[ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ]

СТИХИ О ЛЮБВИ

  Вход на форум   логин       пароль   Забыли пароль? Регистрация
On-line:  

Раздел: 
Театр и прочие виды искусства -продолжение / Курим трубку, пьём чай / СТИХИ О ЛЮБВИ

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5  ...... 195 196 197  ...... 312 313 314 315 Next>> ответить новая тема

Автор Сообщение

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 12-04-2012 14:40
Ю. Колкер

Он под вечер садится за письменный стол
И в окно угловое глядит.
Там котельной трубы возвышается ствол
И большая ворона сидит.

Птица тоже как будто косит на него,
Но не взглядом, сводящим с ума:
Нет, не ворон Эдгара, всего ничего,
Городская ворона, кума.

Он бросает на прошлое мысленный взор,
Заурядное, в целом, житье:
Неудачи, удачи... Он смотрит в упор
На беду — и не видит ее.

То и страшно, что в фокусе вечно не то,
Что бедою не стыдно назвать.
Отвлекаясь, подводные съемки Кусто
Начинает герой вспоминать.

Тот неверный, невнятный, расплывшийся мир,
Где поверхность уже не видна,
Слух слабеет, теряется ориентир,
Да и жизни другая цена.

И пока его мысль подбирает слова,
Сквозь хандру пробиваясь с трудом,
Цепенеют деревья, спадает листва,
И вода покрывается льдом.

1974

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 12-04-2012 14:57
ВЛАДИМИР КУЧЕРЯВКИН

С утра за тушенкой гонялся по местности, велосипеда тугие педали
Вертел по дорогам от магазина к другому с мертвеющей бабой.
Русак навстречу попался ушастый, в лесу сыроежки таращили сытые очи,
Быстров на кордоне с десятком разнузданных женщин, с детьми, крокодилом

Тоскующим в небо глядел, говорил об искусстве, хвалил сыроежки.
Он со мною так и ходил, как тонкий огонь, по дорожкам прозрачной и розовой тенью,
А женские очи скрипели в глазницах и следом кидались волчицей,
В то время как сами детей собирали и друг перед другом топорщили груди.

Дома потом заварили мы борщ с колбасой и до вечера мыли посуду,
Ругались, небу писали доносы, пилили доску пополам, на балконе курили,
Глядели на грядки с морковкой и небо с израненной тучей, на крыши,
Которые бегали мелко по кругу, вовсю приседая, как грозный полковник.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 12-04-2012 23:12
Б. Ахмадулина

Где Питкяранта? Житель питкярантский
собрался в путь. Автобус дребезжит.
Мой тайный глаз, живущий под корягой,
автобуса оглядывает жизнь.

Пока стоим. Не поспешает к цели
сквозной приют скитальцев и сирот.
И силуэт старинной финской церкви
в проеме арки скорбно предстает.

Грейпфрут – добыча многих. Продавала
торговли придурь неуместный плод.
Эх, Сердоболь, эх, город Сортавала!
Нюх отворен и пришлый запах пьет.

Всех обликов так скудно выраженье,
так загнан взгляд и неказиста стать,
словно они эпоху Возрожденья
должны опровергать и попирать.

В дверь, впопыхах, три девушки скакнули.
Две первые пригожи, хоть грубы.
Содеяли уроки физкультуры
их наливные руки, плечи, лбы.

Но простодушна их живая юность,
добротна плоть, и дело лишь за тем
(он, кстати, рядом), кто зрачков угрюмость
примерит к зову их дремотных тел.

Но я о той, о третьей их подруге.
Она бледна, расплывчато полна,
пьяна, но четко обнимают руки
припасы бедной снеди и вина.

Совсем пьяна, и сонно и безгрешно
пустует глаз, безвольно голубой,
бесцветье прядей Ладоге прибрежно,
бесправье черт простерто пред судьбой.

Поехали! И свалки мимолетность
пронзает вдруг единством и родством:
котомки, тетки, дети, чей-то локоть –
спасемся ль, коль друг в друга прорастем?

Гремим и едем. Хвойными грядами
обведено сверкание воды.
На всех балконах – рыбьих душ гирлянды.
Фиалки скал издалека видны.

Проносится роскошный дух грейпфрута,
словно гуляка, что тряхнул мошной.
Я озираю, мучась и ревнуя,
сокровища черемухи сплошной.

Но что мне в этой, бледно-белой, блёклой,
с кульками и бутылками в руках?
Взор, слабоумно-чистый и далекий,
оставит грамотея в дураках.

Ее толкают: – Танька! – дремлет Танька,
но сумку держит цепкостью зверька.
Блаженной, древней исподволи тайна
расширила бессмыслицу зрачка.

Должно быть, снимок есть на этажерке:
в огромной кофте Танька лет пяти.
Готовность к жалкой и неясной жертве
в чертах приметна и сбылась почти.

Да, этажерка с розаном, каморка.
В таких стенах роль сумки велика.
Брезгливого и жуткого кого-то
в свой час хмельной и Танька завлекла.

Подружек ждет обнимка танцплощадки,
особый смех, прищуриванье глаз.
Они уйдут. А Таньке нет пощады.
Пусть мается – знать, в мае родилась.

С утра не сыщет маковой росинки.
Окурки, стужа, лютая кровать.
Как размыкать ей белые ресницы?
Как миг снести и век провековать?

Мне – выходить. Навек я Таньку брошу.
Но всё она стоит передо мной.
С особенной тоской я вижу брошку:
юродивый цветочек жестяной.

1985

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 12-04-2012 23:55
Б. Ахмадуллина

Ночь: белый сонм колонн надводных. Никого&#769; нет,
но воздуха и вод удвоен гласный звук,
как если б кто-то был и вымолвил: Коонен...
О ком он? Сонм колонн меж белых твердей двух.

Я помню голос тот, неродственный канонам
всех горл: он одинок единогласья средь,
он плоской высоте приходится каньоном,
и зренью приоткрыт многопородный срез.

Я слышала его на поминанье Блока.
(Как грубо молода в ту пору я была.)
Из перьев синих птиц, чья вотчина – эпоха
былая, в дне чужом нахохлилось боа.

Ни перьев синих птиц, ни поминанья Блока
уныньем горловым – понять я не могла.
Но сколько лет прошло! Когда боа поблекло,
рок маленький ко мне послал его крыла.

Оо, какой простор! Но кто сказал: Коонен?
Акцент долгот присущ волнам и валунам.
Аа – таков ответ незримых колоколен.
То – эхо возвратил недальний Валаам.

1985

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 13-04-2012 00:12
Герман Плисецкий

Кустари

Им истина светила до зари
в сыром углу, в чахоточном подвале.
Шли на толкучку утром кустари
и за бесценок душу продавали.

У перекупщиков был острый глаз.
Был спрос на легковесных и проворных.
Бездарный, но могущественный класс
желал иметь талантливых придворных.

И тот, кто половчей, и тот, кто мог, –
тот вскоре ездил в золотой карете.
И, опускаясь, дохли у дорог
к подделкам не способные калеки.

О, сколько мыслей их потом взошло,
наивных мыслей, орошённых кровью!
Но это всё потом произошло,
уже за рамками средневековья.

Февраль 1959

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 13-04-2012 13:24
ВАСИЛИЙ ФИЛИППОВ

Сегодня буду читать Федорова,
Писателя-воскресителя,
Мессию, Спасителя.

А я болота житель
Живу в своей комнате-обители.

Сегодня сделаю жгутик,
Трупик, изумрудик.
Я поднимусь во весь рост
Наподобие ртути.
Достану звезд,
Понесу свой крест
На Голгофу
Без вздоха.

Голгофа — Пудожская улица.
Там меня ждет арест.
Там Пилат-кагэбешник баранки ест.

Дева вернется с Валаама.
Между нами разыграется драма.
И я вспомню Надежду Яковлевну и Мандельштама.

Дева положит меня в постель
И скажет: «Еще не апрель.
Отдай мне свою свирель».

Я обниму ее крепко.
Она — конфетка.

А потом я буду разворачивать обложку,
Целовать ее ножки.

Похоть овладеет мною немножко,
Но я с Девой буду осторожен.

Достану ножик
И разрежу апельсин.
Сниму с головы Девы корону
И надену на свою голову нимб.

Я прильну к Деве левой головой,
Спущусь на колени на водопой.
Дева скажет: «Бог с тобой.
Ты — мой».

А потом проникну в Деву,
Буду с ней куртуазным,
Наслаждаясь наслаждением разным.

Дева раздвинет ноги
В эпилоге.

Я наслажусь ею и брошу ее словно зверька.
Между нами снова будет река.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 13-04-2012 13:49
МИХАИЛ ФАЙНЕРМАН

ДРУГУ В ГАМБУРГЕ

В войну никто не любил немцев,
а вообще люди их любят.
Их философы очень ценили волю:
воля, воление, волевое начало, на
волю.
Между тем,
Шопенгауэр говорит о воле, размывающей ум,
а Гуссерль — о воле к уму.

Может быть, дело не в воле, а в харизме?
Харизма — это греческое слово,
оно означает выделенность, благодать.
Люди верят,
что тебе это можно делать —
господствовать, например.

Философ верит,
что ему можно думать,
он верит,
что думать ему
нужно:
«Немецкий народ!» —
призывали ораторы —
немецкий народ,
микрофоны тех лет походили
на зонды далеких миров,
запущенных
в наше время.
Немецкий народ,
расселившийся
от Рейна до моря.

сентябрь 1987

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 13-04-2012 14:13
ВЛАДИМИР БЕЛИКОВ

УЕДУ Я...

Уеду я... Опять весна, слепяще солнце, как набухают почки души моей. Вперед и вверх, увы, увы, глубока осень у дерева народа моего.

Уеду я... Откуда радость здесь найти? Иль распускаться мне на голом древе, иль чудаком мне зеленеть и в непогоду? Уеду я...

Уеду я... Доколь я буду прижиматься к холодному и мертвому стволу? Да, отломаюсь прутиком, авось мне хватит соков и в банке с малою водой.

Ах, Русь, большая ветвь на мощном древе европейском. Ты чуть восточней, поживее, но та же гниль зубов, но те же бабьевидные мужчины, и тот же ежедневный праздник сексуальный. Как выжатые груди земля твоя, мелеют реки, мельчают люди, ах, Русь, где львы твои, медведи, волки? Последние лисицы умирают, мильоны крыс грызут остатки, а дальше будут мыши, тараканы, вши.

Уеду я... Лист желтый одиночный не пугает, нет сил глядеть на засыханье древа. Пусть буду прутиком обломанным, на огороде малом я подпитаюсь от нас переживущих. Пусть будет то природа диковата, людей горсть жалкая, не знающая парника иль даже кладбища, что городом зовется, и пусть сияет мне луна. Луна, Луна, ты видела, что было до жизни суеты, Луна, ты скажешь мне, какими будут сумерки Земли.

Уеду я... Без спешки место облюбую, еще спокойней дом я обживу. Пусть будет даль видна десятки километров, пусть горизонт мне душу богатит. Пусть будут горы, воды, пусть будет лес. Работа пусть простая будет, улыбки не корыстны, пусть звери будут не ручными. Найду я место в отдаленьи, есть уголки забытые в России.

Уеду я, оставлю ум, культуру, нет, не нужны мне сведенья людские, нет, не нужны, где можно мудрость собирать горстями. Богаче стану от заката, тоски кукушки, цветочных лепестков. Захочется, на небо подымусь, по Млечному пути пройдуся не спеша. А надо, брошу сверху взгляд на Землю, осмыслю я дела зверей, мужей великих. Везде я и нигде, в мечтах случайно о солнце обожгусь, проплачу день-деньской над сломанным крылом букашки. Что зарекаться, быть может, и из мира нашего сумею выходить, что зарекаться.

Уеду я, сомненьям неоткуда взяться, уж больно выбор очевиден. Уеду я...

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 13-04-2012 22:17
Герман Плисецкий

Памяти бабушки

Прощай, Варвара Фёдоровна!
Я продаю буфет –
громоздкий и ободранный
обломок давних лет.

В дубовом этом ящике –
прах твоего мирка.
Ты на московском кладбище
давно мертвым-мертва.

А я всё помню – надо же! –
помню до сих пор
лицо лукаво-набожное,
твой городской фольклор...

Прощай, Варвара Фёдоровна!
Я продаю буфет –
словно иду на похороны
спустя пятнадцать лет.

Радости заглохшие
с горем пополам —
всё, всё идёт задёшево
на доски столярам!

Последнее свидетельство
того, что ты жила,
как гроб несут по лестнице.
Ноша тяжела.

1962

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 13-04-2012 22:45
Герман Борисович Плисецкий

Середина жизни


Я взялся за печальное перо,
Как будто состоялся вынос тела.

Как деревянный утренний перрон
Отгрохотала жизнь и опустела.

Упавшим навзничь среди бела дня
Найдет меня народная дружина.

Положат в Склифосовского меня.
Останется лишь отчество у сына.

Все небо заслонит халат врача,
Застрянет навсегда в ушах усталых

Грохольский переулок, грохоча
Грузовиками в сторону вокзала...

Но сердце бьется, кровь еще красна.
Я пью ее, порезав бритвой палец.

Целуюсь. В Сандунах с друзьями парюсь,
И теплый я, как говорит она.

Еще прийдут электропоезда,
Нахлынет град новоприбывших мыслей.

Не все еще слова перелистал.
Не все еще предметы перечислил.

Еще не скоро жизнь меня осилит,
Еще не скоро имени лишит.

А молодость моя лежит в могиле,
В сырой могиле молодость лежит.
3.2.2008

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 13-04-2012 22:55
Герман ПЛИСЕЦКИЙ

ФИЛАРМОНИЯ

Одинокие женщины ходят в концерты,

как в соборы ходили - молиться.

Эти белые лица в партере - как в церкви,

как в минуты любви - обнаженные лица.

И еще сюда ходят рыцари долга,

в гардеробе снимают доспехи,

и ничтожными кажутся ненадолго

деловые, дневные успехи.

Среди буйных голов, на ладони упавших,

среди душ, превратившихся в уши,

узнаю Прометеев, от службы уставших,

и Джульетт, обращенных в старушек.

Это музыка - опытный реставратор -

прожитое снимает пластами,

открывает героев, какими когда-то

стать могли, и какими не стали.

Здесь не нужно затверженного мажора,

здесь высокой трагедии мера.

Поддержите, крылатые дирижеры,

эту взлетную тягу партера!

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 14-04-2012 14:23
АЛЕКСАНДР МАКАРОВ-КРОТКОВ

ДЕЗЕРТИР
1

мое нелепое я
прячется между строк
прикрывая ладонями голову

ждет наступления сумерек
чтобы сбежать окончательно
2

увидеть себя
с другой стороны окна
не испугаться
не удивиться
только тихо так покачать головой
отойди нельзя отойди
и приложить палец к губам
3

прочитав стихи
они говорят:
что-то не видно личности

они уходят
я возвращаюсь

1988

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 14-04-2012 14:38
ИВАН ЖДАНОВ

Расстояние между тобой и мной — это и есть ты,
и когда ты стоишь предо мной, рассуждая о том и о сем,
я как будто составлен тобой из осколков твоей немоты,
и ты смотришься в них и не видишь себя целиком.

Словно зеркало жаждой своей разрывает себя на куски
(это жажда назначить себя в соглядатаи разных сторон) —
так себя завершает в листве горемычное древо тоски,
чтобы множеством всем предугадывать ветра наклон,

чтобы петь, изъясняться, молчать и выслушивать всех,
самолетной инверсией плыть в плоскостях тишины —
но блуждает в лесу неприкаянный горький орех,
словно он замурован бессонницей в близость войны.

Где он, рай с шалашом, на каком догорает воре,
я же слеп для тебя, хоть и слеплен твоею рукой:
холостая вода замоталась чалмой на горе,
и утробы пусты, как в безветрие парус какой.

Как частица твоя, я ревную тебя и ищу
воскресенья в тебе, и боюсь — не сносить головы,
вот я вижу, что ты поднимаешь, как ревность, пращу,
паровозную перхоть сбивая с позорной листвы.

Словно ты повторяешь мой жест, обращенный к тебе,
так в бессмертном полете безвестная птица крылом
ловит большее сердце, своей подчиняясь судьбе,
и становится небом, но не растворяется в нем.

Да, я связан с тобой расстояньем — и это закон,
разрешающий ревность как правду и волю твою.
Я бессмертен, пока я покорен, но не покорён,
потому что люблю, потому что люблю, потому что люблю.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 14-04-2012 14:50
АЛЕКСЕЙ ПАРЩИКОВ

КОТЫ

По заводу, где делают левометицин,
бродят коты.

Один, словно топляк, обросший ракушками,
коряв.
Другой — длинный с вытянутым языком —
пожарный багор.
А третий — исполинский, как штиль
в Персидском заливе.

Ходят по фармазаводу
и слизывают таблетки
между чумой и холерой,
гриппом и оспой,
виясь между смертями.

Они огибают все, цари потворства,
и только околевая, обретают скелет.

Вот крючится черный, копает землю,
чудится ему, что он в ней зарыт.

А белый — наркотиками изнуренный,
перистый, словно ковыль,
сердечко в султанах.

Коты догадываются, что видят рай,
и становятся его опорными точками,
как если бы они натягивали брезент,
собираясь отряхивать яблоню.

Поймавшие рай.

И они пойдут равномерно,
как механики рядом с крылом самолета,
объятые силой исчезновения.

И выпустят рай из лап.
И выйдут диктаторы им навстречу.
И сокрушат котов сапогами.

Нерон в битве с котом.
Атилла в битве с котом.
Иван Четвертый в битве с котом.
Лаврентий в битве с котом.
Корея в битве с котом.
Котов в битве с котом.
Кот в битве с котом.

И ничто каратэ кота в сравнении со статуями диктаторов.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 14-04-2012 22:45
Герман Плисецкий

Откуда мы? Из детства. Из Москвы
С рубиновыми звездами. Из книг
Жюль Верна и Аркадия Гайдара,
Из песен к «Детям капитана Гранта»,
Из перелётов через полюс. Из
«но пасаран!», «рот фронт!», «бандьера росса»…
Но также из Москвы военных лет.
Москвы противотанковой, зенитной.
Поднявшей к небесам аэростаты.
Тоскливым жестом заломившей руки
Времянок дымных в жестяное небо.
Из очереди на ночлег в метро.
Из воющего, как сирена, слова:
«Э-ва-ку-а-ция!»… Из тыловой глуши,
Заваленной снегами. Из альбомов
С цветочками, с приписками в углу:
«А тот, кто любит больше нас,
тот пусть пишет дальше нас..»
И, наконец, мы из раздельных школ
Потёмкинских времён. Из перекуров
Без шухера в уборных. Военрук
Был однорук. Был новогодний бал,
Как пенистый бокал… Летели «Брызги
шампанского» - тогдашнее танго.
Был звёздный двор, где остужался пыл,
Ларёк наискосок: «Сто грамм и кружку!»
И снова зал, где па-де-патинер,
И серпантин, и девочки вдоль стен,
И Джордж, и Джордж, и Джордж ид Динки-джаза…
Минует всё, как танец менуэт,
Как позапрошлый век, сыграет в ящик.
Но атмосферу вымерших планет
По круговым орбитам память тащит.
Оттуда мы. Из замкнутых эпох,
Окольцевавших сердцевину детства.
И души наши – временный итог.
И с каждым годом – тяжелей наследство.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 14-04-2012 23:01
Плисецкий Герман
Труба (поэма)

9 марта 1953 года состоялись похороны Сталина. До этого его тело лежало в Колонном зале Дома Союзов для прощания. На Трубной площади в Москве произошла грандиозная давка: люди напирали на поставленные поперек Неглинной улицы грузовики, падали и гибли. Жертв было много, но сколько именно — осталось тайной.

Герман Плисецкий был в тот страшный день на Трубной площади и написал поэму "Труба", которая впервые была опубликована в журнале "Грани" во Франкфурте на Майне в 1967 году

Е.Е.

В Госцирке львы рычали. На Цветном
цветы склонялись к утреннему рынку.
Никто из нас не думал про Неглинку,
подземную, укрытую в бетон.
Все думали о чём-нибудь ином.
Цветная жизнь поверхностна, как шар,
как праздничный, готовый лопнуть шарик.
А там, в трубе, река вслепую шарит
и каплет мгла из вертикальных шахт...

Когда на город рушатся дожди –
вода на Трубной вышибает люки.
Когда в Кремле кончаются вожди –
в парадных двери вышибают люди.
От Самотёки, Сретенских ворот
неудержимо катится народ
лавиною вдоль чёрного бульвара.
Труба, Труба – ночной водоворот,
накрытый сверху белой шапкой пара!

Двенадцать лет до нынешнего дня
ты уходила в землю от меня.
Твои газоны зарастали бытом.
Ты стать хотела прошлым позабытым,
весёлыми трамваями звеня.

Двенадцать лет до этого числа
ты в подземельях памяти росла,
лишённая движения и звуков.
И вырвалась, и хлынула из люков,
и понесла меня, и понесла!

Нет мысли в наводненье. Только страх.
И мужество: остаться на постах,
не шкуру, а достоинство спасая.
Утопленница – истина босая –
до ужаса убога и утла...

У чёрных репродукторов с утра,
с каймою траурной у глаз бессонных
отцы стоят навытяжку в кальсонах.
Свой мягкий бархат стелет Левитан –
безликий глас незыблемых устоев,
который точно так же клеветал,
вещал приказы, объявлял героев.
Сегодня он – как лента в кумаче:
у бога много сахара в моче!

С утра был март в сосульках и слезах.
Остатки снега с мостовых слизав,
стекались в лужи слёзы пролитые.
По мостовым, не замечая луж,
стекались на места учёб и служб
со всех сторон лунатики слепые.
Торжественно всплывали к небесам
над городом огромные портреты.
Всемирный гимн, с тридцатых лет не петый,
восторгом скорби души сотрясал.

В той пешеходной, кочевой Москве
я растворяюсь, становлюсь как все,
объём теряю, становлюсь картонным.
Безликая, подобная волне,
стихия поднимается во мне,
сметая милицейские кордоны.

И я вливаюсь каплею в поток
на тротуары выплеснутой черни,
прибоем бьющий в небосвод вечерний
над городом, в котором бог подох,
над городом, где вымер автопарк,
где у пустых троллейбусов инфаркт,
где полный паралич трамвайных линий,
и где-то в центре, в самой сердцевине –
дымится эта черная дыра...

О, чувство локтя около ребра!
Вокруг тебя поборники добра
всех профсоюзов, возрастов и званий.
Там, впереди, между гранитных зданий,
как волнорезы поперёк реки –
поставленные в ряд грузовики.

Бездушен и железен этот строй.
Он знает только: "осади!" и "стой!".
Он норовит ревущую лавину
направить в русло, втиснуть в горловину.
Не дрогнув, может он перемолоть
всю плещущую, плачущую плоть...

Там, впереди, куда несёт река,
аляповатой вкладкой "Огонька",
как риза, раззолочено и ало,
встаёт виденье траурного зала.
Там саркофаг, поставленный торчком,
с приподнятым над миром старичком:
чтоб не лежал, как рядовые трупы.
Его ещё приподнимают трубы
превыше толп рыдающих и стен.
Работают Бетховен и Шопен.

Вперёд, вперёд, свободные рабы,
достойные Ходынки и Трубы!
Там, впереди, проходы перекрыты.
Давитесь, разевайте рты, как рыбы.
Вперёд, вперёд, истории творцы!
Вам мостовых достанутся торцы,
хруст рёбер и чугунная ограда,
и топот обезумевшего стада,
и грязь, и кровь в углах бескровных губ.
Вы обойдётесь без высоких труб.

Спрессованные, сжатые с боков,
вы обойдётесь небом без богов,
безбожным небом в клочьях облаков.
Вы обойдётесь этим чёрным небом,
как прежде обходились чёрным хлебом.
До самой глубины глазного дна
постигнете, что истина черна.

Земля, среди кромешной черноты,
одна как перст, а все её цветы,
её весёлый купол голубой –
цветной мираж, рассеянный Трубой.
Весь кислород Земли сгорел дотла
в бурлящей топке этого котла...

Опомнимся! Попробуем спасти
ту девочку босую лет шести.
Дерзнём в толпе безлюдной быть людьми –
отдельными людьми, детьми любви.
Отчаемся – и побредём домой
сушить над газом брюки с бахромой,
пол-литра пить и до утра решать:
чем в безвоздушном городе дышать?

Труба, Труба! В день Страшного Суда
ты будешь мёртвых созывать сюда:
тех девочек, прозрачных, как слюда,
задавленных безумьем белоглазым,
и тех владельцев почернелых морд,
доставленных из подворотен в морг
и снова воскрешённых трубным гласом...

Дымись во мгле, подземная река,
бурли во мраке, исходя парами.
Мы забываем о тебе, пока
цветная жизнь сияет в панораме
и кислород переполняет грудь.
Ты существуешь, загнанная вглубь,
в моей крови, насыщенной железом.

Вперёд, вперёд! Обратный путь отрезан,
закрыт, как люк, который не поднять...
И это всё, что нам дано понять.

Январь – сентябрь 1965,
Ленинград – Химки

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 14-04-2012 23:42
Плисецкий Герман

Ты не ревнуй меня к словам...

Ты не ревнуй меня к словам,
К магическим "тогда" и "там",
Которых не застала.
Ложится в строфы хорошо
Лишь то, что навсегда прошло -
Прошло и словом стало.

Какой внутриутробный срок
У тех или у этих строк,
Родители не знают.
Слова, которые болят,
Поставить точку не велят
И в строчку не влезают.

Прости меня, что я молчу:
Я просто слышать ночь хочу
Сквозь толщину бетона.
Я не отсутствую, я весь
Впервые без остатка здесь,
Впервые в жизни дома.

Прости меня, я просто так,
Я просто слушаю собак
Бездомных полунощных;
Я просто слушаю прибой,
Шумящий вокруг нас с тобой
В кварталах крупноблочных.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 15-04-2012 12:46
ЕЛЕНА КАЦЮБА

КУКЛА

губы — лук
щеки — лак
глаза — аул акул
в сердце — капитан Кук
характер — кулак

Но свалка знает свой срок:
кулак станет кулёк
оборки будут опорки

На свалке в здоровом ТЕЛЕ
ЕЛЕ
здоровый ДУХ
УХ
а для б-ольных (в-ольных) есть
ПОЛИКЛИНИКА — В-ПОЛЕ-КЛИНИКА
ПОЛУКЛИНИКА — НА-ПОЛУ-КЛИНИКА
НА-ПОЛ-КИНУЛИ и пошли
Вас встречает сестра — ГРЕЛКА
раньше — ГРЕЛА
теперь — ГЕРЛА
У нее БИНТ — БАНТ — ее ФАНТ — ФАРТА ФАРЦА
ее ЦАРЬ и ПРИНЦ — ШПРИЦ
ОТРАВА — ОТРАДА УКОЛ не УКОР
ИГЛА — ИГРА ИРРАциональная
ОПЕРА ОПЕРАционная

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 15-04-2012 13:16
МИХАИЛ СУХОТИН

РЯДОВОЙ МАТРОСОВ ГЛАЗАМИ КОСМОНАВТА
Cтепь да степь кругом,
путь далек лежит...

(фольк.)

Через тысячи лет через миллионы
тысячелетий вечность в свои законы
как бумажная нога в меховые сени
забредет к нам с ответом на все вопросы
и тогда над миром горите звезды
сея свет во мраке пустой вселенной.

«Хочется домой,— говорит Гагарин.
Кто я — испытатель или татарин
что забуду скоро златую Эос?
Скучно мне за пультом, смотрю в окно я.
Что-то затянулось мое ночное
так что я на лучшее не надеюсь.

Пролетая во мгле вездесущей ночи
оставляя по курсу Нью-Йорк и Сочи
я такое однажды отсюда видел
что не то что пером описать но в сказке
будет нелегко предавать огласке
то чему я только случайный зритель.

Я услышал как в поле снаряды воют
и увидел как мчится по полю боя
раненный герой Александр Матросов.
Вслед ему кричат: «Рядовой, вернитесь!»
но упрямо несется бесстрашный витязь
далеко от себя автомат отбросив.

До сих пор не знаю я что и думать
доверять глазам своим или плюнуть...
Только он дорвался до амбразуры
и глаза возведя на мою ракету
закурил трофейную сигарету
и такое слово промолвил: «Юра,

высоко ты летаешь глядишь далече
посмотри как меня пулемет калечит
ради жизни будущих поколений.
Если есть у тебя хоть стыда на каплю
не беги за гранатой не трогай саблю
но вращаясь по эллипсу во вселенной

сообщи ты на землю радиограмму:
умолчи про мою боевую травму
но скажи мол в степи я замерз и сгинул
что коней своих батюшке завещаю
что поклон свой матушке посвящаю
а у милой жены не прошу помина».

Астронавигатор сидит за картой
передатчик его из угла Декарта
точкой дребезжащей в вечернем небе
посылает сообщения на геоид
где похоронили в себе героя
степь да степь да в степи за степями степи.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 15-04-2012 13:37
ТИМУР КИБИРОВ

ХУДОЖНИКУ СЕМЕНУ ФАЙБИСОВИЧУ

В общем-то нам ничего и не надо.
Все нам забава и все нам отрада.
В общем-то нам ничего и не надо —
только б в пельменной на липком столе
солнце горело и чистая радость
пела-играла в глазном хрустале,
пела-играла
и запоминала
солнце на липком соседнем столе.
В уксусной жижице, в мутной водице,
в юшке пельменной, в стакане твоем
все отражается, все золотится...
Ах, эти лица... А там, за стеклом,
улица движется, дышит столица.
Ах, эти лица,
ах, эти лица,
кроличьи шапки, петлицы с гербом.

Солнце февральское, злая кассирша,
для фортепьяно с оркестром концерт
из репродуктора. Длинный и рыжий
ищет свободного места студент.
Как нерешительно он застывает
с синим подносом и щурит глаза
Вот его толстая тетка толкает.
Вот он компот на нее проливает.
Солнце сияет. Моцарт играет.
Чистая радость, златая слеза.
Счастьичко наше, коза-дереза.

Грязная бабушка грязною тряпкой
столик протерла. Давай, допивай.
Ну и смешная у Семушки шапка!
Что прицепился ты? Шапка как шапка.
Шапка хорошая, теплая шапка...
Улица движется, дышит трамвай.
В воздухе блеск от мороза и пара,
иней красивый на урне лежит.
У Гастронома картонная тара.
Женщина на остановке бурчит.
Что-то в лице ее, что-то во взгляде,
в резких морщинках и в алой помаде,
в сумке зеленой, в седеющих прядях
жуткое есть. Остановка молчит.
Только одна молодежная пара
давится смехом и солнечным паром.
Левка глазеет. Трамвай дребезжит.

Как все забавно и фотогенично —
зябкий узбек, прыщеватый курсант,
мент в полушубке вполне симпатичный,
жезл полосатый, румянец клубничный,
белые краги, свисток энергичный.
Славный морозец, товарищ сержант!

Как все забавно и как все типично!
Слишком типично. Почти символично.
Профиль на мемориальной доске
важен. И с профилем аналогичным
мимо старуха бредет астматично
с жирной собакою на поводке.
Как все забавно и обыкновенно.
Всюду Москва приглашает гостей.
Всюду реклама украсила стены:
фильм «Покаянье» и Малая сцена,
рядом фольклорный ансамбль «Берендей»
под управленьем С.С.Педерсена...
В общем-то нам, говоря откровенно,
этого хватит вполне. Постепенно
мы привыкаем к Отчизне своей.

Сколько открытий нам чудных готовит
полдень февральский. Трамвай, например.
Черные кроны и свет светофора.
Девушка с чашкой в окошке конторы.
С ранцем раскрытым скользит пионер
в шапке солдатской, слегка косоглазый.
Из разговора случайная фраза.
Спинка минтая в отделе заказов.
С тортом «Москвичка» морской офицер...

А стройплощадка субботняя дремлет.
Битый кирпич, стекловата, гудрон.
И шлакоблоки. И бледный гандон
рядом с бытовкой. И в мерзлую землю
с осени вбитый заржавленный лом.
Кабель, плакаты... С колоннами дом.
Дом офицеров. Паркета блистанье
и отдаленные звуки баяна.
Там репетируют танец «Свиданье».
Стенды суровые смотрят со стен.
Буковки белые из пенопласта.
Дядюшка Сэм с сионистом зубастым.
Политбюро со следами замен.

А электрички калининской тамбур
с темной пустою бутылкой в углу,
с теткой и с мастером спорта по самбо,
с солнцем, садящимся в красную мглу
в чистом кружочке, продышанном мною.
Холодно, холодно. Небо родное.
Небо какое-то, Сема, такое —
словно бы в сердце зашили иглу,
как алкашу зашивают торпеду,
чтобы всегда она мучила нас,
чтоб в мешанине родимого бреда
видел гармонию глаз-ватерпас,
чтобы от этого бедного света
злился, слезился бы глаз наш алмаз.

Кухня в Коньково. Уж вечер сгустился.
Свет не зажгли мы, и стынет закат.
Как он у Лены в очках отразился!
В стеклышке каждом — окно и закат.
Мой силуэт с огоньком сигареты.
Небо такого лимонного цвета.
Кто это? Видимо, голуби это
мимо подъемного крана летят.

А на Введенском на кладбище тихо.
Снег на крестах и на звездах лежит.
Тени ложатся. Ворчит сторожиха...
А на Казанском вокзале чувиху
дембель стройбатский напрасно кадрит.
Он про Афган заливает ей тихо.
Девка щекастая хмуро молчит.

Запах доносится из туалета.
Рядом цыганки жуют крем-брюле.
Полный мужчина, прилично одетый,
в «Правде» читает о встрече в Кремле.
Как нам привыкнуть к родимой земле?..

Нет нам прощенья. И нет «Поморина».
Видишь, Марлены стоят, Октябрины
плотной толпой у газетной витрины
и о тридцатых читают годах.
Блещут златыми зубами грузины.
Мамы в Калугу везут апельсины.
Чуть ли не добела выгорел флаг
в дальнем Кабуле. И в пьяных слезах
лезет к прилавку щербатый мужчина.

И никуда нам, приятель, не деться.
Обречены мы на вечное детство,
на золотушное вечное детство!
Как обаятельны — мямлит поэт —
все наши глупости, даже злодейства...
Как обаятелен душка-поэт!
Зря только Пушкина выбрал он фоном!
Лучше бы Берию, лучше бы зону,
Брежнева в Хельсинки, вора в законе!
Вот на таком-то вот, лапушка, фоне
мы обаятельны 70 лет!

Бьют шизофреника олигофрены,
врут шизофреники олигофрену —
вот она, формула нашей бесценной
Родины, нашей особенной стати!
Зря шевелишь ты мозгами, приятель,
зря улыбаешься так откровенно!

Слышишь ли, Семушка, кошка несется
прямо из детства, и банки гремят!
Как скипидар под хвостом ее жжется,
как хулиганы вдогонку свистят!
Крик ее, смешанный с пением Отса,
уши мои малодушно хранят.

И толстогубая рожа сержанта,
давшего мне добродушно пинка,
«Критика чистого разума» Канта
в тумбочке бедного Маращука,
и полутемной каптерки тоска,
политзанятий века и века,
толстая жопа жены лейтенанта...
Злоба трусливая бьется в висках...
В общем-то нам ничего и не надо...

Мент белобрысый мой паспорт листает.
Смотрит в глаза, а потом отпускает.
Все по-хорошему. Зла не хватает.
Холодно, холодно. И на земле
в грязном бушлате валяется кто-то.
Пьяный, наверное. Нынче суббота.
Пьяный, конечно. А люди с работы.
Холодно людям в неоновой мгле.
Мертвый ли, пьяный лежит на земле.

У отсидевшего срок свой еврея
шрамик от губ протянулся к скуле.
Тонкая шея,
тонкая шея,
там, под кашне, моя тонкая шея.
Как я родился в таком феврале?
Как же родился я и умудрился,
как я колбаской по Спасской скатился
мертвым ли, пьяным лежать на земле?

Видно, умом не понять нам отчизну.
Верить в нее и подавно нельзя.
Безукоризненно страшные жизни
лезут в глаза, открывают глаза!
Эй, суходрочка барачная, брызни!
Лейся над цинком, гражданская тризна!
Счастьичко наше, коза-дереза,
вша-ВПШа да кирза-бирюза,
и ни шиша, ни гроша, ни аза
в зверосовхозе «Заря коммунизма»...

Вот она, жизнь! Так зачем же, зачем же?
Слушай, зачем же, ты можешь сказать?
Где-то под Пензой, да хоть и на Темзе,
где бы то ни было — только зачем же?
Здрасте пожалуйста! Что ж тут терять?

Вот она, вот. Ну и что ж тут такого?
Что так цепляет? Ну вот же, гляди!
Вот, полюбуйся же! Снова — здорово!
Наше вам с кисточкой! Честное слово,
черта какого же, хрена какого
ищем мы, Сема,
да свищем мы, Сема?
Что же обрящем мы, сам посуди?

Что ж мы бессонные зенки таращим
в окна хрущевок, в февральскую муть,
что же склоняемся мы над лежащим
мертвым ли, пьяным, под снегом летящим,
чтобы в глаза роковые взглянуть.
Этак мы, Сема, такое обрящем...
Лучше б укрыться. Лучше б заснуть.
Лучше бы нам с головою укрыться,
лучше бы чаю с вареньем напиться,
лучше бы вовремя, Семушка, смыться...
Ах, эти лица... В трамвае ночном
татуированный дед матерится.
Спит пэтэушник. Горит «Гастроном».
Холодно, холодно. Бродит милиция.

Вот она, жизнь. Так зачем же, зачем же?
Слушай, зачем же, ты можешь сказать,
в цинковой ванночке легкою пемзой
голый пацан, ну подумай, зачем же,
все продолжает играть да плескать?
На солнцепеке
далеко-далеко...
Это прикажете как понимать?

Это ступни погружаются снова
в теплую, теплую, мягкую пыль...
Что же ты шмыгаешь, рева-корова?
Что ж ты об этом забыть позабыл?
Что ж тут такого?
Ни капли такого.
Небыль какая-то, теплая гиль.

Небо и боль обращаются в дворик
в маленькой, солнечной АССР,
в крыш черепицу, в штакетник забора,
в тучный тутовник, невкусный теперь,
в черный тутовник,
зеленый крыжовник,
с марлей от мух растворенную дверь.

Это подброшенный мяч сине-красный
прямо на клумбу соседей упал,
это в китайской пижаме прекрасной
муж тети Таси на нас накричал.

Это сортир деревянный просвечен
солнцем июльским, и мухи жужжат.
Это в беседке фанерной под вечер
шепотом страшным рассказы звучат.
Это для папы рисунки в конверте,
пьяненький дядя Сережа-сосед,
недостижимый до смерти, до смерти,
недостижимый, желанный до смерти
Сашки Хвальковского велосипед...

Вот она, вот. Никуда тут не деться.
Будешь, как миленький, это любить!
Будешь, как проклятый, в это глядеться,
будешь стараться согреть и согреться,
луч этот бедный поймать, сохранить!

Щелкни ж на память мне Родину эту,
всю безответную эту любовь,
музыку, музыку, музыку эту,
Зыкину эту в окошке любом!
Бестолочь, сволочь, величие это:
Ленин в Разливе,
Гагарин в ракете,
Айзенберг в очереди за вином!

Жалость, и малость, и ненависть эту:
елки скелет во дворе проходном,
к международному дню стенгазету,
памятник павшим с рукою воздетой,
утренний луч над помойным ведром,
серый каракуль отцовской папахи,
дядин портрет в бескозырке лихой,
в старой шкатулке бумажки Госстраха
и облигации, ставшие прахом,
чайник вахтерши, туман над рекой.

В общем-то нам ничего и не надо.
В общем-то нам ничего и не надо!
В общем-то нам ничего и не надо —
только бы, Господи, запечатлеть
свет этот мертвенный над автострадой,
куст бузины за оградой детсада,
трех алкашей над речною прохладой,
белый бюстгальтер, губную помаду
и победить таким образом Смерть!

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5  ...... 195 196 197  ...... 312 313 314 315 Next>> ответить новая тема
Раздел: 
Театр и прочие виды искусства -продолжение / Курим трубку, пьём чай / СТИХИ О ЛЮБВИ

KXK.RU