих (1888-1955), товарищ О. Брика по гимназии, снимался в соседней студии; он был одного роста с Маяковским.
40 Здесь впервые упоминается замысел стихотворения "Хорошее отношение к лошадям", которое появилось в газете "Новая жизнь" (моск. изд.) 9 июня 1918 г.
41 В мае Маяковский написал сценарий "Закованная фильмой", где снялся вместе с Л. Брик.
42 Кафе "Питтореск" на Кузнецком мосту было расписано Г. Якуловым и другими художниками и славилось большей "изысканностью", чем "Кафе поэтов". Маяковский выступал на открытии кафе 30 января (12 февраля) 1918 г.


Страницы: 1 2 3 4 5  ...... 7 8 9 10 Next>> ответить новая тема
Раздел: 
Театр и прочие виды искусства / Общий / Пример для подражания.

KXK.RU