|
| [ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Правила форума ] -- [ Зарегистрироваться ] |
| On-line: |
| Зелёный / / «Случай с профессором» ,«Паломник с востока», «Последнее колечко» (с)Н.Павлова |
| Страницы: 1 |
|
| Автор | Сообщение |
|
Макс Корица хороший человек Сообщений: 52 |
Добавлено: 14-09-2017 22:25 |
|
Н.Павлова 4 невыдуманных рассказа из книги Нины Павловой «Михайлов день»: Случай с профессором «Вернулась я в августе в Москву из деревни и сразу же позвонила ближайшей подруге. - Прости, не могу говорить, - ответила подруга. - Папу схоронили вчера. - Давай я завтра к тебе приеду? - Умоляю, не приезжай. Я не открою дверь! Так продолжалось два месяца - звоню, а подруга бросает трубку, запрещая приезжать к ней. Тут было явно что-то неладное. Конечно, горе есть горе, но два месяца изрядный срок для траура, тем более что смерть отца не была неожиданной. Он умер уже в глубокой старости, а перед этим несколько лет угасал в параличе. К сожалению, попытки подруги обратить отца к Богу не имели успеха - он был в свое время профессором кафедры научного атеизма и антирелигиозником старой закалки. Веру в загробную жизнь профессор называл «сказкой для малодушных» и, запретив дочери отпевать его в церкви, завещал распорядиться его останками «практично» и «гигиенично». То есть сжечь его тело в крематории, а пеплом удобрить клумбу. Удобрять клумбу столь кощунственным образом подруга не стала, но захоронила урну с прахом отца в могиле его православных родителей, крестивших сына еще во младенчестве и водивших его в детстве за ручку в храм. А после кремации начались странности — подруга перестала выходить на работу и, затворившись в квартире, не пускала на порог никого. Когда же обеспокоенные коллеги приехали навестить ее, она отказалась открыть им дверь, а в квартире кто-то громко и страшно стонал. На работе всполошились и позвонили мне с упреком: «Неужели ты не можешь навестить подругу и выяснить, что происходит? Там, похоже, какой-то кошмар!? Навестить подругу я очень хотела. Но как это сделать, если твердо обещано, что не откроют дверь? Думала я, думала и придумала. Однажды подруга взяла у меня книгу, а потом долго извинялась, что забывает вернуть. Книга была мне не нужна. Но, позвонив подруге, я сказала «металлическим» голосом: - Немедленно верни мою книгу! Она мне срочно нужна для работы. - Но я, я, — залепетала подруга, — я не могу пока выйти из дома. - И не выходи. Сейчас я подъеду к твоему дому, сяду на лавочке у подъезда, а ты вынесешь книгу и все. Просидела я на лавочке где-то минут сорок и, не дождавшись подруги, позвонила ей в дверь. В ответ на звонок из квартиры послышался похожий на рыдание вой, крик подруги: «Не плачь, папочка!» А в квартире с нарастающей силой что-то грохотало, выло, рыдало, и вдруг разом закричали от ужаса подруга и ее мать. Там творилось такое, что в безпамятстве страха я замолотила в дверь руками и ногами, выкрикивая непотребное: - Открой немедленно! Я дверь разнесу! - Прекрати истерику, Нина, - ответила из-за двери подруга. - Спускайся вниз, я выйду сейчас. Вскоре она, действительно, вышла из подъезда. Но в каком виде? Краше в гроб кладут. - Говори, что случилось, - приступила я к подруге. - Папа жив и после кремации живет с нами, - сказала она тихо.- Папа очень страдает, но так изменился после смерти, что не выпускает нас с мамой из дома даже за продуктами в магазин. - А чем питаетесь? - Сначала варили крупу на воде, а потом крупа кончилась. У меня была с собою буханка горячего хл, купленного по дороге сюда. - «Хлебом пахнет! – оживились подруга. - У тебя есть хлеб?» И по тому, с какой жадностью она набросилась на хлеб, я поняла - она голодает. А подруга вдруг заплакала над хлебом горючими слезами: - Ты же знаешь папу - благороднейший человек, а теперь такое творит, что стыдно рассказывать, и мы с мамой уже в голос кричим. - Ты отпела отца? - Хотела отпеть. Пришла в церковь и спросила у одной бабушки: «Можно ли мне отпеть папу, если он человек крещеный и в детстве веровал в Бога, утратив вору потом?» А старушка как рявкнет на меня: «Грех безбожников в храме отпевать! Им одна дорога - в геенну!» - Нашла кого спрашивать?! - ахнула я. - Ты что — к батюшке не могла обратиться? - Батюшке надо правду говорить. А разве можно про папу стыдное рассказывать? В этом вся моя подруга - она, действительно, неспособна сказать о ком-то худое, а про любимого папу тем более. И тут я впервые догадалась о причинах, заставивших еетаиться от всех: ей легче голодать и терпеть нестерпимое, чем осудить и «опозорить» хотя бы призрак отца. По договоренности с подругой я тут же поехала в Свято-Данилов монастырь и рассказала эту историю духовнику монастыря архимандриту Даниилу, еще иеромонаху в тупору. Батюшка долго молча молился, сказав потом категорично: «Немедленно отпеть!» На следующий день в храме Всех святых состоялось отпевание усопшего, и призрак после этого из квартиры исчез. С тех пор прошло уже лет пятнадцать, но объяснения этой истории я не знаю и поныне, хотя спрашивала о том богомудрых отцов. Но тем-то и отличается мудрость от невежества, что ей ведомо благоговение перед тайной, непостижимой земным умом. На мои вопросы отвечали вопросами: а что мы знаем о кончине человека, когда уже в предсмертные, бывает, минуты вдруг обращается к Богу заядлый атеист и умирает в слезах покаяния? И нам ли понять тот ад мучений на мытарствах, когда кричит и стенает душа? На том свете неверующих нет — душа уже видела Бога и знает отчетливо, где тьма, а где свет. Вот и «стучится» иногда страдающая душа в мир живых, умоляя помочь, отпеть, помянуть. Чуть позже и уже в Козельске мне рассказали похожую историю, когда бабушка-коммунистка, бывшая в юности ревностной прихожанкой, являлась после смерти родным и так буянила в доме, что все не просыхали от слез. Старец сказал, что бабушка застряла на мытарствах и буйствует от невыносимых мучений. И тогда трое из этой семьи ушли в монастырь, отмаливая бабушку и верша свой подвиг любви. Через эти две истории мне и открылось, что заповедь о любви к ближним распространяется не только на живых, но и на наших усопших. Они тоже люди. Тоже живые.Просто мы мало знаем о них. С той поры я стала охотно помогать на отпевании. А однажды, уже в деревне, вызвалась почитать у гроба псалтирь, не подозревая, что окрестное население тут же зачислит меня в «читалки», не спрашивая на это моего согласия, да и не интересуясь нм. Но тут начинается уже другая история, требующая своего пояснения.» …………………………………………. Паломник с Востока «В Оптиной пустыни несколько месяцев жил паломник казах, поражавший вот какой странностью. При виде любого священника он молниеносно бросался к нему и, распростёршись ниц на полу, припадал лицом к его ногам. Батюшки каждый раз поднимали его с пола и всячески урезонивали, но ничего не помогало. От встреч с казахом уже стали уклоняться. Во всяком случае, вспоминается такое. Молодой иеромонах вышел из храма и, опасливо оглядевшись, нет ли поблизости странного паломника, спокойно пошёл к себе в келью. И вдруг из-за дерева к нему метнулся казах и, распластавшись в пыли крестообразно, в каком-то священном ужасе припал к его ногам. Почему он так делает, никто не знал, а понять хотелось. - Может, у них на Востоке так принято? – говорили паломники из Рязани, незнакомые с нынешней цивилизованной Азией. – Восток – дело тонкое. А смуглолицый казах идеально вписывался в этот псевдовосточный лубок. Послушание он нёс тогда на конюшне. И когда этот сын Востока как влитой сидел на коне, то оживали в памяти картины истории: бескрайняя степь, орда Чингисхана и кочевник, целующий туфлю повелителя. Словом, тут являло себя то лукавство человеческого разума, когда, не в силах объяснить необъяснимое, мы подгоняем ответ под вопрос. Только позже стало известно: в монастырь приезжал по-европейски образованный казахский писатель. А попал он в Оптину так. Писатель сильно осуждал их приходского священника, попавшего тогда в больницу, а там – на операционный стол. Именно в тот день и час, когда оперировали священника, писателю в поликлинике удаляли зуб. Сделали ему обезболивающий укол, а дальше писатель ничего не помнил. Душа его отделилась от тела и попала в область адского ужаса. Здесь ему явился преподобный Амвросий Оптинский и грозно обличил за осуждение священства. Очнулся писатель уже в реанимации и объявил жене и детям, что душа его в аду, а это такая невыносимая пытка, что он уходит в монастырь навсегда. Он действительно приехал в Оптину с решимостью остаться здесь навсегда, отмаливая свой грех в каком-то горячечном, безудержном покаянии. Но у писателя были дома малые дети, и после долгих уговоров его убедили вернуться в семью. Уезжал он из монастыря с неохотой. Но вот вопрос, не оставляющий меня с той поры: какой же ужас переживает душа на мытарствах, если этот европейски образованный человек повергался в пыль и прах перед каждым иереем? Земным рассудком этот ужас не понять. А мы-то по бесстрашию осуждаем.» .................................... «– Всё, больше никакого странноприимства, – строго говорит старец. – Батюшка, но вы же сами благословляли принимать паломников… – Раньше благословлял. А только общежитие в доме вам не полезно – и отныне на странноприимство запрет. Надо слушаться батюшку... Но стыдоба-то какая, когда отказываешь в ночлеге многодетной семье. Младенец плачет на руках у матери. Уже поздно, ночь и хочется спать, а в монастырскую гостиницу с малышами не пускают. Растерянно объясняю, что старец не благословляет принимать паломников, и виновато прошу: «Простите!» – Правильно, надо слушаться батюшку, – говорит усталая мать. – Вот вам, детки, важный урок святого монастыря. Некоторые у нас не любят слушаться. А что главное у монахов и хороших детей? – Послушание!.. Чувствуется, верующая семья. И дал им Господь за эту веру добрых друзей и приют. Из монастыря возвращается на дачу моя подруга Галина и забирает семью к себе: – Дом у меня большой, всем места хватит, и малины спелой полно. Интересно, может, кто-то не любит малину? – Нет таких! – веселятся дети, поскорее забираясь к Гале в машину. Но бывает и по-другому. Захожу с огорода в дом – дверь-то открыта, а незнакомый молодой человек прямо рукой вылавливает пельмени из кастрюли. – Простите, вы кто? – Из монастыря выгнали крутые начальнички, пришёл поселиться у вас. Здесь попытка рассказать про запрет старца на странноприимство оборачивается скандалом. – Да будьте вы прокляты с вашим старцем! – неистовствует гость. – Провозглашаю – анафема всем святошам! Позже выясняется, что из монастыря его выгнали поделом – пил. * * * Батюшка прав, говоря, что общежитие в доме мне не полезно, потому что как ни стараюсь, а не могу избавиться от человекоугодия. Это в генах, наследственное, от моей сибирской родни, свято верующей, что гость – от Бога и всё, что есть в печи, на стол мечи. Тут все дела забрасываются – надо обслуживать гостей. Приготовить им что-нибудь повкуснее, а потом водить по Оптиной пустыни, рассказывая, разъясняя и пристраивая на исповедь к батюшке. Словом, паломники уезжают довольные, а я – как выжатый и очень кислый лимон. Разные люди селились в доме ещё во времена странноприимства: приезжие монахи, монахини и ещё лишь обретающие веру мои московские друзья. Но каким ветром занесло в мой дом воинствующую атеистку – этой загадки не разгадать. Татьяна была психологом из Молдавии, двое детей, оба с мужем безработные, жившие уже на грани нищеты, продавая всё ценное из дома. – Продала последнее колечко, села в поезд и приехала к вам, – объяснила она историю появления в моём доме. И тут припоминаю, как три года назад перед смертью моя молдавская подруга Лидия Михайловна просила меня принять некую Таню и обязательно окрестить её. – Нет-нет, я категорически не желаю креститься, – опережает мой вопрос Татьяна. – Я и Лидии Михайловне говорила: как можно свести всё богатство духовной жизни до уровня нескольких узколобых догм? И при этом мы не враги христианству. Мы лишь стараемся обогатить его и вывести за рамки православного гетто. Татьяна говорит «мы», потому что учится в Академии Космических (или кармических?) наук. И тут я с нежностью вспоминаю былые времена, когда курсы кройки и шитья назывались курсами, а не академией для кутюрье. Короче, Татьяна учится на курсах, разумеется платных. Продала ради этого шубу и влезла в долги. Муж в бешенстве и угрожает разводом, а Татьяна лишь самозабвенно воркует: «карма», «чакры», «выход в астрал». И теперь это астральное словословие изливается на меня. – Я привезла вам в подарок наши учебники, – достаёт она из сумки стопку оккультной литературы. – Да не шарахайтесь же вы с такой брезгливостью от этих источников мудрости, но попробуйте расширить ваше зашоренное сознание. А не расширить ли мне сознание настолько, чтобы сказать словоохотливой даме: а извольте-ка выйти вон? Останавливает предсмертная просьба подруги, умолявшей помочь Танечке. Но как тут помочь, если при одном лишь упоминании о православии эта воинствующая атеистка начинает обличать наше «узколобое гетто»? Вспоминается мудрый совет преподобного оптинского старца Нектария, говорившего, что хорошие житейские отношения можно иметь и с неверующими, но споров о религии заводить нельзя, чтобы имя Божие не осквернялось в споре. Старец даже предупреждал, что споры такого рода могут нанести сердечную язву, от которой очень трудно избавиться. Вот и пытаюсь перевести разговор на житейские темы: как муж, как дети, как жизнь в Молдавии? И тут воительница начинает плакать: – Работы нет. Муж уже отчаялся, а я последнее колечко продала! Слёзы ручьём и отчаянные речи, что если бы не дети, то лучше в петлю, потому что муж обещал подать на развод. Знакомая картина. Вот и недавно так же плакала женщина, приехавшая в монастырь за благословением на развод: – Я пятнадцать лет души в муже не чаяла! А теперь он часами сидит в позе йога и при детях твердит свои мантры: «Я центр вселенной. Вокруг меня вращается мой мир». Батюшки-светы, он теперь пуп земли! Главное, дочку назвал Чандраканта. Представляете, имечко – Чандраканта Ивановна! Правда, я дочку окрестила Верой, так он Верочкой называть не велит. – Будь она проклята, проклятая йога! – сказал тогда старец, но посоветовал не горячиться с разводом и отмаливать мужа вместе с детьми. * * * Рассказываю Тане, как в былые времена, ещё до крещения, я познакомилась со знаменитым московским «гуру» по имени Гарри. По паспорту он, кажется, Игорь и после института работал в НИИ пищевой промышленности, пропадая там от тоски, тем более что за работу платили гроши. И вдруг по соседству с НИИ открылась секретная лаборатория, где изучали ауру, телепатию, йогу и регулярно выходили в астрал. Зарплаты в лаборатории были сказочные, и Гарри быстренько переметнулся к «астральщикам». Через год он уже давал сеансы исцеления в московских салонах. Однажды на такой сеанс пригласили и меня, правда в качестве кухарки. Хозяйка квартиры знала о моём резко отрицательном отношении к «целителям» такого рода, но умоляла помочь накрыть стол, тем более что исцеляться прибудут знаменитости – писатель Л., правозащитник С. и прочие властители дум. В общем, позвали, как говорится, осла на свадьбу воду возить, но я согласилась на роль кухарки, преследуя свои корыстные цели. В ту пору я ещё училась в аспирантуре и надо было подготовить реферат о методах манипулирования сознанием, а тут готовый экспериментальный материал. На сеансе Гарри был великолепен – бархатный голос, царственная осанка и завораживающая речь. Похоже, он владел методами нейролингвистики, впечатывая в сознание пленительные образы мудрой магии и противопоставляя им жалкую участь невежд – болезни, дряхлая старость и смерть. Гарри звал всех к духовной радости – туда, в заоблачные Гималаи, где с древних времён живут Мудрейшие, вечно молодые, уже бессмертные и способные исцелить даже рак. Правда, дальше родимой Анапы сам Гарри нигде не бывал, но скромно давал понять, что с заоблачными Гималаями у него налажен астральный контакт. Сам сеанс «исцеления» Гарри превратил в некий стриптиз. Он при всех объявлял, что властитель дум С. страдает хроническими запорами, переходящими в неукротимый понос. Но если методом йоги почистить его чакры, то можно достичь почти что бессмертия и удалить морщины с лица. Особенно Гарри разошёлся, когда речь зашла о чакрах, отвечающих за детородные органы. Тут Гарри наглядно изображал, у кого эта чакра «о-го-го», а у кого «увы». Всё это было очень стыдно. А Гарри почувствовал, что я возмущаюсь, и пошёл в атаку уже на меня: – О, у вас такая мощная аура и прирождённый дар ясновидения. Вы не хотите попробовать развить этот дар? – Руки прочь от моей ауры! – сурово отрезала я, возвращаясь к процессу изготовления салатов. А потом я с изумлением наблюдала, как образованные люди, интеллектуалы и властители дум, доверчиво набирали в бутылки воду из-под крана, которую Гарри потом «заряжал», превращая жёстко хлорированную московскую водицу в «лекарство» чудодейственной силы. Однако кульминация этого шоу пришлась на застолье. Надо сказать, что люди собрались в основном непьющие, но как прийти в гости без подарка? Словом – «исцелённые» тут же выставили на стол кто коньяк «Хенесси», а кто водку, уточняя при этом: «Мне, вообще-то, нельзя, врач запретил». – Да что они понимают, наши убогие врачи? – пылко воскликнул Гарри. – А вот в Гималаях!.. Короче, Гарри тут же «зарядил» бутылки, превращая это коньячно-водочное изобилие в гималайский целебный нектар. И понеслось – гипертоники, язвенники, сердечники хлопали водку стаканами. Что было дальше, уже понятно. Больше всех пострадал бедняга Гарри. При гостях он ещё как-то держался, а потом позеленел и рванулся к тазику. Он очень мучался и стонал, вопрошая меня: – Ты меня презираешь? – Да что ты, Гарри? Такой спектакль, что МХАТ отдыхает! Интересно, а откуда ты знаешь нейролингвистику? – Ничего я не знаю. Наугад говорю. Позже Гарри поставил жёсткое условие: не допускать меня на сеансы исцеления, ибо моя необузданная дикая аура создаёт помехи при выходе в астрал. Много лет я ничего не знала о судьбе Гарри, а недавно знакомые рассказали – он сошёл с ума и бегает по улице с криком: «Я пришёл на землю убить Христа!» – Заигрывание с тёмными силами нередко кончается безумием, – рассказывал в Пюхтицах архимандрит Гермоген. – И сколько же людей, занимавшихся йогой «для здоровья», лечились потом в психиатрических больницах! Собственно, рассказывал он это не мне, а бывшему йогу, приехавшему в монастырь креститься. – А вы не боитесь, – спрашивал его архимандрит, – что после крещения начнётся такая духовная брань, когда уже не выдержит психика? Тот твёрдо ответил: «Ради Христа я готов на всё». – Да-да, ради истины и пострадать можно! – воскликнула Таня, внимательно слушавшая мой рассказ. – Вот и нас в Академии предупреждают, что в астрал надо выходить грамотно. А может, Гарри просто не хватило опыта и он незащищённым вышел в астрал? Мама родная, и ради чего я рассказывала о Гарри? В общем, мои миссионерские потуги завершились тут полным крахом. * * * Поведение Тани было загадкой. В самом деле, как объяснить – безработная, бедствующая мать двоих детей продала своё последнее колечко, чтобы приехать в Оптину пустынь, и при этом не желает идти в монастырь? Еле-еле уговорила Таню посетить знаменитую Оптину, но в храм она отказалась зайти: – А зачем? Молиться Высшему Разуму можно в поле и дома. Или как раньше загоняли людей на партсобрания, так теперь надо в храм загонять? И так далее, всё в том же духе – «клерикализм», «гетто», «узколобые догмы». Господи, помилуй! Я уже изнемогаю и прошу монастырских насельников помолиться о Тане. – Да, беда, – вздыхает иеромонах-иконописец. – И ведь за вашу некрещёную Таню даже записку в церкви подать нельзя. Что же, будем молиться келейно. Помните, что старец Силуан Афонский писал: «Любовь не терпит, чтобы погибла хоть одна душа». Вот и потрудимся во имя любви. Но не все готовы явить любовь. Послушник Д., бывший комсомольский вожак, говорит в гневе: – Гнать эту оккультистку метлой из монастыря, чтобы не поганила святую землю! Наконец навстречу идёт иеродиакон Илиодор, известный тем, что он привёл к Богу и окрестил сотни, если не тысячи людей. Отец Илиодор не может иначе – плачет его душа о погибающих людях, не знающих своего Спас |
|
|
Макс Корица хороший человек Сообщений: 52 |
Добавлено: 14-09-2017 22:26 |
|
Спасителя и Милостивого Отца. Игумен Тихон даже сказал о нём однажды: – А вот идёт отец Илиодор, наш оптинский Авраам. Он выходит на большую дорогу и ищет, кого бы обратить. Отец Илиодор тут же устремляется к Тане: – Ты любишь детей? – Очень люблю. Я ведь раньше работала психологом в детской больнице. – Тогда поехали со мною в приют. Возвращается Таня из приюта уже вечером и рассказывает: – Сегодня учила деток читать. Знаете, есть такая игровая методика, когда дети очень быстро начинают читать. На всякий случай, для пап и для мам, расскажу об этой методике. Для начала надо вырезать из картона или бумаги четыре карточки и написать на них какие-нибудь простые слова: мама, папа, Ваня, Маша. Потом начинается игра в угадайку. Ваня вытаскивает из стопки карточку и радуется, угадав: «Мама». Суть этой методики в том, что наш мозг сразу же опознаёт образ слова, а не считывает его по слогам. Научить читать по буквам гораздо труднее. Рнок читает: «Мы-а-мы-а». А на вопрос, что за слово, отвечает: «Мыло». В общем, Таню долго не отпускали из приюта. Число карточек увеличилось уже до двенадцати, а дети, окрылённые успехами в чтении, упрашивали Таню: «Ещё почитать!» Перед сном мы долго говорили с Таней о творческих методах обучения детей, уже открытых учёными, но не востребованных на практике. – Как я соскучилась по своей работе, – говорит она, засыпая, – и как же хочется деткам помочь! На следующий день Таня опять уезжает с отцом Илиодором. Оказывается, благотворители привезли в монастырь продукты в помощь многодетным семьям и неимущим старикам, и теперь о. Илиодор вместе с Таней развозят их по домам. Старики, конечно, рады продуктам, а ещё больше вниманию. Они одиноки, поговорить не с кем, а потому усиленно приглашают на чай. А за чаем, как водится, идёт беседа. – Отец Илиодор, я сейчас изучаю науку об эволюции и никак не могу понять, – недоумевает ветеран Великой Отечественной войны. – Значит, сначала на сушу выползла рыба и стала, допустим, четвероногой собачкой, а потом от обезьяны произошёл человек. Но ни мой дед, ни прадед ни разу не видели, чтобы собачка превратилась в мартышку! – Человек произошёл от Бога, а не от какой-то там паршивой обезьяны! – величественно парирует иеродиакон. – Да, но души у человека нет. В организме есть печень, желудок, а души в организме нет. – Отец, скажи, ты учился в школе? – А как же. – Значит, изучал, что есть неодушевлённые предметы и одушевлённые. Вот камень неодушевлённый. А ты кто? – Я одушевлённый! Это от слова «душа»? Потом эти люди приходят в храм. И дело здесь, вероятно, не в словах, убедительных или наивных, а в том, что люди чувствуют сердцем – отец Илиодор любит их. Он очень добрый, хотя и выглядит суровым. Вот сидит он за рулём «газели», этакий мрачный неулыбчивый армянин, и говорит сердито: – Искушение. На трассу выехать нельзя – кругом одни пешеходы! А проехать мимо инвалида или ветхой старушки отец Илиодор не может. Его машина всегда полна людьми. Однажды отец Илиодор сломал ногу. Но как только наложили гипс, он тут же сбежал из больницы, чтобы, как всегда, кому-то помочь. – Отец Илиодор, – бежали за ним следом медсёстры, – вы без ноги останетесь, у вас сложный перелом! – Что нога? – сказал иеродиакон. – Нога сгниёт, а душа останется. О душе надо думать, а вы «нога, нога»! А может, чтобы обратить кого-то, надо иметь эту огненную любовь к Богу и к людям? И тогда любовь обжигает любовью, а от свечи загорается свеча. Через два дня застаю Таню в храме, где под присмотром о. Илиодора она читает записки на панихиде и молится об усопших. – Отец Илиодор, – говорю опасливо, – она же некрещёная. – Сразу после панихиды идём креститься. Так батюшка благословил. – Да-да, мне срочно надо креститься, – с горячностью подтверждает Татьяна. – Мне батюшка дал на исповеди нательный крестик и иконой благословил. Слушаю и ушам своим не верю, но всё было именно так. Раба Божия Татьяна крестилась, уверовав в Господа нашего Иисуса Христа. Как свершилось чудо – необъяснимо, но всех охватила такая радость, что Таню буквально задарили подарками. В общем, уезжала она домой уже с солидным багажом. В последний вечер мы сидели с Таней у костра. На дворе уже осень, и надо сжечь палую листву и сухие обрезанные сучья яблонь. Искры взлетают высоко в небо, а Таня рвёт и бросает в огонь свои «академические» учебники по оккультизму. Но мы об этом не говорим. Что слова? Сотрясение воздуха. И ничтожны все земные слова, когда душа пламенеет любовью к Спасителю и, исчезая, сгорает прошлое. На прощанье Таня подарила мне привезённую из Молдавии книгу «Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского», нную Оптиной пустынью в 1847 году. – Эту книгу, – рассказывала она, – мне дала перед смертью Лидия Михайловна и сказала: «Однажды, Танечка, ты поедешь в Оптину пустынь и поймёшь, что Оптина начинается с Молдавии – с нашего молдавского старца Паисия Величковского. А когда мы читаем святых отцов, они молятся за нас. И однажды старец Паисий возьмёт тебя за руку и, как деточку, поведёт за собой». Дивен Бог во святых Своих! И святые, действительно, молятся за нас, а дивный старец Паисий Величковский и доныне приводит кого-то в монастырь, как привёл он сюда нашу Танечку. Историческая справка. Оптина духовно связана с Молдавией, и возрождение захудалого некогда монастыря началось с ния трудов и переводов родоначальника старчества Паисия Величковского. Именно высокий дух этих творений породил тот феномен Оптиной, когда святость сочетается с учёностью, а сокровенное монашеское делание – с открытостью и любовью к людям. * * * Через полгода я получила от Тани письмо, где сообщалось, что у них с мужем всё хорошо. Они обвенчались, окрестили детей, а Таня устроилась на работу в колонию для несовершеннолетних. В конце письма было признание: «Перед поездкой в монастырь я хотела повеситься». И тут я ужаснулась, вспоминая, как повесился Димочка, единственный сын нашего участкового врача Л. Однажды мама узнала, что Дима попробовал в компании наркотики, и тут же отвела его в Центр здоровья, где лечили от наркозависимости приёмами из практики оккультизма – дианетика, йога, и бесконечные медитации, разрушающие, как известно, психику. За лечение в Центре брали огромные деньги, но именно это убедило доверчивую маму, что такие деньги не станут зря брать. – Родная моя, – умоляла я Л., – немедленно забирай Димку из Центра. Это, поверь мне, дорога в ад. Но Л. не поверила и даже настаивала, чтобы Дима аккуратно посещал занятия. Господи, как трудно вырастить рнка и как легко потерять его! После смерти Димочки Л. так и не оправилась. Болеет, плачет и не хочет жить, а я всё уговариваю её сходить в церковь. Вот и Таня писала о своём прошлом: «Мне не хотелось жить, а временами охватывал такой ужасающий страх, что я прятала от себя ножи и верёвки. Я понимала, что погибаю, но мне было уже всё равно. И вдруг однажды утром я продала своё последнее колечко и побежала к поезду. Я не хотела ехать, сопротивлялась, но кто-то повелевал: “Беги!” И я бежала с одной мыслью – только бы успеть добежать!» Таня успела. Она добежала… Дай нам познать Тебя, Милостивый Господи, ради Димочки, матерей и погибающих детей, уже отравленных ядом богоборчества.» http://www.sahalin.info/forum/index.php/topic,6751.0.html ............................................ Кира, вернись! Кира – это сама элегантность. Одевается в известных фирмах Европы, следующих традициям той высокой моды, что не допускает ничего кричащего, вульгарного и бьющего по глазам. Всё очень скромно, очень дорого и изысканно. А в Европу Кира ездит как к себе домой, потому что папа у нее «шпион», то есть дипломат, и к тому же благородных дворянских кровей. В Кире чувствуется дворянская выучка: прямая спинка, прекрасная чистая русская речь без новомодного сленга. А главное – та особого рода воспитанность, когда в ситуациях, где люди взрываются и кричат, Кира царственно спокойна. Помню, на именинах у Киры собрались ее подружки с филфака, читающие английские книги в подлиннике, а Сервантеса – на испанском. Поздравить именинницу зашел сосед, поэт-песенник Витя, известный своей способностью регулярно жениться на блондинках из той серии, когда одна блондинка спрашивает другую: «Как правильно пишется – Иран или Ирак?» В общем, поднял Витя тост в честь прекрасных дам и вдруг начал хамить: – Ненавижу умных баб! И как с вами, умными, мужикам-то живется? – А как тебе, Витенька, живется с неумными? – ласково спросила именинница. Тут Витя густо покраснел, потому что его любимые жены были настолько вульгарны, что поэт втайне стыдился их. А еще Кира прекрасная рассказчица. Вот мы едем с ней из Москвы в Оптину пустынь, и Кира рассказывает мне истории, известные ей от бабушек. Как в старину отмечали Рождество и Пасху, а на именины съезжалось множество гостей. Не день рождения, как сейчас, а именины считались тогда главным праздником, потому что люди благоговели перед своим Ангелом-хранителем, воздавая ему славу и честь. Дорога долгая, слишком долгая. Из-за ремонта моста через Оку прямые рейсы на Козельск отменили, и мы добираемся до монастыря кружным путем, пересаживаясь с автобуса на автобус. – У нас, у дворян, Православие в крови, но без шарахнутости новоначальных – Хочу купить дом возле Оптиной пустыни, – говорит Кира. – У нас, у дворян, Православие в крови, но без той самой шарахнутости новоначальных. «Шарахнутость» – это про меня. Кира, посмеиваясь, вспоминает, как после крещения я чистила свою домашнюю библиотеку. Стеллажи до потолка, сотни сотен книг, а авторов, возлюбивших Христа, единицы. Как раз в ту пору я прочла у преподобного Иоанна Мосха сказание о праведном старце Кириаке. Однажды к келье аввы Кириака пришла Пресвятая Богородица, но отказалась войти внутрь, сказав, что в келье находится Ее враг. Оказалось, что некий посетитель оставил в келье подвижника еретическую книгу. Помню, как под впечатлением от этого сказания я хотела избавиться даже от моего любимого поэта Афанасия Фета, прослышав, что он покончил жизнь самоубийством. Слава Богу, что это не так: Фет умер от разрыва сердца, когда бежал в свой кабинет за пистолетом, решив застрелиться. Не добежал. Видно, помиловал Бог. И всё же Кира не зря говорит про «шарахнутость». Вот и сейчас я некрасиво «шарахаюсь», когда Кира достает из сумки и предлагает мне почитать в дороге книгу известного оккультиста. «Сама не пойму: я или не я?» – Кира меняется. И чем ближе к Оптиной, тем заметней перемены. А потом начинается ужас. – У меня с этим автором, признаюсь, роман, – сообщает Кира. – Представляешь, человек жил в буддийском монастыре, великолепно знает Блаватскую и Рерихов, а на его лекциях зал всегда битком. Вот вернемся из монастыря и вместе сходим на лекцию. Договорились? – Нет. – Что, боишься меня, б…? – басит и матерится Кира. – Кира, не пойму, это ты сказала? – Сама не пойму: я или не я? Кира меняется. И чем ближе к Оптиной, тем заметней перемены. В час ночи наконец-то добираемся до Оптиной. Монастырь уже рядом, надо только пройти через лес. А в лесу начинается ужас. Кира рычит, как зверь, и матерится так, что даже в зоне, где я работала с заключенными, не приходилось слышать таких вонючих, смердящих слов. – Кира, милая моя, не надо! Но уговаривать бесполезно. Это уже не Кира. Даже лицо другое: уродливое, страшное, странное. Лицо дергается в нервном тике и бугрится шишками так, будто под кожей бегает зверь. – Ненавижу монахов! – гнусаво воет некто в образе Киры. – Ненавижу, убью, сожгу! И в криках такая обжигающая ненависть, что, кажется, вспыхнет пожаром лес. В два часа ночи засыпаем в монастырской гостинице, а в пять утра нас будят на полунощницу. Ни в гостинице, ни в монастыре Киры нет. Наконец нахожу Киру возле уличного канализационного люка. Шофер ассенизаторской машины открывает люк, опуская туда шланг. А Кира отталкивает его от люка и, сунув водителю пачку долларов, истошно визжит: – Вези меня отсюда! Гони! Скорей! Ассенизатор, ахнув, смотрит на доллары: таких денег ему за год не заработать. И ассенизаторская машина вместе с Кирой мчится прочь от монастыря, волоча за собой неубранный шланг. – Кира, вернись! – кричу я беспомощно и растерянно смотрю вслед. – Нашла чему удивляться! – сказал мне потом знакомый монах, когда я рассказала ему о Кире. – Помнишь, как папа инока М. не мог войти в храм? Как не помнить! Известная была история: родители инока М. часто приезжали в Оптину на своем стареньком «Москвиче». Сергей Иванович, отец, довозил до ворот монастыря маму инока и тут же, как ошпаренный, мчался прочь. Он не то что в храм – в монастырь не мог зайти. С тех пор прошли годы. Инок М. теперь иеродиакон, его мама – монахиня, а Сергей Иванович смиренно молится в церкви. Однажды я спросила его, почему он прежде не мог войти в храм. – А доверяете ли вы, – ответил он вопросом на вопрос, – словам апостола Петра: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как лев рыкающий, ища кого поглотить»? Раньше я едко высмеивал людей, уверенных в существовании духов злобы поднебесной. Откуда, думаю, такое мракобесие, и это в наш просвещенный век? А лев рыкающий – реальность. Однажды он дохнул мне в лицо таким зловонием преисподней! Простите, не хочу вспоминать об этом, и монахи советуют: «Не оглядывайся назад». Монахов Сергей Иванович называет бурлаками, поясняя, что вот как в старину бурлаки тащили баржу против течения, так монахи вытащили его из той зловонной трясины, где он мучился такой лютой мукой, что уже не хотел жить. *** Епископ Варнава (Беляев; † 1963), автор четырехтомника «Основы искусства святости», хотел написать еще один том по аскетике – о сатане и духах злобы поднебесной. Собрал богатый материал, начал работать над книгой. Но вдруг почувствовал духовную опасность и уничтожил рукопись, ибо прикосновение к скверне оскверняет. И всё же расскажу еще одну историю. Однажды в Оптину пустынь приехала из Москвы молодая художница, чем-то похожая на Киру. – Батюшка, подскажите, пожалуйста, – попросила она, – какая вера самая лучшая? Мой покойный папа-бизнесмен был наполовину татарин, наполовину еврей, а по убеждениям – атеист. Папа очень любил меня. Может, в память о папе мне принять ислам или иудаизм? А моя мама, русская, советует креститься в Православной Церкви. Как, по-вашему, батюшка, какую веру мне лучше избрать – иудаизм, Православие или ислам? Батюшка поперхнулся от такого вопроса и посоветовал просто пожить в монастыре и присмотреться. А дальше случилось то, о чем говорится в житии святого равноапостольного князя Владимира. Приходили к нему послы мусульман, латинян, хазарских евреев и уговаривали принять их веру. И князь послал мудрых людей в разные страны, чтобы исследовать веру других народов. Когда же в Киев вернулись послы, побывавшие на византийском богослужении, то сказали они князю: «Не знали – на небе или на земле были мы, ибо нет на земле красоты такой, и не знаем, как и рассказать о том. Знаем только, что пребывает там Бог с людьми». Вот и я не знаю, как рассказать о том сокровенном, когда художница почувствовала живое присутствие Бога и полюбила Православие так, что крестилась с радостью и не ведая сомнений. Каждую ночь она мчалась в Оптину и барабанила в дверь монастырской гостиницы: «Пустите переночевать хоть на полу в коридоре!..» А после крещения начались странности. Жила тогда художница в доме своих друзей, уехавших на заработки в Европу. Дом был хороший, благоустроенный, неподалеку от монастыря. И вот каждую ночь молодая женщина мчалась, как угорелая, в Оптину пустынь и барабанила в запертую дверь монастырской гостиницы: «Пустите переночевать хоть на полу в коридоре! Ой, пустите меня скорей!» Иногда ее пускали, иногда – нет. И тогда художница выпросила разрешение ночевать в монастырской кладовке среди веников, ведер и швабр. Из монастыря она теперь не выходила и непрестанно молилась: прочитывала за день почти всю Псалтирь и какое-то множество канонов. У святых обителей есть своя особенность. Иные люди благополучно живут в миру, не подозревая о своей тайной духовной болезни, похожей на вялотекущий грипп. А в монастыре тайное становится явным, как это было у Киры и папы инока. Вот и московская художница удивляла людей. Странно всё-таки, согласитесь: у молодой красивой женщины есть прекрасный дом, а она ночует, как мышь, на полу в кладовке. Лишь много позже стало известно: в ту пору ее воочию преследовал бес в виде звероподобного существа с клыками. Только монастырские стены и молитва обращали клыкастого в бегство. Тут шла жестокая духовная брань, но художница не сдавалась и самоотверженно билась с нечистью. Через некоторое время ее постригли в монахини. А после пострига мать открыла дочери семейную тайну: оказывается, их дедушка, священник, был зэком-мучеником, и его расстреляли за веру в Христа. – Так вот кто меня отмолил! – обрадовалась монахиня. Теперь эта монахиня помогает старцу отмаливать духовно больных людей. Пробовала и я отмаливать Киру, но батюшка сказал: «Не твоей это меры, надорвешься». И велел молиться так: «Господи, верую и исповедаю, что Ты любишь рабу Божию Киру больше, нежели я умею любить. Возьми же ее жизнь в Свою руку и сделай то, что я жажду сделать и не могу». А я, действительно, верю, что Господь любит Киру и каждого из нас. Всё упование мое – на эту любовь. Нина Павлова 27 августа 2014 г. http://www.pravoslavie.ru/73199.html |
| Страницы: 1 |
|
| Зелёный / / «Случай с профессором» ,«Паломник с востока», «Последнее колечко» (с)Н.Павлова |