[ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Правила форума ] -- [ Зарегистрироваться ]

Северная война 1700—1721

  Вход на форум   логин       пароль   Забыли пароль? Регистрация
On-line:    

Раздел: 
средневековые замки / история Ливонии и Балтийского региона / Северная война 1700—1721

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 Next>> ответить новая тема

Автор Сообщение

Гость
 Добавлено: 08-08-2004 15:17
Северная война 1700-1721 гг. http://www.temator.ru/section/9/1.html
http://gal-perin.temator.ru/cont/648/1.html

Северные Войны 1700-1721 годов, эпоха Петра I http://kitashov.temator.ru/cont/649/1.html

Широкорад Александр Борисович "Северные войны России"
http://militera.lib.ru/h/shirokorad1/

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 766
 Добавлено: 08-08-2004 19:16
Северные войны России:
http://militera.lib.ru/h/shirokorad1/index.html

великий магистр
Группа: Модераторы
Сообщений: 1557
 Добавлено: 17-05-2005 03:17
О деятельности одного из таких шпионов, засланного Швецией в самом начале Северной войны, И.Голиков, автор многотомного труда "Деяния Петра Великого", писал следующее.
"20 числа (февраля 1701 года) оба государя (Петр I и польский король Август II) поехали в Динаминг и, осмотря крепость оную, прибыли в Митаву, столицу герцога Курляндского, а 25 числа возвратились в Биржу... Карл XII, уведомясь о намерении сего свидания, послал одного из своих офицеров, родом шотландца, в Биржу шпионом, дабы известиться ему о всем, что между царем и королем польским там будет положено".

И далее: "Сей шпион... приобрел скоро знакомство с секретарями министров обоих государей, допущен был к их забавам и, пользуясь неосторожностью их, выведал все секреты государей их, а потом ушел паки к Карлу XII и уведомил его, между прочим, что король Август со своей стороны обязался царю поставить в поле 50000 войска немецкого, которые он должен нанять у разных владетелей Германии, а царь принял на себя производить им жалованье и обещал, кроме знатного корпуса войск своих, дать королю три миллиона рейхсталеров, которые доставит ему в два года".

Шведский король Карл XII охотно прибегал к помощи шпионов для собирания секретных сведений о русской армии. В феврале 1706 года генерал русской службы Огильви сообщил Петру I о поимке в районе расположения русских войск шведской шпионки. Она показала, что "как прошлого лета под Варшавой шведы Сасов сбили, король шведской, при бытности Лещинского и Сапеги, ее призывал и ей богатую награду обещал, ежели шпеком (шпионом) в русские полки пойдет".

Во время допроса выяснилось, что шпионка после прибытия в расположение русских войск должна была связаться с некоторыми из пленных шведских офицеров, передать им письма от Карла XII и, в свою очередь, доставить их письма-донесения шведскому королю. Шпионка рассказала также о том, что незадолго до ареста она встретилась с другим шведским шпионом, "полуполковником" Лехером, ранее направленным Карлом XII со шпионским заданием собрать сведения о том, "сколько батарей имеется у русских и по многу ль пушек в оных обретаетца".

В июне 1761 года, в самом конце войны России с Пруссией, был разоблачен как шпион прусского короля командующий русской легкой конницей генерал-майор граф Тотлебен, Вместе с ним были арестованы и другие прусские шпионы, проникшие в русскую армию: майор Теринг, капитан Фофиус, камердинер Тотлебена и несколько его личных слуг. Во время ареста у прусских шпионов были обнаружены документы, неопровержимо свидетельствующие о том, что Тотлебен занимался шпионской деятельностью в пользу Пруссии.

Уже цитированный нами историк Петра I И. Голиков приводит данные о беглом русском солдате Кондрате Соловьеве, который попал в числе других в плен к шведам, и был завербован ими, после чего отослан назад с приказом: поджигать русские города. Приказ этот был дан русским пленным лично шведским королем, находившимся в том время в Вильно.

Попытка шведского короля не увенчалась успехом: русские солдаты, вернувшись из плена на родину, известили власти о диверсионных замыслах шведов и о данных им поручениях. Напрасно Карл XII ожидал возвращения диверсантов, о чем он просил их до отправки. Ни один из русских солдат не выполнил его задания.
СПЕЦИАЛЬНЫЕ СЛУЖБЫ В РОССИИ (Часть 2)
http://www.oxpaha.ru/print.asp?3837

Побывав в Торне и Мариенвердере, Петр к концу года возвратился в Россию; сначала он отправился к Риге, под которой уже стоял фельдмаршал Шереметев с войском. После полуночи на 14 ноября начали бомбардировать город; первые три бомбы бросил сам государь и писал Меншикову: «Благодарю Бога, что сему проклятому месту сподобил мне самому отмщения начало учинить». Затем он отправился в Петербург, или в «святую землю», как называл Меншиков его в письме своем.
http://www.kursach.com/biblio/0002000/409.htm

Мы видели, что в августе 1717 года в Лоо между князем Куракиным и Гёрцем было положено начать мирные переговоры на Аландских островах, причем Гёрцу дан был паспорт для проезда через русские владения в Швецию. Правителям остзейских провинций, через которые лежал путь Гёрцу, велено было содержать дело «в высшем секрете, чтоб никто не ведал». 20 октября из Риги дали знать, что накануне Гёрц приехал в этот город, только не секретно. Сам Гёрц писал Шафирову с сожалением, что ему нигде не удается с ним видеться, потому что подканцлер уже проехал в Петербург, а видеться было бы надобно, чтоб узнать подробнее о намерениях царского величества насчет мира и не привезти в Швецию одни общие заявления. Получивши об этом донесение от Шафирова, Петр написал ему: «Гёрц когда желает видеться, лучше ему позволить быть в Петербург явно (ибо в Ригу уже явно приехал), а чрез Ревель уже и без претекста поздно, ибо лучше удовольственна отпустить, неже с сумнением или зело холодно, а где с ним видеться, о том с вами сам переговорю».
http://chron.susu.ac.ru/solovyov/solov17_3.html

великий магистр
Группа: Модераторы
Сообщений: 1557
 Добавлено: 19-08-2005 03:39
Присоединение Видземе (Лифляндии) к России. 17 век

В 1654 году началась война между Россией, Польшей и Швецией. Армия русского царя Алексея Михайловича захватила северную часть Латгале с Лудзенским и Резекненским замками. В 1655 году русские войска захватили Даугавпилс и двинулись на Ригу. Город в течение месяца находился в окружении русских войск, но не сдался. Поскольку Россия в это время была также в состоянии войны с Польшей, у которой она пыталась отнять Украину и Белоруссию, Алексей Михайлович в 1661 году в эстонском селе Кардис (ныне Кярде) заключит со Швецией мирный договор. В соответствии с этим договором Россия отказывалась от претензий на Видземе, а Швеция обязалась не поддерживать Польшу.

В 1699 году царь Петр I заключил военный союз против Швеции с королем Дании Фредериком VI и правителем Польши и Саксонии Августом II. Немецкое дворянство в Видземе, которое не могло смириться с редукцией имений, готовило заговор против шведского правительства. Особую активность в этом проявил офицер шведской армии немецкий помещик Иоганн Реингольд Паткуль. В 1694 году за государственную измену ему был вынесен смертный приговор. Однако Паткулю удалось бежать, и он скрывался в Саксонии, где активно занимался организацией антишведского союза.

В 1700 году началась Северная война. Чтобы ослабить влияние Паткуля и вернуть благосклонность немецкого дворянства, новый шведский король Карл XII (ему в то время было 17 лет) объявил о прекращении редукции имений. В том же году войска саксонцев направились через Курземе на Ригу и окружили ее. Карл XII нанес поражение датчанам, а также разбил более многочисленную русскую армию под Нарвой. Шведы поспешили на помощь осажденной Риге и 9 июля 1701 года на лугах Спилве разбили саксонцев. В составе саксонских войск сражался небольшой отряд русских - 400 солдат. Все они погибли на острове Луцавсала, отказавшись сдаться в безнадёжной ситуации. Преследуя саксонцев, шведы вторглись в Польшу. В 1706 году Польша и Саксония сдались. Паткуль был выдан Швеции, и в октябре 1707 года смертный приговор ему был приведен в исполнение.

После победы над Польшей Карл XII собирал силы для войны с Россией. Для увеличения численности армии на военную службу были призваны несколько тысяч латышских крестьян, из которых был сформирован батальон ополчения, однако немецкие помещики добились того, что вскоре этот батальон был расформирован.
В то время когда основные силы шведов сражались в Польше, отряды русской армии еще в 1701 году вторглись в Видземе. Следующим летом русские войска под командованием генерал фельдмаршала Б. П. Шереметева разбили шведов под Валкой, после чего захватили Валмиеру, Алуксне, Трикату и ряд других населенных пунктов в Видземе и Эстонии. На завоеванной территории эти войска устраивали «тактику выжженной земли». В Алуксне среди пленных оказался священник Эрнест Глюк с семьей. Приемная дочь Э. Глюка Марта Скавронская позднее стала женой Петра I, а после его смерти - императрицей России Екатериной I.

Разорение Видземе продолжалось еще несколько лет и достигло невероятных размеров. Командующий русской армией сообщал царю, что в стране неприятеля не осталось больше что разрушать, что от Пскова до Тарту и от Риги до Валки все опустошено, не осталось ничего, кроме отдельных поместий кое-где вблизи моря. За время этих военных действий было полностью уничтожено более 600 деревень и поместий.

В 1709 году в битве под Полтавой Петр I нанес окончательное поражение главным силам шведов. Русская армия под командованием Б. П. Шереметева осадила Ригу, и 4 июля 1710 года город, в котором свирепствовала чума, сдался. Таким образом, вся Видземе оказалась под властью России.

В 1721 году в финском городе Ништадте был заключен мирный договор между Россией и Швецией, по которому Видземе (Лифляндия) отошла к Российской империи.

Восстановление экономики Видземе. Начало 18 века

Северная война принесла Видземе ужасные разрушения. Не меньшие бедствия наступили в период "великой чумы" - эпидемии, в 1707 году вспыхнувшей в Западной Европе и охватившей в 1710-1711 годах территорию Латвии. В окрестностях Риги от этой жуткой болезни погибло около 90 процентов населения, а по всей Видземе в живых осталось менее половины людей.

Чтобы заручиться во время войны поддержкой местного немецкого дворянства, Петр 1 восстановил в Видземе все прежние привилегии немецких помещиков, которые были отменены шведскими властями. Все подвергшиеся редукции имения были возвращены их прежним владельцам. Были отменены ограничения размеров барщины и податей, крепостные вновь были полностью отданы во власть их господина. Положение видземских крестьян было намного тяжелее положения крепостных в России.

Помещики в Видземе старались быстрее восстановить разоренное хозяйство. Крестьянские угодья, опустевшие во время войны или эпидемии, присоединялись к полям помещиков. Барщинные отработки увеличились вдвое. Путем безжалостной эксплуатации труда крепостных помещикам удалось в сравнительно короткий срок ликвидировать последствия войны. К середине XVIII века хозяйственное развитие нередко даже превышало довоенный уровень. Для увеличения доходов поместий крестьянам было запрещено свободно продавать сельскохозяйственную продукцию на рынке, и ее по дешевке скупал помещик. Соль, железо и другие предметы первой необходимости крестьянин имел право покупать только в поместье своего господина по цене, которую определял помещик. Наиболее значительные доходы обеспечивали помещикам пивоваренные и винокуренные заводы. Начатое еще в “польские времена” спаивание крестьян приняло невероятные масштабы. Лишь незначительная часть водки шла на вывоз, большая же ее часть распродавалась в поместьях через корчмы. В середине XVIII века в Видземе существовало более 900 питейных заведений.
Отходы пивоваренного и винокуренного производства (барду) скармливали скоту. Это приносило помещикам дополнительную прибыль. Откормленный скот гнали на продажу даже в Петербург. Помещики стали также продавать различные изделия, производимые в домашнем хозяйстве. Каждый крестьянский двор должен был сдавать помещику определенное количество льна и шерсти, а также пряжи, тканей и вязаных изделий.

Рига превратилась в важный торговый центр Российской империи. Развивались и другие города Видземе. В них резко возросло число жителей, особенно ненемецкого происхождения. Часть из них добились материального благосостояния, покупали земельные участки под застройку и строила дома. Немецкие купцы и ремесленники всячески старались не допустить в городе расширения прав латышей и представителей других национальностей.
http://rianova.narod.ru/ist/istoria1.html

великий магистр
Группа: Модераторы
Сообщений: 1557
 Добавлено: 03-09-2005 04:31
Северная война http://www.russwed.ru/catalog.asp?id=1&art=20

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 02-12-2005 02:23
Великая Северная война (1700—1721) — война между Россией и Швецией за господство на Балтике. Первоначально Россия вступала в войну в коалиции с Данией и Саксонией — в составе так называемого Северного союза, но после начала военных действий союз распался и был восстановлен в 1709 году. На разных этапах в войне также принимали участие: на стороне России — Англия, Ганновер, Голландия, Пруссия, Речь Посполитая; на стороне Швеции — Англия и Ганновер. Война закончилась поражением Швеции в 1721 году с подписанием Ништадтского мирного договора.
По ссылке много карт и схем http://ru.wikipedia.org/wiki/

Тарле Евгений Викторович
Северная война и шведское нашествие на Россию
http://militera.lib.ru/h/tarle2/

Еще ссылки по теме:
http://www.world-history.ru/events/1347.html
http://www.hrono.ru/sobyt/nord_w.html

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 03-12-2005 03:05
В качестве дополнительной информации на нашем форуме можно посмотреть еще тему "Короли Швеции" http://offtop.ru/castles/view.php?only=&part=2&t=76220

Карл XII в Риге (гравюра из собрания Бротце)
http://www.acadlib.lv/fondi/BROTZE/03109AV.JPG

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 19-12-2005 02:19
СЕВЕРНАЯ ВОЙНА с точки зрения эстонских учебников для 5-го класса средней школы:
http://miksike.net/documents/main/5klass/5estonia/5-5-17-1.htm
http://miksike.net/documents/main/5klass/5estonia/5-5-17-2.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 04-01-2006 02:53
Шведское войско форсирует Даугаву подле Риги 9.VII 1701 г.
http://www.muzejs.lv/foto_all.php?index=-atm03&path=image/big&img=fot


Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 30-01-2006 04:49
1700 г.-1721 г. Северная война
http://www.sgu.ru/rus_hist/events/default.php?eid=119&fPage=20

«Взятие Нарвы» во время Северной войны
http://www.sgu.ru/rus_hist/?wid=1016


Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 04-02-2006 05:24
Косвенно то, как встретили Петра Первого в Риге во время этого Посольства, было одной из причин Северной войны.

Великое Посольство - русская дипломатическая миссия в 1697-1698 гг., которая имела целью укрепление и расширение союза для борьбы с Турцией за берега Черного моря. Иллюстрации с выставки http://www.libfl.ru/koi/rare/images/peter1/peter1.html

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 03-04-2006 04:17
Открывать отдельную тему о нем пока что не буду, пусть здесь полежит:

1746 260 лет назад Василий Владимирович ДОЛГОРУКОВ
(январь 1667 - 1746), князь, генерал-фельдмаршал (1728), вся жизнь которого состояла из взлетов и падений, наглядно иллюстрируя тезис "как страшно жить".
В правление ПЕТРА I не раз отличался: впервые при осаде Митавы (ныне Елгава) в 1705 году во время Северной войны, потом руководил подавлением Булавинского восстания, в Полтавском сражении командовал Резервной кавалерией, ходил в Прутский поход, возглавлял комиссию по расследованию хищений АПРАКСИНА, МЕНШИКОВА. Но отрицательное отношение к многим царским реформам и особенно защита царевича АЛЕКСЕЯ повлекли предание суду, лишение всех чинов и званий и ссылку, из которой был возвращен через 6 лет. При императоре ПЕТРЕ II князь стал членом Верховного тайного совета, после воцарения АННЫ ИОАНОВНЫ - сенатором, президентом Военной коллегии, но год спустя обвинен в оскорблении императрицы и приговорен к смертной казни, замененной заточением в Шлиссельбург, потом в Ивангород, а в 1739 навечно сослан в Соловецкий монастырь. ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА вернула его, восстановила во всех чинах и званиях, вновь поставила во главе Военной коллегии. На похоронах старого слуги она горько плакала.
http://users.livejournal.com/_m_u_/106348.html

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 19-05-2006 06:33
1704 - (3 мая по ст. ст.) Русские под командованием генерал-майора фон ВЕРДЕНА заняли устье реки Эмбах (совр. Эмайыги) и захватили большую часть шведской флотилии (13 судов из 14), плывшей в Чудское озеро. Этот успех позволил фельдмаршалу ШЕРЕМЕТЕВУ начать осаду Дерпта.
http://users.livejournal.com/_m_u_/184821.html

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 27-06-2006 02:59
Блокада Риги (1709-10). Началась в ноябре 1709 во время Северной войны, когда 6 тыс. пехотинцев и 1 тыс. всадников русских войск окружили Ригу с суши. По обе стороны Даугавы была размещена артиллерия для воспрепятствования судоходству. Она обстреливала Ригу. С января 1710 в городе стала ощущаться нехватка продовольствия и фуража для лошадей, начался голод. В марте главнокомандующий рус. армией Б.П. Шереметев сконцентрировал вокруг, Риги 24 пехотных и 8 кавалерийских полков и 2100 казаков. Ниже Риги были созданы укрепления для ее блокирования со стороны моря. Осаждавшие тоже страдали от холода, недостатка продовольствия и болезней. В середине мая в русской армии произошли первые случаи заболевания чумой. В городе царил голод, а кольцо окружения сжималось все теснее. 10 июня Шереметев предложил Риге капитулировать, но шведы отказались сдаться. Начиная с 15 июня Ригу интенсивно обстреливала артиллерия. В городе вспыхнула чума. В конце июля начались переговоры Шереметева с защитниками Риги о капитуляции. Переговоры в ставке Шереметева в Дрейлини вели 3 представителя шведской армии, 4 представителя Риги и 2 - видземского дворянства. 4 июля были подписаны условия капитуляции Риги - “Аккордные пункты”. Осада кончилась, в город вступило 6-тысячное русское войско, а 10 июля 5132 потерпевших поражение шведов оставили Ригу. Руководивший осадой Риги А. Репнин 14 июля на Ратушной площади принял клятву на верность русскому. царю от Рижского рата и горожан. 8 августа 1710 г. капитулировала и Даугавгривская крепость.
“Энциклопедия Рига” Р., Главная редакция энциклопедий 1989

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 12-08-2006 03:48
Очередным конфликтом в борьбе за господство на Балтийском море стала Северная война (1700-1721 г.г.), в результате которой Видземе и Рига были отвоеваны у Швеции Петром I. В 1772 году после первого раздела Польско-Литовского государства Россия получила также Латгале. В 1795 году к ней было вынуждено «добровольно» присоединиться Курземско-Земгальское герцогство. Таким образом, вся территория современной Латвии вошла в состав Российской империи.
http://www.history-museum.lv/russian/pages/pamatekspozicija-un-izstades/latvija-viduslaikos-un-jauno-laiku-sakuma.php

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 05-09-2006 06:15
305 лет назад - 23 сентября 1700 года русские войска, осадив Нарву, приняли участие в Северной войне. Осада завершилась неудачно, но вскоре россияне стали одерживать одну победу за другой. Обычно их связывают с именем царя Петра. И это справедливо. Но не стоит забывать о том, что, как правило, выигрывал сражения и занимал балтийские крепости фельдмаршал Борис Петрович Шереметев.
И далее тут: http://www.zapchel.lv/?lang=ru&mode=parallels&submode=&page_id=2122

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 06-10-2006 06:02
Любопытная информация, требующая проверки:

Известно, что Северная война между Россией и Королевством Швеция закончилась поражением Карла XII. По Ништадтскому мирному договору 1721 года, входящему в никем не оспариваемый корпус международно-правовых актов, на которых основана легитимность территорий всех государств мира, Россия навечно получала эти территории не просто как победитель в Северной войне, но в результате их покупки — уплаты Его Царским Величеством Шведскому Королевству «трех миллионов ефимков».
 http://www.f1news.ru/forum/lofiversion/index.php/t4050.html

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 08-02-2007 04:10
Петра I почему-то считают хорошим военачальником. Однако именно при нем была самая длительная в русской истории война. Северная война длилась 21 год, и завершилась она отнюдь не победой под Полтавой. После этого сражения война продолжалась еще 12 лет.

Борис Башилов в своей книге "Робеспьер на троне" отмечает: "Война Петра I с Швецией была самой бездарной войной в русской истории. Петр совершенно не обладал талантом полководца. Если в Смутное время, не имея правительства, Русь выгнала поляков за 6 лет, то Петр I, имея огромное превосходство в силах, воевал со Швецией 21 год. Войны Петра - это образец его бездарности как полководца. О начале Северной войны историк Ключевский пишет следующее: "Редкая война даже Россию заставала так врасплох и была так плохо обдумана и подготовлена".

Что же касается превозносимой многими историками (особенно советского периода) Полтавской победы, то, как пишет Борис Башалов, "Полтавская виктория - это вовсе не переломный момент Северной войны, а добивание остатков шведской армии, измотанной многократными разгромами Шереметева и других полководцев. Полководческий гений Петра во всех этих разгромах не виден ни через какое увеличительное стекло. К Полтаве, как пишет В. Ключевский, пришло "30 тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов. Этот сброд два месяца осаждал Полтаву, Карл XII 3 раза штурмовал Полтаву, и ничего у него не получалось".

Полтаву отстоял 4-тысячный гарнизон, которому помогали 4 тысячи вооруженных чем попало обывателей. Потом началось Полтавское сражение с голодными, деморализованными шведами. Успех Полтавской виктории решил не Петр, а опять-таки Шереметев, командовавший всеми войсками во время Полтавского сражения".
http://warsh.livejournal.com/2331500.html

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 14-02-2007 15:54
Взгляд на фельдмаршала Б. П. Шереметева известного петербургского историка Е. Анисимова.

http://www.idelo.ru/423/20.html

Опубликовано в газете "Дело" от 26 июня 2006 года.




Борис ШЕРЕМЕТЕВ // Кавалер Мальтийский свидетельствованный

Когда после очередной военной кампании Борис Петрович Шереметев приезжал к Рождеству в Москву или в Петербург, где ему пришлось, по воле Петра, построить новый дом, его приветствовали как никакого другого из генералов Петра I — почти всю Северную войну он был главнокомандующим русской армии, ее старейшим фельдмаршалом, уважаемым, родовитым, степенным аристократом!


Не обжираться со всеми яко свинья

Словом, как писал австрийский дипломат Корб, это "дельный боярин, доблестный воин, гроза татар и главное украшение России". Шереметев с младых ногтей, подобно его славным предкам, верой и правдой служил государю. Он был потомственным профессиональным военным и дипломатом. С кем он только не воевал! С турками, татарами, шведами, душил мятежи казаков и стрельцов.
Крупный, даже толстый, с бледным лицом и голубыми глазами, Шереметев выделялся среди прочих вельмож своими благородными спокойными манерами, любезностью и воспитанностью. Петр — государь деспотичный, склонный к непристойным розыгрышам, никогда не позволял себе проделывать их со старым воином, хотя шутил с ним весьма жестоко. В 1713 г., поздравляя Шереметева с рождением сына, царь писал: "Пишешь, ваша милость, что оной младенец родился без вас и не ведаете где, а того не пишите, где и от кого зачался".
Грубая шутка Петра, видно, задела пожилого по тем временам Шереметева (он родился в 1652 г.), вынужденного жениться по прихоти царя на молодой женщине, и он с достоинством отвечал Петру: "И что изволите, ваше величество, мене спросить, где он родился и от ково, я доношу: родился он, сын мой, в Рославле… И по исчислению месяцев, и по образу, и по всем мерам я признаваю, что он родился от мене. А больше может ведать мать ево, кто ему отец".
И более — никаких шуток, хотя обычно царский адресат стремился угодить государю и поддержать затеянную им полупристойную игру.
Современник вспоминает, как разительно Шереметев отличался от своих собратьев — бояр. На похоронах любимца Петра, Франца Лефорта, в 1699 году произошла безобразная сцена: бояре нарушили предписанный царем порядок шествия и толпой, грубо оттесняя иностранных посланников, полезли к самому гробу. Уже на кладбище Петр заметил непорядок и "произнес: "Это собаки, а не бояре мои". Шереметев же (что должно отнести к его благоразумию) сопровождал, как и прежде, посланников, хотя все русские шли впереди".
Когда же бояре и другие знатные особы кинулись к накрытым поминальным столам и "с жадностью пожирали яства", то лишь "Шереметев считал недостойным себя обжираться вместе с прочими, так как он, много путешествуя, образовался, носил немецкого покроя платье и имел на груди Мальтийский крест".
Действительно, в характере и поступках этого старомосковского вельможи была черта, которая, в конечном счете, была приятна Петру и выделила Шереметева среди других бояр. Известно, что, как только царь в августе 1698 г. вернулся из длительной поездки по Западной Европе, он принялся резать бороды у бояр, а потом взялся за их старомодную одежду, овечьими ножницами кромсая полы их длинных одежд. Но вся эта унизительная и обидная вакханалия не касалась Шереметева. Он вернулся из посольства на Мальту, куда его послал царь в 1699 г., неузнаваемым — в модной европейской одежде, роскошном парике и с… обритым лицом.
Конечно, поездка по Европе сыграла важную роль в преображении Шереметева, но и до нее он жил иначе, чем многие его современники. Шереметев бывал в Польше, видел жизнь польской шляхты. Он даже изучил польский язык и во время визита в Варшаву понравился своим обхождением при польском дворе. Дух западной жизни не был чужд ему, как и западные удовольствия, одежды, привычки. Иностранец вспоминал, как царь долго расспрашивал Шереметева о Риме, и тот "похвалил приятный климат и красоту местности".
Торжественно встреченный на Мальте, он удостоился редкой награды — пожалования в мальтийские рыцари. На зависть окружающим, Шереметев писался в документах "Кавалер Мальтийский свидетельствованный", т.е. законный.


"Не испытлив дух имею"

Однако при всех своих заслугах Шереметев не был выдающимся человеком. Борис Петрович — личность вполне заурядная, неяркая, без воображения и духовных исканий. "Не испытлив дух имею", — признавался он в письме своему приятелю Ф.М. Апраксину. Но зато обладал другими достоинствами. В нем была та солидная надежность, которая внушает подчиненным уверенность и придает мужество даже в самом жарком бою. Возможно, поэтому Петр и вверил ему свою армию.
Шереметеву случалось поступать не так, как хотел государь — человек порывистый и стремительный. Часто царь требовал от Шереметева быстроты, активности, бывал недоволен, когда фельдмаршал мешкал. Письма Петра I к нему полны понуканий, упреков и угроз: "Не чини отговорки ничем!"
Типично московский ответ Шереметева по пословице "Московский тотчас — целый век" бесил царя: "…Указ твой о поездке во Псков получил, и побреду, как могу управитца". "Я тебе побреду!" — ворчал Петр и писал новые "торопительные" письма.
Но при этом царь не спешил расстаться с Шереметевым, не отправлял его в отставку и даже не подчинял другому командующему. Он знал наверняка, что старый конь борозды не портит и что российский Кунктатор зря не станет рисковать, не бросится, подобно плебею и выскочке Меншикову, в авантюры. А Шереметеву было ведомо, что сам Петр не любит риск и бережет армию — единственного союзника России.
Кроме того, в военной среде всегда есть некий "счет", и по нему Шереметев был, бесспорно, первым: по происхождению, знатности, стажу службы, старшинству. Когда Меншиков, по легенде, торговал пирогами с зайчатиной, Шереметев успешно командовал войсками в войне с турками и даже дошел до Черного моря. Он вел "негероическую", но рациональную войну, насколько она возможна в России: медленно, с огромным перевесом сил, продвигаться вперед, закрепляться и ждать новых распоряжений государя.


Бремя ответственности и страха

А вообще-то жизнь фельдмаршала была тяжелой, изнурительной. Грозный для врагов, он был придавлен страшной ответственностью, все время боялся не только за врученную ему армию, но и за себя.
Сложными были у Шереметева отношения с Меншиковым, неспокойным, завистливым и бесстыжим любимцем царя. С ним приходилось держать ухо востро: старый боярин знал, с кем имеет дело.
Непросто Шереметеву было и с самим царем. Петр, используя способности и опыт Бориса Петровича, не доверял ему как представителю старого боярства, чуждался его и не пускал в свой ближний круг, посылал соглядатаев в штаб фельдмаршала. В этом неустойчивом, ненадежном положении Шереметев вечно страшился чем-нибудь прогневить царя, лишиться его милости, пожалований и похвалы. А государеву холопу они всегда так нужны!
В письме к секретарю Петра I А.В. Макарову он с тревогой вопрошал: "Нет ли на меня вящего гнева Его величества?" Он инстинктивно принимал позу приниженной покорности. Его жизнь никогда не принадлежала ему, и Шереметев больше всего страшился, как бы государь не подумал о нем иначе.


Новосел петербургского некрополя

Он умер в Москве 17 февраля 1719 г. До самого конца у Шереметева не было ни воли, ни душевного и физического покоя — царская служба пожирала все его время, всю его жизнь. Богатейший помещик России, он редко бывал в своих владениях. Домосед и хлебосол, он был вынужден таскать кухню и любимые серебряные сервизы по всей Европе. Даже насладиться страстью к лошадям он не мог по своему хотению: в бесконечных походах гибли его лучшие лошади, о чем фельдмаршал больше скорбел, чем о смерти своих солдат.
Он не раз порывался в отставку. "Боже мой, — писал он своему приятелю Апраксину, — избави нас от напасти и дай хоть мало покойно пожити на сем свете, хотя и немного пожить".
И он решился просить царя отпустить его в монастырь. Он хотел укрыться от терзающей его жизни за стенами любимого Киево-Печерского монастыря, святость которого Шереметев почитал особо. Но Петр поднял боярина на смех и вместо пострижения приказал ему жениться на вдове своего дяди Льва Нарышкина — Анне Петровне. Отказать царю у Шереметева не было сил.
Жена была молода и красива. Мы не знаем, была ли счастлива семейная жизнь Бориса Петровича, но детей в этом браке было много — четверо. О царских шутках по поводу отцовства первенца сказано выше.
Тяжко заболев в 1718 г., Шереметев вновь вернулся в мыслях к тому, о чем давно мечтал. В завещании он просил похоронить себя в Киево-Печерском монастыре — не удалось пожить там, так буду хотя бы лежать в святом месте! Но государь решил иначе: даже последние, предсмертные, желания подданных для него ничего не значили. По указу Петра, тело Шереметева привезли в Петербург, и его могила стала первой в некрополе знатных покойников Александро-Невского монастыря. Так даже смерть старого фельдмаршала, как и прожитая им в вечном страхе и неволе жизнь, послужила высшим государственным целям.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 14-02-2007 16:29
Портрет фельдмаршала Шереметева. Версия петербургского историка В. Красикова. Опубликовано в его книге "Неизвестная война Петра Великого" С-Пб, Издательский дом "Нева", 2005. Стр. 348-358.

http://www.dom-office.ru/bookstore/book_2261008.html

http://www.idelo.ru/387/17.html


Либерал, герой и жених

При помощи сравнительно небольшого числа западных наемников Петру Великому, в конце концов, удалось совершить то, что дотоле всем казалось просто невозможным. Он все-таки покрыл, хотя и тонким, но несомненно европейским культурным слоем, почти не затронутые ранее цивилизацией азиатские просторы Московии.
Конечно, результаты «вестернизации» всей страны, и армии в частности, стали ощутимо проявляться только к концу Северной войны, когда начала вступать в пору зрелости плеяда «птенцов», выпестованная заботами российского императора. Однако «первые ласточки» перемен заявили о себе еще в конце XVII столетия. Причем были они, как это не парадоксально, уже зрелыми, сложившимися личностями и принадлежали к гнездам старой боярской верхушки, которая в подавляющей массе ненавидела «царя-антихриста» и ожесточенно сопротивлялась его реформам.
Но, в любой семье, как известно, «не без урода». И именно такими «уродами» среди московской родовой знати оказывались наиболее умные люди, понимавшие, что продолжение беспросветной многовековой спячки вскоре неминуемо обернется для «Третьего Рима» повторением стандартного финала всех его ордынских близнецов-предшественников.
Наверное, самым последовательным западником среди русского аристократического «бомонда» конца XVII века являлся князь Василий Голицын. Но он волею случая (и при посредстве легкомысленного Амура) вопреки логике оказался в лагере политических противников пропетровской «партии Нарышкиных». И поэтому первыми сознательными помощниками «герра Питера» в деле европеизации своей страны стали более умеренные «либералы» - князь Яков Долгорукий, Федор Головин и Борис Шереметев. Однако двоих из этой троицы природа не наделила сколько-нибудь заметными способностями к военному делу, и с новой русской армией неразрывно связанным оказался только один.

Шереметев Борис Петрович (1652-1719), боярин с 1682 года, граф с 1706-го, генерал-фельдмаршал с 1701-го. Участвовал в Северной войне в качестве командующего стратегическими группировками. Командовал русскими войсками в сражениях у Эрестфере (1702), Гуммельсгофе (1702), Мур-мызы (1705), Головчина (1708), руководил осадами Мариенбурга (1702), Копорья (1703), Дерпта (1704), Риги (1709-1710).

Семья Бориса Петровича, относилась к числу влиятельных боярских родов и даже имела общих предков с царствующей династией Романовых. Корни своей непосредственной родословной Шереметевы считали с XIV столетия, с княжеского дружинника Андрея Кобылы, впервые упоминающегося в официальной летописи в 1347 году. Его сын Федор Кошка - приближенный у Дмитрия Донского, оставил после себя потомство в виде дворян Белозубцевых. От них в следующем веке на генеалогическом древе будущего фельдмаршала отросла ветвь одного из служилых людей великого князя Ивана III по прозвищу Шеремет. Оно и послужило затем базой для возникновения столь известной фамилии.
По меркам середины XVII века его ближайшие родственники были людьми весьма продвинутыми в культурном плане. И вопреки российским обычаям не питали враждебных чувств к «поганому» Западу. Достаточно сказать, что отец Бориса Петровича, Петр Васильевич Большой («Большой», поскольку имел брата - полного тезку - Петра Васильевича Меньшого) в бытность свою воеводой Киева в 1666-1668 годах брил бороду и носил польское платье. А так же помешал закрытию местной Академии (единственного на территории бывшей Киевской Руси учебного заведения такого уровня, возникшего в период, когда Украина находилась под властью Речи Посполитой), которую в Москве не любили и обвиняли в «преступном соглашательстве» с Римом по вопросам веры. («Вызывающе» по отношению к российскому обществу тех лет вел себя и дядя будущего полководца - Матвей Васильевич Шереметев, выделявшийся среди родни своими способностями, но, к сожалению, рано умерший. Он одним из первых в Москве стал брить бороду, за что протопоп Аввакум в 1648 году лишил его благословения и обличал, как принявшего на Западе «непотребный и блудолюбный» образ.)
В это учебное заведение Петр Васильевич определил на учебу и сына. Там Борис Петрович научился говорить по-польски, получил представление о латыни и узнал много того, что было неведомо подавляющему большинству московитов. Столь либеральная атмосфера сформировала и соответствующее мировоззрение молодого человека, что помогло ему в дальнейшем оценить и принять все западнические реформы Петра Великого. Однако свою «государеву службу» он начал в традиционном московском стиле, будучи в 13-летнем возрасте пожалованным в комнатные стольники.
Этот придворный чин обеспечивал близость к монарху, открывая завидные перспективы на будущее, но недоросль Борис, видимо, не умел «толкаться локтями» у трона и поэтому до 26 лет лишь сопровождал царя Алексея Михайловича в «походах» по монастырям, да был рындой - стоял с декоративным топориком в почетном карауле на торжественных приемах. В конце концов, его отец - старый воин - добился, чтобы в очередном столкновении с татарами сына приставили к нему в качестве помощника. Так, в 1678 году Шереметев обрел первый опыт военачальника и вступил в другую, весьма удачную, полосу своей жизни.
Следующим летом он уже исполнял обязанности «товарища» (заместителя) воеводы в «большом полку» князя Черкасского. А спустя всего 2 года возглавил только что образованный Тамбовский городовой разряд. Что в сравнении с современной структурой вооруженных сил можно приравнять к командованию военным округом. По вступлению в должность практически сразу же последовало и боевое крещение - пришлось отражать набег небольшого отряда крымских татар.
Почин получился успешным – степняков быстро отогнали. Но все же затем пришлось ждать еще почти год, прежде чем Борису Петровичу присвоили официальный титул боярина. Да и то не за заслуги, а в связи с восшествием на престол новых царей Петра и Ивана. Но затем произошел крутой поворот в карьере. К середине 80-х годов Шереметеву из полководцев пришлось переквалифицироваться в дипломаты.
На новом поприще «болярин Борис» сразу же выдвинулся на первые роли. В 1685-1686 годах он оказался в числе 4-х главных представителей российской стороны, которым после долгих переговоров удалось-таки заключить с Польшей «Вечный мир» и добиться юридического признания 20-летней давности факта завоевания Москвой Киева. Затем, по прошествии всего нескольких месяцев, Шереметев уже единовластно возглавил посольство, направленное в Варшаву для ратификации договора и уточнения деталей создаваемого антиосманского альянса. Оттуда потом пришлось заехать и в Вену, также готовившуюся продолжить борьбу против турок.
Дипломатическая стезя лучше, чем военная соответствовала наклонностям и дарованиям умного, но осторожного Бориса Петровича. Однако своевольная Судьба решила иначе и повела его по жизни дальше далеко не самой удобной дорогой. По возвращении из Европы в Москву боярину вновь пришлось надеть военный мундир, который он уже не снимал до самой смерти.
Шереметеву довелось участвовать во 2-м крымском походе князя Василия Голицына, а через несколько лет и в борьбе Петра I за берега Азовского моря. Но неудачное антиордынское предприятие фактического соправителя царевны Софьи в 1689 году, конечно же, не добавило авторитета и Борису Петровичу. Может быть поэтому, укрепившийся той же осенью на троне молодой монарх, не стал приближать к себе будущего фельдмаршала, несмотря на то, что он столь явственно выделялся в лучшую сторону из темной массы реакционного боярства.
Впрочем, главная причина царской немилости, наверное, все же заключалась в том факте, что открыто присоединиться к «партии Нарышкиных» до падения Софьи боярин не рискнул. В тоже время ему в период с 1687 по 1696 годы, поручалось командование одним из наиболее беспокойных пограничных округов - Белгородским разрядом, который в первую очередь подвергался татарским нападениям. Но когда царь решил возобновить большую войну со Стамбулом, предприняв поход на Азов, то Шереметев вновь оказался в стороне от главных событий. В 1695-1696 годах ему доверили лишь отвлекать внимание турок, командуя демонстрациями на вспомогательном Днепровском театре боевых действий.
Бориса Петровича такая ситуация, конечно, угнетала, и он старался изменить ее. В русле этих усилий и лежит его 2-я европейская поездка, в которую он отправился по собственной воле и за свой счет с целью угодить царю. Боярин покинул Москву через 3 месяца после отъезда на Запад самого Петра и путешествовал более полутора лет, с июля 1697-го по февраль 1699-го, истратив на это 20500 рублей - сумму равную по тем временам целому состоянию. (Истинная, так сказать, человеческая цена подобной жертвы становиться понятной из характеристики, данной Шереметеву известным советским исследователем эпохи XVIII века Николаем Павленко: «...Борис Петрович бескорыстием не отличался, но не отваживался красть в масштабах, дозволяемых себе Меншиковым. Представитель древнейшего аристократического рода если и воровал, то настолько умеренно, что размеры украденного не вызывали зависти у окружающих. Но Шереметев умел попрошайничать. Он не упускал случая напомнить царю о своей «нищете», и его стяжания являлись плодом царских пожалований: вотчин он, кажется, не покупал...») Проехав через Польшу, он вновь побывал в Вене. Затем направился в Италию, осмотрел Рим, Венецию, Сицилию, и, наконец, добрался до Мальты (получив аудиенции за время поездки у польского короля и саксонского курфюрста Августа, императора Священной Римской империи Леопольда, папы римского Иннокентия XII, великого герцога тосканского Козимо III). В Ла-Валетте его даже посвятили в рыцари Мальтийского ордена.
Таким европейским «шлейфом» еще не мог похвастаться ни один россиянин. Поэтому на следующий день после возвращения, на пиру у Лефорта, одетый в немецкое платье, с Мальтийским крестом на груди, Шереметев смело представился царю и был с восторгом обласкан. Однако милость оказалась недолгой. Подозрительный «герр Питер», согласно вскоре изданному «боярскому списку», опять повелел Борису Петровичу отправляться подальше от Москвы и быть «у города Архангельского».
Вновь вспомнили о нем лишь через год, с началом Северной войны. Впрочем, было бы, конечно, очень странно, если бы единственный русский воевода с реальным боевым опытом остался бы вдруг в стороне от противоборства со шведами. Но в то время, как нанятые за границей генералы и любимцы царя возглавили соединения только что сформированной полевой регулярной армии - главной ударной силы Петра I, Шереметев получил назначение командовать всего лишь «нестройной поместной конницей».

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 14-02-2007 16:31
Продолжение портрета Шереметева (версия Красикова).

И действительность вроде бы не замедлила подтвердить монаршее недоверие. Отправленные в боевое охранение дворянские недоросли Бориса Петровича при первом же нажиме королевских батальонов бросили удобные позиции и побежали к Нарве (даже не разрушив за собой мосты), где располагалась основная часть царских войск. Таким образом, дорога для Карла XII оказалась открытой. Чем тот, естественно, не преминул воспользоваться, обрушившись на русских, словно неотвратимая божья кара за недавние грехи - умышленное клятвопреступление и вероломное нападение.
Для Шереметева же общий разгром мог обернуться и крахом личной карьеры, поскольку поражение петровской армии у Нарвы опять начало складываться с позорного для боярина эпизода. Именно его кавалеристы побежали первыми, вновь даже не вступив в бой, а только завидев неприятеля. Воеводу толпа паникеров также увлекла в реку, где утонуло свыше 1000 человек его корпуса.
Жизнь Борису Петровичу спас добрый конь, осиливший быстрое течение ледяных волн Наровы. А царскую опалу отвратила печальная судьба всех остальных генералов, в полном составе оказавшихся в плену у торжествующего противника. К тому же после катастрофической неудачи царь пошел на временный компромисс с настроениями своей аристократии и выбрал нового командующего в среде наиболее родовитой национальной верхушки, где Шереметев на тот момент являлся единственным сколько-нибудь знающим военное дело человеком. Таким образом, можно сказать, что, по сути, сама война в конце 1700 года поставила его во главе основных сил русской армии.
Правда, официально данный факт получил подтверждение только через полгода, когда с наступлением второго военного лета Борис Петрович в адресованных к нему царских письмах стал именоваться генерал-фельдмаршалом. Это событие закрыло затянувшуюся грустную главу в жизни Шереметева и открыло новую, ставшую, как потом выяснилось, его «лебединой песней». Последние неудачи, пришлись на зиму 1700-1701 годов. Побуждаемый нетерпеливыми царскими окриками, Борис Петрович попробовал осторожно «пощупать саблей» Эстляндию (первый указ с требованием активности Петр отправил спустя всего 16 дней после катастрофы у Нарвы), в частности, захватить небольшую крепость Мариенбург, стоявшую посреди скованного льдом озера. Но везде получил отпор и отойдя к Пскову занялся приведением в порядок имевшихся у него войск.
Боеспособность их была еще крайне невелика. Особенно в сравнении с пусть и немногочисленным, но европейским противником. Силу которого Шереметев хорошо представлял, поскольку познакомился с постановкой военного дела на Западе во время недавнего путешествия. Поэтому подготовку он вел в соответствии со своим основательным и неторопливым характером. Существенно ускорить события не смогли даже визиты самого царя (в августе и октябре), рвавшегося возобновить боевые действия, как можно быстрее.
Только через год, с наступлением новой зимы, фельдмаршал решился предпринять крупную операцию. Его армия насчитывала не менее 30000 человек, которым шведы могли противопоставить лишь 5000 солдат и 3000 ополченцев. Тем не менее, осторожный Борис Петрович не рискнул бросить в бой всех своих подчиненных, оставив на случай неудачи для обороны Пскова более трети от имевшихся у него сил. В связи с чем в Эстляндию вторглось только 18000 русских (8000 пехотинцев, 4000 драгун, 6000 казаков и всадников дворянской «нестройной» конницы).
Дробление сил – промах для опытного полководца непростительный. За подобные азбучные ошибки безжалостные боги войны обычно заставляют дорого расплачиваться. Но, как уже упоминалось выше, для Шереметева настала полоса сплошного везения, когда любые «ляпы» остаются без последствий. В данном случае вечно юная красавица Фортуна пришла на помощь к уже немолодому русскому боярину в обличье двух иноземных генерал-майоров.
Командуй неприятельскими полками, защищавшими Ливонию, более искусный полководец, чем Шлиппенбах, то конец 1701 года без сомнения оказался бы для русских столь же плачевным, как и финиш предыдущего. Лифляндец же сподобился совершить просчет аналогичный фельдмаршальскому - не собрал ударный кулак и вынужден был принять бой лишь с частью своего корпуса.
Столкновение произошло 9 января у мызы Эрестфере. Началось оно с очередной грубой оплошности Бориса Петровича, слишком понадеявшегося на свое подавляющее численное превосходство. Он не стал ждать отставшую пехоту и атаковал противника с одной кавалерией. В результате оказался на грани разгрома. Положение спас его заместитель - энергичный генерал Чамберс, сумевший-таки подоспеть на помощь в последний момент.
Таким образом, была одержана первая за более чем сто лет полевая победа над шведами. А победителей, как известно, не судят. Поэтому Петр сразу же простил фельдмаршалу все мнимые и настоящие грехи. Лучшим доказательством чему стало пожалование высшей награды - ордена святого Андрея Первозванного - всего 4-го по счету со дня его учреждения. Все солдаты, участники сражения, получили по серебренному рублю (10-ю часть годового оклада), а в Москве устроили грандиозный праздник с колокольным звоном, пушечным салютом, даровой едой и выпивкой «от пуза» для простого народа.
«Звездный час» Шереметева растянулся на 2 с лишним года. В конце лета 1702-го он добил остатки корпуса Шлиппенбаха и разорил Лифляндию почти до самой Риги, основательно уменьшив тем самым экономическую базу неприятеля. А осенью совершил бросок к Ладожскому озеру, где соединился с полками, приведенными царем, и участвовал в овладении Нотеборгом - стратегически важной цитаделью скандинавов.
В кампанию следующего года фельдмаршал, опять вместе с Петром, успешно осаждал другой оплот шведов в том регионе - город-крепость Ниеншанц. После чего предпринял новое вторжение в Ливонию, разорив на сей раз почти всю территорию Эстляндии. Но «лебединая песня» в конце концов, тоже закончилась. Произошла эта неприятность в 1704 году, когда он получил приказ самостоятельно овладеть еще одним крупным опорным пунктом шведов - Дерптом.
В течение целого месяца Борис Петрович пытался организовать осаду и даже предпринял бомбардировку неприятельских фортов, однако все усилия оказались бесплодными. Фельдмаршал все-таки недостаточно разбирался в тонкостях современной военной техники. И если в поле при огромном численном превосходстве ему до той поры удавалось опрокинуть врага, то против высоких стен и огня тяжелых орудий противника Шереметев ничего поделать не мог. Только спешный приезд царя спас операцию.
Давно известно, что невзгоды чаще, чем удачи приходят не в одиночку. И дерптская осечка явилась сигналом к их очередному сбору на жизненной тропинке старого солдата. Петр I вновь начал постепенно терять доверие к способностям своего главнокомандующего. Поэтому, когда в Россию приехал шотландец Огильви, Борису Петровичу пришлось отдать большую половину армии в его руки.
Конфронтация, возникшая между двумя этими полководцами, в итоге завершилась победой иностранца. Чему, по всей видимости, поспособствовал и еще один удар судьбы, обрушившийся на русского фельдмаршала 26 июля 1705 года в виде поражения сражении у Мур-мызы. В тот день случилось то, что согласно теории вероятности непременно когда-то должно было случиться. Шереметев встретился с более талантливым военачальником, чем его прежние противники, которого не удалось одолеть простым численным большинством. И хотя откровенных репрессий со стороны царя за это не последовало, спустя короткое время Борису Петровичу пришлось покинуть действующую армию и отправиться в глубокий тыл, усмирять астраханский бунт. Иными словами заниматься тем, что обычно поручалось вспомогательным войскам и второразрядным командирам.
В последующие годы фельдмаршал опять не раз номинально занимал самые высокие посты, однако прежней заглавной роли в Северной войне уже больше никогда не играл. В данном плане весьма показательно то, что даже после полтавского триумфа, когда награды хлынули щедрым потоком на большинство генералов, ему пришлось довольствоваться очень скромным пожалованьем, более похожим на формальную отмашку - захудалой деревенькой с прямо-таки символическим названием Черная Грязь. (В то же время нельзя сказать, что Петр уж совсем плохо относился к фельдмаршалу. Достаточно вспомнить один пример. В 1712 году – по достижении 60-летия - Борис Петрович впал в очередную депрессию, потерял вкус к жизни и решил удалиться от мирской суеты в монастырь, что бы там - в полном покое провести остаток своих дней. Даже обитель выбрал – Киево-Печерскую лавру. Петр, узнав про мечту, рассердился, посоветовав соратнику «выкинуть дурь из головы». А, что бы ему легче было это сделать, приказал немедленно жениться. И не откладывая дело в долгий ящик, тут же лично подыскал невесту – молодую 26-летнюю вдову собственного родного дяди Льва Кирилловича Нарышкина – Анну Петровну. Надо признать, что царь оказался прав. «Порох в пороховницах» у полководца еще имелся. За последующие годы совместной жизни молодожены «настрогали» пятерых (!!!) детей.)
Впрочем, и современные исследователи, оценивая реальные достижения Шереметева с точки зрения европейского военного искусства, соглашаются с царем, ставя фельдмаршалу не слишком лестную отметку. Например, Александр Заозерский - автор самой подробной монографии о жизни и деятельности Бориса Петровича - высказал следующее мнение: «...Был ли он, однако, блестящим полководцем? Его успехи на полях сражений едва ли позволяют отвечать на этот вопрос положительно. Конечно, под его предводительством русские войска не раз одерживали победы над татарами и над шведами. Но можно назвать не один случай, когда фельдмаршал терпел поражения. К тому же удачные сражения происходили при перевесе его сил над неприятельскими; следовательно они не могут быть надежным показателем степени его искусства или таланта...»
Но в народной памяти Шереметев навсегда остался одним из основных героев той эпохи. Свидетельством могут служить солдатские песни, где он фигурирует только, как положительный персонаж. На этот факт, наверное, повлияло и то, что полководец всегда заботился о нуждах рядовых подчиненных, выгодно отличаясь тем самым от большинства других генералов.
В тоже время Борис Петрович прекрасно ладил с иностранцами. Достаточно вспомнить, что одним из лучших его приятелей являлся шотландец Яков Брюс. Поэтому европейцы, оставившие письменные свидетельства о России петровского времени, как правило, хорошо отзываются о боярине и относят его к числу наиболее выдающихся царских вельмож. Например, англичанин Уитворт считал, что «Шереметев самый вежливый человек в стране и наиболее культурный» (хотя тот же Уитворт не слишком высоко оценивал полководческие способности боярина: «...Величайшее горе царя - недостаток в хороших генералах. Фельдмаршал Шереметев - человек, несомненно обладающий личной храбростью, счастливо окончивший порученную ему экспедицию против татар, чрезвычайно любимый в своих поместьях и простыми солдатами, но до сих пор не имевший дела с регулярной неприятельской армией...»), а австриец Корб отмечал: «Он много путешествовал, был поэтому образованнее других, одевался по-немецки и носил на груди мальтийский крест». С большой симпатией отзывался о Борисе Петровиче даже противник - швед Эренмальм: «...В инфантерии первым из русских по праву может быть назван фельдмаршал Шереметев, из древнего дворянского рода, высокий ростом, с мягкими чертами лица и во всех отношениях похожий на большого генерала. Он несколько толст, с бледным лицом и голубыми глазами, носит белокурые парики и как в одежде, так и в экипажах он таков же, как любой офицер-иностранец...»
Но во второй половине войны, когда Петр все же сколотил крепкий конгломерат из европейских и собственных молодых генералов, он стал все реже доверять фельдмаршалу командование даже небольшими корпусами на главных театрах боевых действий. Поэтому все основные события 1712-1714 годов - борьба за северную Германию и завоевание Финляндии - обошлись без Шереметева. А в 1717 году он заболел и вынужден был просить долгосрочный отпуск.
В армию Борис Петрович больше не вернулся. Болел он 2 года, и умер, так и не дожив до победы. Уход из жизни полководца наконец-то окончательно примирил с ним царя. Николай Павленко, один из самых тщательных исследователей петровской эпохи, по данному поводу написал следующее: «Новой столице недоставало своего пантеона. Петр решил создать его. Могила фельдмаршала должна была открыть захоронение знатных персон в Александро-Невской лавре. По велению Петра тело Шереметева было доставлено в Петебург и торжественно захоронено. Смерть Бориса Петровича и его похороны столь же символичны, как и вся жизнь фельдмаршала. Умер он в старой столице, а захоронен в новой. В его жизни старое и новое тоже переплетались, создавая портрет деятеля периода перехода от Московской Руси к европеизированной Российской империи».

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 16-02-2007 07:05
Ингерманландец, спасибо за информацию и добро пожаловать на наш форум! Весьма подробная подборка о Шереметеве, очень интересно.

Ссылка в тему.
О Северной войне можно также прочесть в книге: АЛЕКСАНДР ШАРЫМОВ
Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год
http://gorchev.lib.ru/ik/Predystoriya%20SPb_1703god/Index_contents.html

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 18-02-2007 18:28
Рената , благодарю Вас за добрые слова в мой адрес. Всегда приятно, когда тебя хвалят. Слаб человек...
А если без шуток, то рад, что не испортил "обедни". У Вас отличный форум. Огромное количество новой (по крайней мере, для меня) информации. Несколько дней с большим удовольствием читал все темы подряд. А потом решил подключиться.
Спасибо также за наводку на "Предысторию Санкт-Петербурга". В свое время "прошляпил" бумажный вариант этой книги. Зато теперь буду иметь электронный.

Еще одна вещь Александра Шарымова о Северной войне. "КРОНШЛОТ. Историческая повесть в очерках из начальных лет Петербурга".
http://gudleifr.h1.ru/g81.html

Это не чисто документальное исследование. Там введено несколько вымышленных героев. Но по основному содержанию книга полностью соответствует историческим фактам.

В свете основновной темы весьма интересен анализ достижений Петра I не в качестве государственного деятеля и политика, а именно в ипостаси военачальника. Вариант такого исследования опубликован в книге В. Красикова "Неизвестная война Петра Великого" С-Пб, Издательство "Нева", 2005. Стр. 375-396.


СЕВЕРНЫЙ САМСОН

Подбирая заголовок для материала о Петре Великом, автор этих строк остановился на одном из расхожих штампов. В качестве рабочих вариантов их было припасено целых три штуки. Два отсеянных – это «Русский сфинкс» и «Двуликий Янус». Выбор все-таки пал на более привычное читательскому глазу словосочетание. Но отвергнутые тоже необходимо упомянуть, так как все они вместе взятые лучше очерчивают образ наиболее выдающегося российского правителя-реформатора. «Самсон» - поскольку он совершил то, что ни до, ни после него никому из хозяев Кремля не удавалось. «Двуликий» - потому что в его характере каким-то образом прекрасно уживались все противоречия мира – хорошее и плохое – причем, в самой крутой концентрации. Ну а «Сфинкс»? Так ведь «прописался» Петр Алексеевич в истории подобно египетскому каменному льву с человеческой головой – молча - не объясняя своих парадоксов. Не оставил мемуаров. И даже в приятельской беседе за хмельным застольем ни одному из иностранцев (не говоря уж о природных подданных - «холопьях-соратниках») ни разу не раскрылся той сокровенной гранью, которая бы помогла понять загадку его удивительной личности. Поэтому ныне мы можем только стараться, как можно более объективно излагать факты. И пытаться объединить их по возможности максимально логичной версией…

Петр I Алексеевич (1672-1725), русский царь из династии Романовых. Номинально взошел на трон в 1682 году, но реально начал правление с 1689-го (до 1696 года в соправительстве с братом Иваном). С 1721 года император. Участвовал в Северной войне в качестве фактического главнокомандующего всеми вооруженными силами России на суше и на море. Лично руководил войсками при осадах Нарвы (1700 и 1704), Нотеборга (1702), Ниеншанца (1703), Дерпта (1704), Выборга (1706 и 1710), а также командовал армией в сражениях у Лесной (1708), под Полтавой (1709) и армейским флотом в морском бою у Гангута (1714).

Жизнь и результаты трудов первого российского императора являются неопровержимым аргументом в спорах на извечную тему «о роли личности в истории». Сама мудрая Клио для наглядности выстроила ход событий так, что пример получился весьма убедительным. Ведь предшественники и соперники Петра на капитанском мостике российского государства - царевна Софья со своим фаворитом Василием Голицыным - тоже думали о необходимости модернизации страны и армии по европейскому образцу. Однако правление этих людей обернулось для Московии лишь печальной памяти Крымскими походами. А великий царь, выхватив из их рук государственные вожжи, за невероятно короткий срок сумел сделать то, что до сих пор еще не до конца осмыслено потомками. Разумеется, на фоне достижений общемирового военного искусства той эпохи фигура российского самодержца не столь величественна, как на геополитической стезе. Однако в масштабах отечественной армии роль Петра I переоценить просто невозможно. Она стала его главным детищем, а он ее лучшим полководцем. Но для этого ему пришлось пройти долгий и трудный путь.
История жизни Северного Самсона ныне уже описана бесчисленными авторами. И в очередной раз пересказывать хорошо всем известные подробности не имеет смысла. В свете же главной темы этой книги гораздо продуктивнее внимательно отследить и объективно проанализировать этапы становления Петра Алексеевича как военачальника. В отечественной историографии данная его ипостась исследована меньше других. А патриотическим елеем приукрашивания, наоборот, пропитана больше всех. Поэтому строгий критический взгляд здесь является непременно-обязательным условием.
Петр в отличие от Карла XII не получил никакого систематического образования – ни углубленного общего, ни специального военного. (В отношении детских и юношеских лет будущего монарха-полководца необходимо еще заметить, что одним из решающих факторов в формирования его личности стало то, что в отрочестве он по причине династических склок был отодвинут от престола в тень, где им практически никто не занимался. Его вместе с матерью буквально выжили из столицы в одну из загородных резиденций династии – село Преображенское. Иначе говоря, система ценностей фундаменталистского православного воспитания, ограждавшая других царевичей от «поганых соблазнов» католического и протестантского Запада, не сковала ум мальчика, оставив открытым ко всему новому. Что обернулось жгучим интересом к Немецкой слободе, располагавшейся поблизости от места «ссылки». Этот европейский «оазис» среди московской «пустыни» для юного Петра превратился одновременно и в ожившую сказку, и страстную мечту. По его образцу он потом и начал перестраивать Россию.) Природа также не наделила царя особым даром полководца. Это сразу заметно при сравнении подвигов обоих монархов, достигнутых в молодости. Карл уже в 18 лет заявил о себе миру чередой громких побед. А Петр, впервые выйдя на «взрослое» поле боя далеко не мальчиком - в 23 года, выглядел неуклюжим недорослем. Которому даже отсталая турецкая армия сумела наставить коллекцию синяков и шишек. По большому счету и анализировать дебют воинской деятельности царя бессмысленно. Нельзя обсуждать то, чего не было.
А вот 1700 год Петр I встретил уже вступающим в пору интеллектуальной зрелости человеком, мало, чем напоминавшим того великовозрастного юнца, который пятью годами ранее с восторженной наивностью стукнулся лбом об азовские бастионы. После путешествия на Запад в 1697-1698 годах он прекрасно понимал, какую силу представляет собой военная машина пусть даже не самой сильной европейской страны. А потому, конечно же, никогда бы не решился напасть на шведов в одиночку. Но Стокгольм в минувшее столетие успел превратить в своих непримиримых врагов практически все граничившие с ним государства. Соблазн использовать такой благоприятный момент был очень велик. И Петр не выдержал - рискнул ввязаться в новую драку. Он наверняка рассчитывал, что западные союзники оттянут на себя главные силы шведов. Однако жизнь опять распорядилась по иному. И урок, который она преподнесла на этот раз, получился столь суровым, что неурядицы азовских походов по сравнению с ним выглядели сущим пустяком. За те промахи, которые оставались без последствий в противоборстве с азиатами, европейцы карали молниеносно и неотвратимо.
В итоге после катастрофы под Нарвой, то, что осталось от русской армии, скандинавы даже не стали забирать в плен. Просто с презрением прогнали обратно восвояси. Правда, царь всех подробностей позора не видел. За день до битвы он уехал в тыл – в Новгород.
Этот поступок по сей день, вызывает споры историков. Большинство российских специалистов пытаются найти уважительные причины отъезду Петра, да и сам он потом объяснял его стремлением поторопить прибытие пополнений. Тем не менее, здравый смысл здесь вступает в непреодолимое противоречие с логикой оправдания. Поскольку более важного дела, чем подготовка армии к битве, которая могла стать решающим моментом всей войны, придумать невозможно. Петр не мог не понимать - факт его исчезновения в подобной ситуации войска расценят не иначе, как бегство. Со всеми вытекающими последствиями.
Непосредственной причиной, побудившей Петра Алексеевича «взять ноги в руки» стало отсутствие разведки. А слухи увеличивали реальную численность приближавшейся армии Карла XII в 3 раза - до 30000 человек. Иллюзий в отношении результатов столкновения подобной силы со своими необученными «ратями» царь, конечно же, не питал. Поэтому минутная слабость, хотя и не украшает выдающегося человека, но представляется вполне естественной реакцией на безвыходный тупик. В конце концов, великие тоже всего лишь люди.
В общем, первые экзамены на европейского военачальника Петр провалил полностью. По стратегии получил «неуд», а с зачета по тактике просто бежал. Однако скоро выяснилось, что те, кто поторопились вычеркнуть его из списка абитуриентов, ошиблись. Преподанный «братом Каролусом» урок царь усвоил великолепно. За все последующие годы в боях со шведами он ни разу не повторил ошибок той злополучной осени.
В принципе главные выводы сделанные русским монархом из «Нарвской конфузии» и легли в основу его полководческих критериев, которыми он руководствовался затем до самой победы. Кратко их можно свести к 4 основным пунктам.
1. Никогда не вступать со шведами в сражения без подавляющего количественного превосходства.
2. Имея численное преимущество все равно соблюдать предельную осторожность, стараясь по возможности усиливать позиции искусственными укреплениями.
3. Тщательно готовить тыловое обеспечение даже незначительных операций.
4. Всегда стремиться, как можно больше узнать о силах и расположении скандинавов, не предпринимая до этого никаких серьезных шагов.
То есть осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Противник был явно искуснее в чисто военных аспектах, и даже одно генеральное сражение с ним грозило риском потери всего – вплоть до трона. А вот по природным и людским ресурсам Россия имела несравнимое преимущество. Отсюда и парадоксальный на первый взгляд вывод: затяжная война на измор - наиболее короткий путь к победе. Что касается тактики, то здесь царь ничего нового не изобретал, придерживаясь общепринятых тогда канонов линейного построения. Которые, кстати говоря, он применял на полях сражений весьма шаблонно. Не пытался преподнести противнику неразрешимого сюрприза в виде оригинальной задумки. А также ни разу не сумел быстро организовать преследование и добить врага.
Но удача с самого начала войны явно встала на сторону русских. Сначала она пришла в лице союзника. Саксонцы в 1701 году вновь активизировались, и Карл развернулся на запад, оставив против Московии мизерные силы, возглавляемые к тому же заурядными военачальниками. Таким образом, русский монарх получил шанс в более льготных условиях еще раз испытать себя в роли полководца.
Если сравнивать кампании 1700 и 1702 годов, то сразу же бросается в глаза, что 2 года спустя он уже совсем не походил на того беспомощного «мальчика для битья», которому дали увесистого пинка под Нарвой. Первым делом Петр правильно выбрал направление главного удара - от Ладожского озера к Финскому заливу, вдоль реки Невы, разрезая восточные провинции неприятеля и одновременно ставя под угрозу обе его оборонительные группировки.
Неву в истоке и в устье запирали крепости Нотеборг и Ниеншанц. Овладение ими и являлось целью основной операции года. Готовили ее долго, скрытно и тщательно. Еще летом 1701-го, как только стало ясно, что шведский король уходит от русских рубежей, царь отправил на будущую арену боев разведчиков для сбора информации о характере местности и силах противника. Сначала он хотел захватить Нотеборг в марте 1702 года внезапным наскоком по скованным льдом рекам. Однако ранняя распутица сорвала замысел. А затем пришлось ехать в Архангельск организовывать там оборону, поскольку имелись опасения, что шведы предпримут рейд на этот город.
Архангельский порт являлся важнейшей стратегической точкой страны. Через нее Россия получала из западных государств грузы, без которых не могла продолжать войну. Поэтому задача охраны устья Северной Двины летом 1702 года вышла на первый план, отодвинув все остальные операции в тень. Но о Нотеборге Петр не забыл. Уезжая из Москвы на север, он через австрийского посла запустил в Европу для Стокгольма дезинформацию о том, что к осени готовится новый большой поход на Нарву, а затем постоянно слал письма Шереметеву, торопя его с отвлекающим вторжением в Ливонию.
Тем временем в Ладоге - городке на реке Волхов - начали скрытно собирать лопаты, фашины, лестницы и все остальное - необходимое для осады сильной крепости. Одновременно строился волок - дорога от Белого моря к Онежскому озеру, которая позволяла перетащить небольшие корабли и пройти войскам.
Петр ждал шведов в Архангельске с мая по август, до той поры, когда стало понятно, что в текущем году они уже не появятся. А потом приказал собирать раскиданные на огромной территории - от Северной Двины до Пскова - самые надежные войска и с максимальной быстротой отправлять их к южному берегу Ладожского озера. Долгая подготовка принесла плоды - перегруппировка прошла успешно, и в октябре огромная русская армия внезапно появилась перед Нотеборгом.
Подать ощутимую помощь его крошечному гарнизону скандинавы в тот момент не могли. Поэтому судьба крепости была, по сути, предрешена. В принципе после захвата Нотеборга Петр вполне мог сразу же овладеть и Ниеншанцем, расположенным всего в 50 километрах западнее. Однако осторожность перевесила. Тем более что время позволяло сделать передышку, поскольку становилось все очевидней, что Карл XII основательно увяз в Польше.
Таким образом, кампания 1703 года являлась, в сущности, продолжением предыдущей операции. И царь спокойно довел ее до конца. Ниеншанц сдался еще до начала лета. После чего Петр заложил в устье Невы новую цитадель - будущую имперскую столицу Санкт-Петербург. И, желая сразу же обезопасить ее, провел две операции, оттесняя шведов насколько возможно дальше к северу и на запад.
В 1704 году он планировал еще больше укрепить подступы к дельте Невы, намечая захватить наиболее сильные крепости неприятеля: на севере - Кексгольм, а на западе - Дерпт, Иван-Город и Нарву. Но на этот раз противник, все же озаботившийся укреплением обороноспособности Ливонии, не дал спокойно осуществить замыслы. И хотя русская армия по-прежнему имела подавляющее численное превосходство на всех направлениях, царь вновь проявил осторожность – прервал, начатый было поход к Кексгольму, и приказал все, что можно перенацелить на запад. А на севере ограничиться обороной.
Это явилось грубой ошибкой. Хотя понять Петра, разумеется, не сложно - обжегшись на молоке, дуют и на воду - армия еще только создавалась, и ее профессиональные качества не могли не внушать сомнений. В связи с чем погоня за двумя зайцами таила в себе, конечно, определенный риск традиционного финала. Но перевес в силах на тот момент был огромным. А в следующие кампании, когда основную массу солдат пришлось срочно перебросить в Польшу, шведы, опираясь на оставленные в их руках Выборг и Кексгольм, стали третировать Петербург набегами с севера. Окончательно отбросили их только после Полтавы, обильно оросив до той поры собственной кровью весь этот регион, не говоря уж о прочих затратах.
Но западные крепости, также способные служить неприятелю в качестве опорных баз, Петр в 1704 году взял. Сравнивая их осады с памятной «конфузией», нельзя не поражаться тому, какой огромный успешный труд и над страной, и над самим собой всего за несколько лет успел проделать этот человек. Подводя краткий итог первому периоду Северной войны, прежде всего надо отметить, что к концу 4-го года боевых действий русский царь уже, несомненно, завершил свое, так сказать, начальное полководческое образование, вполне прилично защитив аттестат фактами успешных осад 1702-1704 годов.
Однако следующий экзаменатор оказался куда строже предыдущих. Рижский губернатор генерал Левенгаупт по праву считался одним из лучших шведских командиров. И хотя войск он имел не больше, чем его коллеги в районе Финского залива, русские сразу же почувствовали разницу на собственной шкуре. Этот противник не дал им времени на раскачку, которое они обычно имели после ухода Карла на запад. Он стремительно обрушился на корпус Шереметева, оказавшийся ближе других, и в бою у Мур-Мызы разгромил его. После чего над всей петровской армией дамокловым мечом нависла угроза с севера. В результате вместо помощи Августу Петру пришлось думать об обеспечении своего фланга и тыла - разворачивать полки фронтом на север и организовывать большую операцию против дерзкого противника. Конечно, на дворе стоял уже не 1700 год и подавляющее численное превосходство русских, в конце концов, сказалось. К осени шведов оттеснили обратно, но полностью ликвидировать угрозу не удалось. Левегаупт умелым маневром выскользнул из клещей, в которые его пытался зажать царь, и укрылся за стенами Риги.
В это же время на территории Речи Посполитой, пользуясь тем, что русские застряли в Лифляндии, шведы продолжали добивать короля-курфюрста, совершенно не опасаясь за свои тылы и коммуникации. Союзники сумели соединиться лишь глубокой осенью в городке Гродно, куда Август привел всего 10000 солдат. Задержка русских в Прибалтике и предопределила неудачи следующего 1706 года, разрушившие на несколько лет Северный союз и едва не аукнувшиеся для Петра всеобъемлющим крахом.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 18-02-2007 18:31
Продолжение портрета Петра I (версия Красикова)

В XVIII веке зимой война обычно замирала. В лучшем случае происходили поиски небольшими отрядами. Слишком уж много сложностей для войск той эпохи порождали снега и морозы. Видимо, это обстоятельство и ослабило обычную осторожность царя. К тому же Карл тоже находился на зимних квартирах, удаленных от Гродно на сотни верст, что по понятиям того столетия считалось громадным расстоянием. И Петр, оставив командование Августу, уехал из армии в Москву, где его присутствия настоятельно требовали накопившиеся государственные дела.
Тем временем шведский король в очередной раз доказал, что его, как полководца, нельзя измерять общим аршином. В самый разгар холодов он снялся с лагеря и, совершив молниеносный марш, блокировал Гродно, перерезав коммуникации русско-польско-саксонского объединенного войска (насчитывавшего, между прочим, в 2 раза больше солдат, чем армия скандинавов).
У генералов Северного союза уже от одного упоминания имени Карла XII пропадал аппетит. А его внезапное появление у гродненских стен вообще произвело эффект нежданно разорвавшейся бомбы. Но отходить было поздно. Шведский монарх, расположился так, что имел возможность контролировать все дороги, нависнув над Гродно, словно топор палача.
Приехавший в Москву Петр вскоре заболел. В таком состоянии он и получил убийственное известие из Польши о том, что выпестованную его великими трудами армию Карл поймал в ловушку и принудил к решению мрачной дилеммы - вымирать с голоду или погибнуть на поле боя. Несмотря на хворь, царь сразу же выехал обратно на театр боевых действий, но в Гродно уже не попал.
Войск способных деблокировать лучшие петровские полки в России просто не существовало. Несколько соединений располагались около Финского залива, но они требовались для обороны Санкт-Петербурга. Иррегулярные же части - стрельцы, казаки, татары - на такое дело не годились - суровые ветераны Карла легко разогнали бы их в любом количестве. И Петр 2 месяца в бессилии метался по внешней стороне блокадных кордонов. Но все-таки он нашел выход. Именно в царской голове родился план, позволявший при доле везения надеяться на счастливый побег из смертельного капкана. Заметив, что Карл караулит только дороги, ведущие на восток, Петр приказал своим генералам налегке, бросив артиллерию и обозы, выскочить из Гродно на запад в тот момент, когда начнет ломаться лед на протекавшем рядом с городом широком Немане.
И действительно удача сопутствовала задуманному. Ледоход не позволил шведам догнать беглецов. Вскоре они затерялась в необъятных польских лесах. Затем последовал форсированный полуторамесячный марш на юг и восток, после которого петровские полки вышли-таки на свою территорию в районе Киева.
Таким образом, ядро армии спасли, и повторения трагедии под Нарвой избежали. Но факт крупного поражения в кампании 1706 года также не вызывал сомнений. Ни о какой летней активности не могло быть и речи. До самой осени потрепанные блокадой и изнуренные длительными переходами части приводились в порядок - отдыхали, пополнялись, экипировались. На счастье, как раз в это время в Архангельск пришел очередной большой конвой с закупленными ранее в Европе военными грузами, что позволило быстро возместить брошенное при бегстве оружие. Все лето с севера на Украину спешно гнали обозы. А Карл XII тем временем без всякого опасения за свои тылы добивал Августа.
Вообще для русского царя с 1706 года начался отчет самого страшного периода войны. Даже после катастрофы у Нарвы он еще мог надеяться на какую-то перспективу в виде помощи союзника и постепенной организации собственного боеспособного войска. Сражения последующих пяти лет вроде подтверждали правильность выбранного курса. Но после второй «очной» встречи с Карлом на театре боевых действий, у Петра на какое-то время опустились руки. Жизнь с беспощадной прямотой снова указала ему, что опыт побед над второстепенными генералами совсем не гарантирует возможности достойного противоборства с главным врагом (Сколь мрачным представлялось в тот момент русскому монарху будущее, видно из майского (1706 года) донесения британского посла в Москве, сообщавшего на родину, что министры Петра пробовали «отвлечь его судостроением и хождением под парусом от меланхолических мыслей о крушении его страны»).
Деятельная натура российского монарха вскоре переборола отчаяние, и он опять принялся энергично готовиться к новым сражениям. Но воспоминания о том ужасе безысходности, который довелось испытать во время гродненской эпопеи, все же заставили царя активизироваться и на дипломатической ниве. Через послов он начал усиленно зондировать почву на предмет заключения мира со Стокгольмом. И одновременно продолжил в Европе поиски такого полководца для своей армии, талант которого не уступал бы дарованиям Карла XII. С этой целью настойчиво обхаживали Евгения Савойского, суля ему даже польский трон, но тот отказался менять жезл фельдмаршала Австрии на корону монарха Речи Посполитой.
Так в невеселом настроении, навеянном последними неудачами и тревожным ожиданием дальнейших инициатив шведского короля, прошли зима, весна и лето 1707 года. Осенью, наконец, стало известно, что главные силы скандинавов, возглавляемые самим Карлом, двинулись из Саксонии на восток. Новый 1708 год они отметили уже на восточном берегу Вислы. Затем переправились через Нарев и неотвратимой волной покатились дальше.
Узнав о столь быстром продвижении противника, Петр в середине января срочно выехал из Москвы в действующую армию - в Гродно, надеясь там задержать форсирование шведами Немана. Русский монарх не был суеверным человеком и грустные воспоминания о несчастьях 2-летней давности, связанные с этим местом, не насторожили его. Но и третья встреча с Карлом на поле боя закончилась плачевно. Король в присущей ему манере атаковал стремительно и внезапно. Захватил в целости мост и обратил в бегство несравнимо больший по численности русский отряд, впереди которого на спешно запряженных санях спасался и сам царь.
Хотя проигранная у Гродно стычка не имела катастрофических последствий в стратегическом плане, полученная в очередной раз унизительная моральная оплеуха очень удручающе подействовала на Петра. Уже на следующий день он вновь оставил армию и на целых 6 месяцев уехал в милый сердцу Петербург, где его душевное равновесие восстанавливалось быстрее всего.
Между тем к середине 1708 года ситуация для русских осложнилась предельно, став по сути критической. Войска Карла XII, неумолимой поступью двигаясь вперед, оттеснили петровские полки из Польши и, перейдя границу, вышли на подступы к Смоленску, откуда открывалась уже прямая дорога на Москву. В дополнение к этому на Дону вспыхнул большой бунт, грозивший перерасти в общегосударственную смуту. Тревожные вести шли также из Турции и Крыма, которых шведские дипломаты настойчиво склоняли к военному союзу против Москвы.
Но именно в такие экстремальные моменты Петр умел становиться поистине Великим и проявлять лучшие свои качества. К лету он взял себя в руки, преодолел депрессию и 20 июля вернулся в действующую армию, начав суровой рукой наводить в ней порядок. Положил конец генеральским склокам и потребовал от подчиненных не идти на поводу у неприятеля, а вести собственную контригру.
Поговорка «за одного битого двух небитых дают» лучше всего характеризует динамику повышения полководческой квалификации русского царя. Поражения он умел превращать в благотворные уроки, прыгая после них в своем ученичестве через несколько ступенек. Кампания 1708 года служит этому факту отличной иллюстрацией. Действия Петра в те летне-осенние месяцы, впервые за его карьеру военачальника, в некоторые моменты приобрели признаки подлинного вдохновения.
В конце июля Карл XII остановился южнее Смоленска, ожидая там подхода из Риги корпуса Левенгаупта, который должен был пополнить основную армию шведов и привести большой обоз со всем необходимым для похода на Москву. Однако в сентябре трудности с продовольствием заставили-таки шведского монарха предпринять рывок на юг, оставив тем самым лифляндский конвой без поддержки.
Петр тотчас понял, какой шанс предоставил ему неприятель. Немедля ни минуты, он посадил на лошадей гвардию и бросился наперехват. Левенгаупта догоняли 4 дня. Но, настигнув, узнали, что численность противника значительно больше, чем гласили донесения. А корпус генерала Бауэра запоздал, не успев вовремя подкрепить царский отряд. Таким образом, рушилась одна из главнейших заповедей петровской стратегии - создание обязательного подавляющего количественного превосходства над врагом.
Два дня царь ждал резервы, но на третий отбросил свою обычную осторожность, правильно рассудив, что в данном случае «игра стоит свеч», оправдывая любой риск, и атаковал противника. Этот бой вошел в историю Северной войны, как сражение у деревни Лесная. Длилось оно целый день и носило упорнейший характер. К вечеру, наконец, подоспел корпус Бауэра, тем не менее, шведы отбили все русские атаки, и на следующие сутки Петр планировал продолжить битву. Однако у Левенгаупта не выдержали нервы. Считая, что утром царские войска получат новые подкрепления, он решил ночью бросить обоз и отходить, пытаясь спасти хотя бы жизни своих солдат.
Русский монарх не слишком настойчиво преследовал рижского губернатора, отрядив для погони лишь небольшую часть своего корпуса. Поэтому шведы, в конце концов, соединились с королевской армией. Конечно, это являлось ошибкой. Но с другой стороны петровские батальоны тоже понесли серьезные потери и очень нуждались в отдыхе. К тому же основная задача была решена - обоз до Карла XII не дошел, что в корне меняло ситуацию на театре боевых действий.
Оставшимся без припасов шведам пришлось отложить вторжение в центральную Россию до следующего года и заняться поисками не разоренной местности для зимних квартир. К осени разрядилась обстановка и на Дону, где Петр также оперативно организовал противодействие. Бунт вскоре локализовали, и он рассыпался на отдельные очаги, которые еще некоторое время тлели, но былой смертельной опасности уже не представляли.
Поэтому, когда Карл двинулся на юг, этот поворот не слишком обеспокоил царя. Конечно, общая ситуация оставалась очень серьезной. Тем не менее, некоторое улучшение явственно ощущалось русской стороной, порождая вполне реальные надежды на еще лучшее будущее. И тут совершенно неожиданно разразился новый острейший кризис, вернувший точку напряжения к высшей отметке. В ноябре 1708 года переметнулся к неприятелю гетман Украины Иван Мазепа.
Ответные действия Петра иначе, чем лютой яростью назвать нельзя. Но в то же время они совмещались с холодным и точным расчетом, постоянно предвосхищавшим вражеские ходы. В результате противник вновь почти не сумел извлечь выгод из столь потенциально благоприятной для него ситуации.
Однако в следующие месяцы зимы-весны 1709 года Петр вернулся к тактике предельной осторожности. Даже в ходе Полтавской битвы он старался максимально исключить риск. И после несомненной, полной победы, все еще чего-то, опасаясь, отказался от организации немедленного преследования разгромленного неприятеля, отправив погоню много позже, чем это подсказывала логика триумфа (да и по численности она скорее напоминала усиленную разведку).
Последнее обстоятельство особенно удивительно, ибо, прекращая «ковать железо пока оно горячо» царь рисковал потерять все плоды столь долгожданной виктории. У Карла вместе с ранеными оставалось еще 15000 солдат. И он получал шанс отбиться от преследователей, уйдя транзитом через Турцию в Польшу. Где мог использовать сохраненное ядро для возрождения армии. А затем, учтя прежние ошибки, предпринять новый, более счастливый восточный поход. Однако везение к тому моменту окончательно переоделось в русский мундир - шведы сами себя загнали в ловушку междуречья Днепра и Ворсклы, итогом чего и стала капитуляция у Переволочны.
Вообще, анализируя действия Петра в первую половину 1709 года, приходиться констатировать, что он, как военачальник, ни разу не смог подняться до тех моментов вдохновения, которые его озаряли в труднейшие дни предыдущей кампании. Стремление исключить всякий, даже разумный риск и импровизацию, не совместимо с истинной полководческой виртуозностью. Поэтому объективность требует еще раз отметить, что Полтавская победа в первую очередь обусловлена не шедеврами полководческой мысли, а банальным численным превосходством, не характерными ранее для противника просчетами и серьезными элементами ее величества удачи.
Ну а дальнейшее уже являлось, что называется, делом техники. Выдающийся полководец и военный теоретик античного мира Гай Юлий Цезарь писал, что никакая цепь больших побед не дает такого количества выгод, сколько потерь несет за собой одно крупное поражение. Что Петр и проиллюстрировал Карлу XII на практике. Он без помех восстановил Северный союз, посредством чего открыл для скандинавов сразу несколько новых фронтов. Затем овладел теми крепостями в Лифляндии, Эстляндии и Карелии, над которыми еще развивался шведский флаг, полностью взяв, таким образом, под свой контроль центральную часть побережья восточной Прибалтики.
Но светлая полоса успехов обязательно когда-нибудь да сменяется черным периодом неудач. Петра он настиг в 1711 году, причем, как водится, с самой неожиданной стороны. Бежавший в пределы Османской империи Карл XII сумел-таки склонить по-восточному медлительных турок к открытому конфликту с Россией. Безусловно, это стало крупной победой короля, которой, впрочем, могло и не быть, если бы царь сохранил прежнюю дипломатическую гибкость в отношении султана. Но после побед над регулярной западной армией угроза войны с азиатами, видимо, уже не воспринималась всерьез (хотя, нужно оговориться, что к скандинавам у Петра должное уважение не утрачивалось ни на минуту - слишком уж хороши были преподанные ими ранее уроки). То есть, самого коварного испытания «медными трубами» царь выдержать не сумел, потеряв на время способность реально оценивать ситуацию.
В тот момент ему показалось возможным просто притормозить на годик войну на Балтике, перекинуть за зиму к югу крупные подкрепления и в течение одного лета разгромить не слишком престижного противника. Немедленное столкновение с султаном стало восприниматься даже, как наиболее желательный вариант, который позволял параллельно с мажорным эпилогом Северной войны разрешить и все проблемы у Черного моря.
Разумеется, турецкие вооруженные силы не шли ни в какое сравнение со шведскими войсками, в сражениях с которыми петровские солдаты приобрели хорошую закалку. Однако любая война не терпит легкомыслия и самонадеянности, требуя вдумчивости и трезвого расчета. Но именно они и отсутствовали у Петра при подготовке войны со Стамбулом. Авантюры в ее планировании и проведении легко различимы даже не слишком опытному в вопросах военной теории человеку. Достаточно заметить, что снабжать армию предполагалось за счет такого непредсказуемого источника, как припасы с трофейных складов. А очень специфические географические особенности театра боевых действий (на которых, кстати, сравнительно недавно обожглась столь известная царю личность, как Василий Голицын) практически вообще не принимались во внимание. В довершение всего в поход за тысячи километров, словно на пикник потащили даже знатных дам во главе с царицей.
Естественно, что ошибки совершались уже на другом уровне, чем в 1700 году. Но от этого они не переставали быть ошибками. Которые чуть было не обернулись даже не катастрофой, как у первой Нарвы, а полным и окончательным крахом - смертью или пленом. Закономерный итог недооценки противника настиг царя в середине лета в глубине чужой территории, куда он забрался, ничего толком не зная ни о количестве неприятеля, ни о месте его дислокации.
На турок наткнулись совершенно неожиданно. Их войско оказалось огромным, а русская армия незадолго до этого еще и разделилась, отправив конницу - четверть всех своих сил - в другую сторону. Оставшаяся пехота растянулась в недопустимо длинные походные колонны, и сражение пришлось принимать в навязанных османами условиях. Поэтому получилось оно сумбурно-бестолковым. И закончилось с самым страшным для побежденных (и редчайшим для войн той эпохи) результатом. Они попали в полное окружение без всякой надежды на прорыв или на дружескую помощь с внешней стороны блокадного кольца.
То, что творилось в русском лагере в этот момент, датский посланник Юст Юль описал очень красочно: «...царь, будучи окружен турецкой армией, пришел в такое отчаяние, что как полоумный бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство окружавших его думало, что с ним удар. Офицерские жены, которых было множество, выли и плакали без конца...»
Спастись удалось просто чудом. Конечно, если бы неприятелем оказалась какая-либо из европейских наций, то плачевный финал был бы неминуем. Но восточная косность и алчность турок выступили в роли царской палочки-выручалочки. Петровские дипломаты сумели сначала уломать османов вступить в переговоры, избавив окруженных от позора капитуляции, а затем выторговали у них условия, хотя и очень тяжелого, но все-таки приемлемого мирного трактата.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 18-02-2007 18:33
Окончание портрета Петра I (версия Красикова)

После Прутского похода Петр I долго не выезжал к действующей армии. Только в августе 1712 года он навестил полки в Померании, которые осаждали Штеттин, но вскоре снова уехал в Карлсбад лечиться на водах. Здесь его и застало известие, что шведский фельдмаршал Стенбок все-таки умудрился собрать новую полевую армию и перебросил ее из Скандинавии в Штральзунд.
Этот город союзники держали в плотной блокаде. Тем не менее появление на континенте крупных шведских сил резко меняло обстановку не только в северной Германии, но и на всем пространстве восточной Европы между Балтийским и Черным морями, поскольку Турция, подталкиваемая все еще находившимся там Карлом XII, опять беспокойно шевелилась, угрожая очередным нашествием.
Вялое течение Северной войны мгновенно ускорилось - события вновь замелькали, как яркие узоры в линзе калейдоскопа. Султан вскоре действительно объявил России войну, а Стенбок, пробив умелым ударом блокаду Штральзунда, вырвался на германскую равнину. После чего ситуация из тревожной превратилась в угрожающую, чреватую не просто крупным поражением, а стратегическим котлом между «двумя огнями» с севера и юга.
Однако турки вновь не оправдали надежд Стокгольма – так и не перешли от слов к делу. А численное преимущество Северного союза над скандинавами уже достигло таких размеров, что не оставляло им даже теоретических шансов на успех. В итоге нового сурового экзамена по «марсовым наукам» Петру держать не пришлось. К концу зимы исход кампании уже ни у кого не вызывал сомнений. Стенбока загнали в Теннигский тупик и взяли в мертвые тиски блокады. Его капитуляция являлась только вопросом времени, поэтому царь передал командование союзными силами датскому королю и отбыл в Россию, где готовилась первая крупная операция его любимого детища - флота. Больше сухопутными армиями на поле боя Петр в Северной войне лично не руководил ни разу, переключив основное внимание на море (за исключением одного случая ранней осенью 1713 года, когда, сойдя на несколько дней с корабельной палубы на землю, царь во главе небольшого отряда совершил короткий бросок к финскому городу Або и овладел им, выбив оттуда мелкое подразделение противника).
В отличие от армии, русский флот в 1713 году все еще напоминал неискушенного подростка, требующего постоянного надзора заботливого и мудрого наставника. Строго говоря, в зрелого мужа «недоросль» так и не превратился до самого конца войны, что было обусловлено целым рядом объективных и субъективных причин, подробный анализ которых представляет собой отдельную тему. Поэтому здесь лишь заметим, что отчасти это произошло и потому, что сам наставник в молодости прошел только ускоренные курсы обучения, а затем восполнял пробелы в образовании самоучкой, постигая все премудрости вместе с подопечным. Данный факт царь осознавал. И потому для флота, так же, как и для армии, постоянно пытался найти в Европе высококлассных руководителей. Однако знаменитые адмиралы ехать в Россию проявляли желания еще меньше, чем прославленные фельдмаршалы.
Сам Петр настоящие корабли и море в первый раз увидел собственными глазами только в 21 год. Но любил он их с детства фанатично и безрассудно, испытывая ко всему, что с ними связано, как утверждают свидетели, какое-то прямо-таки физиологическое чувство. До конца жизни паруса, палубы и мачты оставались его самой сильной страстью и известие о любом, даже незначительном, успехе русского флота сразу же приводило царя в отличное настроение. Но успехов этих пришлось ждать долго. Да и вышли они какими-то, мягко говоря, неполноценными. Берега Финского и Ботнического заливов удалось захватить, только за счет сверхусилий и численного превосходства - построив огромную орду гребных судов. А утвердить свое господство над открытой частью моря по большому счету так и не получилось. Хотя старания, чтобы добиться этого прилагались неимоверные. Ведь и вся война со шведами, как известно, затевалась ради заветной мечты стать мощной морской державой.
Первый очень скромный опыт морской войны (а точнее береговой обороны) Петр I получил во время Азовских походов в 1696 году. Здесь его тяга к большой воде (вообще-то необъяснимая для человека родившегося в традиционно сухопутной стране) получила наглядное подтверждение исключительной полезности этого увлечения. Затем последовало знаменитое «Великое посольство» - путешествие по Европе, во время которого царь и прошел вышеупомянутый ускоренный курс обучения флотским наукам. После чего миновало более 15 лет, а он так и не увидел свои корабли в реальном состязании с неприятелем.
Конечно, и в течение этого времени Петр не забывал о морских делах, уделяя им те недели, которые позволял выкроить тяжкий ход первой половины Северной войны - постоянно навещал базы Азовского флота и руководил созданием Балтийского. Однако в южных водах боевых действий не велось. А то, что происходило на севере - в самом глухом и мелком уголке Финского залива - войной на море назвать нельзя. Это была та же самая береговая оборона, что и у Азова - средство не допустить высадки десанта противника на ближних подступах к Петербургу. Ну а поскольку моряки играли роль армейского придатка, то их суда так и сгнили, практически не выйдя не только на морские просторы, но и в узкий залив. Поэтому и русский монарх боевого адмиральского опыта к началу последнего периода Северной войны не имел. Вместе с тем после Прутского урока Петр получил возможность вкладывать больше средств в морские начинания на Балтике. Он, конечно же, не преминул этим воспользоваться, занявшись там организацией нового боевого инструмента, предназначенного уже специально для открытого моря. Корабли строились и на собственных верфях, и покупались в Европе. Однако здесь его постигло самое жестокое фиаско за всю карьеру военного деятеля. Кое каких достижений за счет подавляющего численного превосходства добился только галерный флот, состоявший из примитивных гребных плоскодонок. Но бороться за просторы «большой воды» он не мог, роскольку был способен действовать лишь в прибрежных шхерах. А русская парусная эскадра так и не превратилась в реальную силу, оставшись банальным скопищем людей, судов и пушек. Без «витаминов» национальной традиции – практически на пустом месте – невозможно быстро освоить все хитрости сложнейшей «нептуновой» науки. В связи с чем в 1715-1716 годах Петр все усилия сосредоточил на ниве дипломатии, пытаясь создать объединенные морские силы Северного союза, которые бы смогли осуществить десант на территорию Швеции.
В конце концов, ему это удалось, но в канун начала операции сам же царь вдруг спровоцировал скандал, разрушив тем самым фактически антишведский альянс. Не догадываться о последствиях своих претензий, он не мог. Однако, что послужило причиной его столь странного поведения, сказать трудно - документы и свидетели сторон дают противоречивые версии. В самую же распространенную отечественную гипотезу - опасение понести большие потери - не верится вовсе. Россия имела огромную армию, и потеря той части, которая шла в десант мало отражалась на ее боеспособности. Для великой же, в его понимании, цели Петр никогда не щадил даже себя, а уж подданных-то тем более.
После провала вышеупомянутой затеи оставался только один путь к победе - война на истощение. Поэтому пришлось еще несколько лет ждать, когда, наконец, Швеция ослабнет настолько, что будет уже неспособна снаряжать, хотя бы минимум кораблей для обороны. К такой грани скандинавы подошли в 1719 году. В эту кампанию русский монарх в последний раз лично командовал флотом на театре боевых действий.
Правда, от желанного решающего десанта из-за внешнеполитических разногласий с Англией пришлось отказаться и снова ограничиться демонстрацией. А затем в Балтийское море - уже как противник - вошел британский флот. В принципе этот момент и можно считать моментом истины. Ведь Лондон выслал далеко не самую свою сильную эскадру – примерно равную по численности русской. Однако Петр попробовать на столь серьезном оселке остроту выкованного им инструмента так и не решился. Но, спрятав собственные корабли по тыловым базам, он, по сути, признал, что все его 25-летние труды по созданию морской мощи успехом не увенчались. На столь минорной ноте русский монарх и завершил карьеру военачальника. В оставшиеся до Ништадского мира 2 года он занимался уже только общими политическими проблемами.
Таким образом, выходит, что достижения Петра Великого на чисто батальном поприще весьма неоднозначны. С одной стороны его долгий путь сквозь Северную войну – это дорога честного солдата-труженика. Она не была прямой и гладкой. Но, оступаясь и падая, царь каждый раз заставлял себя подниматься и идти дальше, заняв в итоге вполне достойное место (учитывая глубину «подвала» из которого ему пришлось начать свое восхождение) – где-то в середине галереи генералов первой четверти XVIII века.
С адмиральскими подвигами российского самодержца дело обстоит сложнее. Все-таки победы армейского флота, одержанные под его руководством, нельзя равнять с противоборством эскадр открытого моря. Они с русской стороны огненного испытания настоящим противником так и не прошли. Впрочем, и на суше тактические достижения царя весьма спорны. Но Петр выиграл-таки свою главную в жизни войну. Чем, между прочим, не могут похвастаться, даже такие общепризнанные гении военного искусства, как Фридрих Великий или Наполеон. Причем выиграл, начав ее, в сущности, без армии - с вооруженной толпой, а закончил во главе весьма боеспособных войск - случай в мировой практике исключительный.
Главный же исторический урок Петра Великого заключается в том, что он указал единственно возможный путь качественного улучшения дел в российской армии - путь массового приглашения в нее западных военных специалистов. Вся последующая история отечественных вооруженных сил убедительно продемонстрировала, что как только европейская «подпитка» прекращалась, начинались застой и деградация. Совсем как в басне: «А вы, друзья, как ни садитесь…»
Ну а в памяти потомков образ Петра I на протяжении минувших после его эпохи столетий постоянно менялся. В XVIII и до последней трети XIX веков официальная трактовка диктовала идеализированную версию так называемого «отца отечества». Если перевести ее в современные понятия, то можно сказать, что она представляла собой вариант всемогущего супермена, не имевшего недостатков и всегда знавшего ответы на любые вопросы. Но в период либеральных реформ Александра II (когда появилась возможность критического обсуждения подобных тем) с подачи наиболее ортодоксальной части славянофилов в общественное мнение потихоньку начал внедряться и неофициальный взгляд на «царственного плотника», как на жестокого деспота – сыноубийцу и гонителя православной Руси.
Этот процесс получил дополнительный импульс после октября 1917 года, когда большевики вновь ввели в России «единомыслие». Кардинально переписывая всю историю, соратники Ленина взяли за основу славянофильское восприятие «царя-антихриста». И даже усилили его негативную составляющую, превратив еще недавно безупречного «Северного Самсона» в примитивного эксплуататора-кровопийцу и сифилитика. Так продолжалось до середины 30-х годов XX столетия, когда политическая атмосфера в стране опять поменялась.
Сталин, начав энергичную подготовку к «последнему и решительному бою» с «миром капитала», решил, что народу в столь ответственной ситуации необходима серьезная националистическая «прививка». В результате царя-западника вернули в официальные положительные герои. Но не «старорежимной иконой», а своего рода революционером большевиком (гонявшим трутней-бояр и отбиравшим колокола у глупых попов). Который к тому же обзавелся замашками хитрована-патриота. Пересиливая нелюбовь к злобным и лукавым европейцам, он заманивает их к себе на службу. И в тоже время мечтает о том сладком дне, когда, выудив у иностранцев все необходимые секреты, выгонит эту «шушеру» вон (Скорее всего, именно так сам Иосиф Виссарионович видел окружающий его мир и представлял развитие собственных торгово-экономических и культурных связей с наиболее развитыми странами). В подобной «аранжировке» клон «Медного всадника» через посредство художественной литературы с кинематографом и вложили в головы подавляющего большинства советских граждан сталинские «инженеры человеческих душ».
Следующей перелицовки общественно-значимого портрета Петра I пришлось ждать несколько десятилетий. В суматошную хрущевскую «оттепель» видимо так и не решили, как идеологически полезней будет «подправить» образ первого российского императора. А в застойном брежневском «болоте» эту проблему вообще отпустили, как говорится «на самотек». Что незамедлительно пошло ей на пользу. Наряду с прежним ассортиментом национал-большевистского «ширпотреба» уже в 70-е годы прошлого столетия увидели свет очень интересные работы некоторых историков (например, Н. Эйдельмана или В. Возгрина; кстати, изменился и кинематограф – достаточно вспомнить появившийся в 1976 году фильм режиссера А. Митта «Как царь Петр арапа женил»), где личность выдающегося реформатора начала обретать все свои истинные, в том числе и противоречивые черты. Но затем грянула горбачевская «перестройка», сменившаяся разгулом демократии по-русски. Когда каждый бульварный журнальчик или желтая газетенка считали долгом предоставить на суд читателей собственную «реконструкцию» фигуры Петра I, выполненную в виде очередного монстра. Впрочем, вполне возможно, что на сей счет в самом ближайшем будущем вновь поступят четкие указания. Говорят, что у нынешнего президента России в кабинете постоянно висит портрет основателя его родного города…

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 18-02-2007 23:04
Свидетельство очевидца. Дневник фенрика (первый офицерский чин в армии Карла XII) Роберта Петре. В нем описаны события последних недель перед сражением у Полтавы.

http://poltava.vlasti.net/index.php?Screen=news&id=143083


Итак, место действия — пригород Полтавы, недалеко от ее исторического центра и правого берега Ворсклы. Роберт Петре, унтер-офицер армии короля Карла ХII называет эту местность «палисадом». Время действия — середина мая 1709. Главный герой и рассказчик — фенрик (самое низкое звание офицера в армии шведов), 27-летний наемник, восемь лет жизни которого прошли на службе у короля. Роберт Петре в юности мечтал стать юристом. Но не только потому, что этот военный короля Карла был склонен к науке вообще и к, как теперь бы сказали, саморефлексии в частности, — у нас в руках этот бесценный исторический документ.
Во-первых, в армии шведов тех времен солдаты, не говоря о высшем командном составе, были грамотными. Во- вторых, шведы умеют беречь свое историческое наследие, поэтому они издали 12 томов (!) дневников и записей очевидцев тех событий. И ценнее всего то, что свои наблюдения зафиксировали на бумаге такие простые солдаты, как Роберт Петре. В Швеции эти дневники недавно были изданы на старошведском (очень сложном, понятном только специалистам) языке. Но мы сегодня имеем уникальную возможность прочитать впервые фрагменты дневника одного из каролингов (соратников трех королей Швеции — Карла X, Карла XI и Карла XII). За эту возможность должны благодарить постоянным авторам газеты, полтавскому журналисту Виталию Цебрию и преподавателю Полтавского института связи, полковнику Олегу Безверхнему.
Оба увлекаются историей, и для обоих это — как вторая профессия. Господин Безверхний уже многократно посещал Швецию, работал в архивах этой страны и других стран европейского сообщества. В результате были написаны работы, напечатанные во многих исторических и общеполитических изданиях Швеции и Украины. Соавтором некоторых из этих статей стал Виталий Цебрий, газетчик-публицист, краевед.
Труды полтавцев посвящены именно известной Полтавской баталии, которая перевернула историю сразу трех европейских государств, их взгляд на события мог бы существенно подкорректировать традиционное отношение и устоявшиеся оценки украинских, и тем более российских историков... Итак, полтавский палисад 1709 года, весна, заканчивается осада крепости Полтава шведской армией, назревает кульминация многолетней войны за господство на Востоке Европы... Фенрик Роберт Петре («камень» — на латинском) ведет после боя свои многолетние (начатые еще в 1702 году) заметки.


17 мая. Утром мы заметили, что враг работает (рубит лес) на противоположном берегу Ворсклы. Мы сделали вывод, что он хочет сделать проход по болоту в город. Я был в середине захваченного палисада, когда шведы начали копать подкопы под недавно построенные земляные стены крепости. Это было очень опасное место, расположенное вблизи от крепости. Жители города бросали в нас камни, дохлых кошек, колоды и гнилые овощи. Они даже два или три раза попали в Короля, когда он находился вблизи меня.
19 мая. Рано утром калмыки атаковали нас, переправившись через Ворсклу. Они украли 300 офицерских и других коней лейб-гвардии. Как только кони начали пастись, их захватили — ни одного не удалось вернуть... Тем временем генерал Спарре приказал мне охранять русского бригадира Головина, которого захватили накануне в плен. Я приказал прапорщику сдать пост и взять под охрану дом как снаружи, так и внутренние помещения. Офицер находился в доме вместе с Головиным.
Караул меняли ежечасно... Меня сменил лейтенант Фалкенвилге, во время его дежурства Головин предложил деньги шведскому солдату и пообещал ему офицерскую должность за организацию побега. Однако солдат отказал и доложил лейтенанту, тот — полковнику. После этого Король приказал, чтобы офицер охраны жил вместе с бригадиром в его бараке. Головину позволили принимать еду вместе с полковником, но под стражей. Солдат получил награду за преданную службу — 30 дукатов.
21 мая. Вечером меня отправили на дежурство на новое место. Мне поручили держать зажженным фитиль — денно и нощно — это было очень опасное место. Я следил за теми, кто копал подкопы, охранял их... Около 10 часов вечера Король прибыл на место и спросил меня, когда я заступил на дежурство.
Потом он спросил меня, почему мы находимся именно здесь, раньше же стояли направо? Я ответил, что не знаю. Солдат другого полка на этот же вопрос ответил, что знает причину: солдатам других подразделений не доверяют так, как нам! Поэтому мы должны быть в тех местах, где опаснее. Король переспросил меня и я повторил слова того солдата. Король улыбнулся (Комментарий.
Вероятно, у Карла XII было чувство юмора, но обращает на себя внимание и то обстоятельство, что шведский полководец появлялся постоянно в самых горячих точках осады крепости. Это даже уже не на храбрость было похоже, а на какую-то неумную отчаянность. Другие письменные источники также свидетельствуют: настроение короля Карла было хотя и воинственное, но его одолевали плохие предчувствия).
Далее Король спросил меня, в каком я звании? Я ответил, что на должности фенрика, уже больше семи лет... Потом он спросил, принимал ли я участие в войне шведского корпуса в Курляндии под командованием Левенгаупта? Я также ответил утвердительно. Потом подошли два полковника и Король направился с ними к рабочим, которые копали подкоп. Было около полуночи, а в два часа ночи Король вернулся в лагерь.
22 мая. Враг начал стрелять из пушек в то место, где находился я.
В нас бросили около 30 гранат, а также колоды и камни. Враг был близко настолько, что мы начали бросать камни друг в друга. Гранаты никого не убили, но я потерял пятерых солдат из-за русских снайперов. Все они были убиты выстрелом в лоб. Потери понесли и запорожцы, их убили 7 человек.
Эти семь были нашими снайперами...

(Комментарий. Прицельная дальность нарезного ружья в то время составляла 100 метров, но заряжать такое ружье нужно было втрое дольше, чем мушкет, хотя и последний требовал для заряжения не меньше 1,5 минуты. Снайперы же времен Северной войны могли поразить своего соперника насмерть с расстояния более чем 100 метров).


ШВЕДСКИЙ КОРОЛЬ ЗАБАВЛЯЕТСЯ...

В 10 утра Король прибыл на нашу позицию и увидел кровь и мозги на земле. Трупы к этому моменту уже отвезли. Он приказал нам оставить это место и не охранять его днем, поскольку можно и так услышать, когда враг захочет сделать вылазку. Я выполнил приказ. В 2 часа дня Король вернулся и передал полковнику Гилленкроку куклу с лицом, сделанным из дерева. Кукла была одета, имела шляпу и ружье. Король приказал установить эту куклу перед врагом, чтобы он стрелял по ней.
Каждый раз, когда я поднимал эту куклу над траншеей, русские стреляли по ней 2-3 раза. Я делал это в течение полутора часов, потом Король спросил меня, не устал ли я? Я сказал, что нисколько. Затем Король сам поднял несколько раз куклу. В мишень попало 20 ядер и 30 пуль. В голове куклы уже было от выстрелов много отверстий. Король, Левенгаупт, Стаккелберри развлекались с куклой довольно долгое время (комментарий: историки считают, что это не было исключительно развлечением — таким образом король Карл проверял боеспособность и меткость защитников крепости...
И еще что касается ядер, их калибр был всего 40 мм, зато поражали цель на расстоянии 200 метров). Потом в них полетели гнилые овощи, дохлые кошки и собаки. В Короля попали дохлой кошкой. Потом в нас бросили 8-9 ручных гранат. Король приказал мне попробовать перебросить через стену 2-3 гранаты. Это было трудно сделать, ведь мы находились в узкой траншее, причем ниже русских. Первая граната перелетела весь палисад, но не перелетела через стену укрепления. Зато вторая и третья гранаты долетели до места, где находились защитники крепости.

***

Комментарий. Особо отметим: ценность этих заметок как раз в том и состоит, что вел их летописец, незаангажированный, ничем непринуждаемый к субъективизму — он ни генерал, ни штатный и придворный историк! Великие политики и полководцы как раз могли что- то преувеличить или исказить, и именно в этом смысле. А украинские и польские современные историки — они также в своих исследованиях пользовались русскими историческими источниками, очень редко — шведскими...
Поэтому могли возникнуть совсем парадоксальные оценки событий и поведения людей! Например, один из украинских историков утверждал, что Карл XII был на самом деле... женщиной! И это на том только основании, что, мол, у этого шведского монарха не было детей! Даже не комментируя подобный вздор, заметим, что трактовка событий Полтавской баталии 1709 года изобилует и другими предубежденными оценками.
Точка зрения российской «стороны» на причины и объективные обстоятельства поражения шведов под Полтавой в этом контексте также отличается — и довольно существенно — от точки зрения европейских историков. Поэтому публикация этих бесценных свидетельств очевидца, фенрика шведской армии (ничем подобным те же русские не могут похвастаться) призвана во всяком случае сблизить эти две позиции — западноевропейскую и «славянскую».
Продолжая же публикацию этих отрывков из дневника шведского военного, отметим: после битвы 25 июня под Полтавой фенрик Петре был взят в плен, находился он в ссылке в далеких краях русского Севера 12 лет... Из плена Роберт Петре вернулся на родину, где через четыре года и умер, не оставив ни детей, ни какого-то денежного наследства. И только в 1998 году эти дневники были напечатаны в Швеции хорошим знакомым одного из нас, ученым-историком (академиком Шведской НАН) Питером Энглундом, автором также известного в Швеции исторического «бестселлера» «Полтава. История гибели одной армии». Он, а также другой ученый-историк, господин Эйнар Лит, помогали нам в работе над переводом.

***

24 мая. Около четырех часов вечера капитан минеров Кронстедт доложил, что враг делает контрподкопы, и они уже в трех метрах от шведских подкопов. Он попросил полковника Кроннмана, который дежурил в траншее, разрешить ему подорвать порох, заложенный в лазе под главной стеной крепости. Но Короля на месте не было, и полковник Кроннман не осмелился разрешить подорвать мину в подземном ходе. Потом капитан Кронстедт попросил разрешения у Реншильда и Левенгаупта, но они также не позволили делать это до возвращения Короля. По этой причине враг в 6 часов вечера прокопал проход к шведскому лазу и забрал весь порох. Все было напрасно. Меня сменил, по обыкновению, Фенрик Титгрен.
25 мая. Я был свободен от дежурства весь день, и мне нечего было докладывать, кроме того, что враг сделал вылазку в нашу траншею и убил сержанта Якоба Лейона из Хельсинйорского полка, который был там с 12 солдатами. Сержант был в подземном ходе. После того, как его проткнули штыком, он намертво схватил его и так и умер, не отдав штык врагу. Двое русских также погибли в подземном ходе.
Когда Король подошел к траншее, еще до того, как вывезли убитых, он увидел сержанта с штыком в теле и сказал, что тот был смелым человеком. Если бы он выжил, сказал Король, он повысил бы его в звании. Со времени осады крепости не было ни одного дня, чтобы мы не понесли потерь. В Хельминфорской роте и роте Овансьйо (Далекарлийский полк) мы потеряли пять самых лучших солдат.
30 мая. Мне приказали все время иметь под рукой огонь для зажигания ручных гранат. У нас всегда есть огонь, с самого начала моего дежурства, т.е. с тех пор как нас здесь разместили... Король, который проходил мимо, сказал, что в этом нет потребности, поскольку фитилей недостает и их нужно беречь. Он приказал погасить огонь и больше не поддерживать его. Король спросил меня о военных действиях в Курляндии и других местах, особенно он интересовался событиями около Лесной.
Я честно рассказал ему все, что знал. Мой рассказ и его обсуждение продолжались до 11.30, после чего он поехал на ланч в свою штаб- квартиру. В полдень мы переместились ближе к рабочим. Когда я попробовал обустроить новый безопасный пост для караула, русские начали бросать гранаты (12 штук), но не причинили нам вред. В 15.00 Король вернулся и спросил, не произошло ли чего-то. Я ответил, что нет, однако русские бросили в меня 12 гранат, но, слава Богу, все обошлось. Король сказал: ручная граната или бомба никогда не причинят вред, если только не попадут просто в тело. Я ответил, что это не совсем так, поскольку видел, как гранаты отрывали солдатам руки, ноги и головы. Такой эффект имеет и бомба.
На моем правом плече я все еще ощущаю это с 1705 года, когда во время осады Митау меня ранило осколком бомбы. Генерал-адъютант Шульц согласился со мной. Король сказал, что все-таки гранаты и бомбы — вещи ненужные. На этом дискуссию закончили. Немного позже прибыл генерал-лейтенант Мюллер и говорил наедине с Королем. После этого они оставили траншею вдвоем. Я сменился с дежурства по обыкновению.
31 мая. В 9 часов утра я был на своем холме, где была моя вторая позиция. Там я увидел Короля, Левенгаупта, Стаккелбери, полковника Сигрута, Таубе и Буквальдта. В 9.30 русские начали стрелять из 72 пушек с другой стороны болота, где в лагере располагалась большая часть армии неприятеля. Полковник Сигрут посчитал пушки, и я также их посчитал.
Они стреляли, сообщая сигнал тремя выстрелами (всего 216 выстрелов). Это было как салют и мы это обсудили. Кое-кто подумал, что, по-видимому, царь прибыл в армию. Остальные думали, что, возможно, это день рождения Петра I или церковный праздник русских. Король спросил бригадира Мюлленфельтца, зачем этот салют, но он не знал, поскольку уже долго не служил в армии Петра I. Король спросил Неубаура, недавно попавшего к нам и служившего у сына Петра I Алексея. Теперь он был с нами, потому что не любил стиль жизни русских. Король спросил его, не праздник ли это. Тот не смог ответить...
5 июня. Вечером, когда мне сообщили суточный пароль, мне приказали охранять коней моего полка... В это же мгновение я увидел Короля, который, стоя на коленях, молился под большим деревом (это была утренняя молитва). Он так с жаром (искренне) молился, что когда я это увидел, на моем лице появились слезы. Потом я вернулся к пикетам и проверил своих людей, все ли на месте.
Потом я позволил им сесть на коней и разделил всех коней на три части, после чего отправил их пастись. Майор Свинхуфвуд приказал мне не заходить далеко от лагеря, а найти хорошую траву как можно ближе от лагеря. Такое место мы нашли в 7-8 километрах от лагеря. Воду мы нашли в другой стороне от лагеря, на расстоянии приблизительно 2-3 километров. Прибыв на поле, где была трава, я приказал всем вместе помолиться и отпустить коней пастись под охраной.
8 июня. В полдень меня отвели за линию рабочих, после того как капитан Экман и лейтенант Перман из инженерного подразделения были ранены. В 6 вечера, перед моей сменой, начался страшный ливень, которого не видели даже ветераны. Уровень воды в траншеях был выше колен. Мертвых коней понесло водой вниз по течению Ворсклы.
Почти сухие ручьи превратились в большие реки глубиною в пику (4 метра). Когда я вернулся в лагерь в долине, окруженной холмами, я увидел, что палатки наполнились водой. Мой саквояж уплыл бы, если бы был пустым. Мы делали небольшие каналы для отведения воды. В эту ночь было очень шумно из-за множества лягушек, которые нас беспокоили. В палатке было много мух, которые спасались там от дождя. Во время всей осады у нас не было случая отдыхать и спать ночью. Даже если мы не были на дежурстве, мы всегда были наготове.
Днем, когда мы чувствовали себя безопаснее, мы не могли спать из-за страшной жары. Я с уверенностью вынужден сказать, что после очень холодной зимы, которая принесла нам много вреда, наступило очень жаркое лето, которое было как катастрофа. Мы располагались на открытом месте без источников питьевой воды, которая была только в селах и городах. Кроме городов и сел, совсем не было тени, чтобы там спрятаться.
9 июня. Вечером я был в траншеях. Мой деверь (муж сестры) Петер Ахльстрем пришел ко мне в тот момент, когда я уже направлялся в траншею. У меня не было времени поговорить с ним и накормить его (угостить вином и едой как гостя). Он сказал, что теперь он — квартирмейстер в полку лейб- гвардии. Мне пришлось идти, поскольку Король был рядом и видел меня. Мне нельзя было взять деверя с собой, потому что Король этого не любил.
17 июня. Около трех часов утра мой полк получил приказ двигаться вниз к болотистой местности под крепостью, для того, чтобы остановить врага, который ночью построил мост через Ворсклу, справа от наших редутов. Около восьми часов утра мы обнаружили, что 1200— 1500 русских уже переправились через Ворсклу.
Они захватили небольшой остров, и им оставалось преодолеть последний рукав реки, чтобы закончить переправу. Для батальона там было мало места, и мы ждали в лесу, однако враг начал стрелять в нас с острова. Король дал команду, и 16–20 человек стали около придорожного забора и начали стрелять по врагу. В это мгновение Короля ранили в левую ногу пулей из мушкета.
Это произошло в 8.30 утра, в день его рождения. Король не подал вида, что ранен, направился в мою роту и приказал 24 солдатам моей роты прикрывать прибывших запорожцев, которые должны расположиться на позиции и открыть огонь по врагу. Запорожцы подошли к лесу и начали стрелять из своих отличных мушкетов. Я получил задание от полковника Сигрута и сказал своим солдатам: надо говорить нашим, что казаки — наши союзники. Казаками командовал сын сестры гетмана Мазепы — Войнаровский.
Король спросил меня, куда я иду, и я сказал ему о приказе, который получил. Он разрешил нам ехать далее, и я двинулся к запорожцам. Я заметил по лицу Короля, что он ранен... Наше укрепление с несколькими пушками дало возможность отбросить врага назад. Через час Король прибыл в свою штаб-квартиру. Полковник Сигрут вернул свой батальон из Нижних Млынив к крепости на помощь Драку. Поскольку запорожцы, которых я прикрывал, нанесли страшный удар по врагу — русские отступили с острова, оставив сто или больше убитых. У нас было ранено только два человека.
22 июня. Мы получили сообщение, что враг хочет дать нам битву в открытом поле. Мы ждали врага с 8 часов утра и до 15.00—16.00. Далее стало ясно, что враг не намерен оставлять свой лагерь у села Петривка, хотя у них было преимущество. Нас было меньше, чем русских. Наш полк был очень ослаблен, поскольку понес большие потери, начиная с зимы (марши, голод, холод зимой, битвы, стычки, штурм Веприка). Вся армия в 15.45 выступила в другую сторону города. Вся пехота расположилась у монастыря, где во время осады размещалась лейб-гвардия. Лейб-гвардия также вернулась к монастырю. Наш полк расположился у большого вишневого сада и виноградника. Кавалерия была слева от нас. Около нас были только драгуны полковника Шрейтенфельца...

Практически на этом месте прерывается дневник шведского военного. И мы уже можем только домысливать, что ожидало бравого фенрика в течение 12 лет плена. Никто из родственников не претендовал на его наследство. Заметки его, впрочем, не были затеряны и хранились в архиве одного из шведских университетов.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 19-02-2007 23:07
Интересное интервью со шведским гостем Александром Пересветовым-Муратом. Его дальние предки - выходцы из России - участвовали в Северной войне на стороне короля.

http://www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10240441@SV_Articles

Выкладываю ту часть текста, которая касается событий 1700-1721 годов.


Александр, вы какими судьбами в Петербурге?
- Я приехал ненадолго - собирался поработать в отделе рукописей Библиотеки Академии наук, но оказалось, что там идет ремонт. Зато с друзьями повидался.
- Так здорово по-русски говорите. А сколько в вас русской крови?
- Ох, тут для подсчета нужна высшая математика... Пересветовы окончательно ушли из России в начале XVII века. И я представитель одиннадцатого поколения, живущего в Швеции.
- Но фамилия сохранилась.
- Это дворянская фамилия, она так и передавалась из поколения в поколение. Правда, во время шведско-русских войн мои предки не подчеркивали первую часть фамилии и предпочитали называться просто "Мурат". Эта часть фамилии - от Мурата Алексеевича Пересветова. В Московской Руси восточные имена - Салтан, Мурат - встречались нередко, хотя никаких восточных корней в роду у меня нет.
Мурат Алексеевич (он упоминается в истории осады Тихвинского монастыря в 1613 году) был первым Пересветовым на службе у шведов. Его сын, Александр Пересветов, шведский полковник, служил комендантом в Ниеншанце. Среди шведов он именовался уже Александр Мурат-Пересветов, но при оформлении шведского дворянства произошла путаница, и с тех пор фамилия пишется "Пересветов-Мурат".
- Вы изучали родословную по научным документам или по семейным преданиям?
- Кое-что передалось от родителей, кое-что сам узнавал из старинных документов.
Может быть, я стал славистом-"древником", начал заниматься церковно-славянской и древнерусской письменностью именно потому, что корни дали о себе знать. От фамилии не сбежишь. Ну представьте себе: в Швеции, среди Свенсонов, и вдруг Пересветов-Мурат. Конечно, спрашивают, откуда такая фамилия. И каждый раз нужно объяснять.
Поэтому я и стал изучать то, что может иметь хоть косвенное отношение к истории моей семьи. И, наверное, поэтому профессионально занимаюсь именно Древней Русью, а не современной Россией. А история Ниеншанца - это побочный интерес. Это личное дело, так как два последних коменданта - мои родственники.
...На этих землях жили шведы, финны, немцы, русские. Но шведскому правительству казалось важным, чтобы комендантами в крепости Ниеншанц были люди, разбирающиеся именно в русских делах. К тому же они могли передавать в Нарву и Стокгольм новости о ситуации в России - и политической, и "войсковой". Так что неудивительно, что среди последних комендантов Ниеншанца двое были "русские шведы", то есть шведы во втором поколении. Александр Пересветов-Мурат, предпоследний комендант крепости, служивший там с 1669-го по 1679 или 1680 год, знал обычаи и шведов, и немцев, и русских. А имя шведско-русского дворянина Иоанна Григорьевича Опалева (или Johan Apolloff. - А. Д.) часто упоминается в писаниях о Ниеншанце и построении Петербурга, так как он был последним комендантом крепости, и к тому же у него русская фамилия
- Вроде как швед, но все равно "наш человек".
- Да. И в то же самое время его брат, Василий Григорьевич Опалев, был комендантом Копорской крепости, которая сдалась через две недели после Ниеншанца летом 1703 года.
- В пересказе это звучит как дело житейское: ну сдались и сдались...
- Осада Ниеншанца была не очень долгая, но очень интенсивная, за последние сутки на территорию крепости попала тысяча снарядов. Русских было 20-тысячное войско, а шведский гарнизон - 600 военных и кто-то из городского населения.
Из крепости было невозможно бежать. В зданиях не укрыться - почти все были разрушены. Ужасное положение, в конце концов приведшее к тому, что городское население Ниена, укрывавшееся в крепости, - женщины, дети, не служившие мужики просто легли на месте, ожидая смерти.
И тогда солдаты уговорили своих офицеров идти к коменданту, чтобы он сдал крепость. Коменданту Опалеву было за 70, он страдал от жестокой головной боли, большую часть осады он просто не мог встать с кровати...
Я, наверное, один из очень немногих ныне живущих, кто читал в оригинале доклад последнего коменданта Ниеншанца об осаде. Этот рапорт шведскому правительству примерно на 15 страницах нигде не опубликован.
К Опалеву пришли офицеры, в том числе его зять, сын предпоследнего коменданта, Густав Пересветов-Мурат. Комендант отказывался сдавать крепость - надеялся до последнего на то, что придут шведские корабли. Но потом все же согласился.
Русской армией, как известно, командовал Борис Петрович Шереметев, но Петр I, "капитан гвардии Петр Михайлов", конечно, тоже был в той палатке, где Густав Пересветов обсуждал с Шереметевым условия капитуляции...
Четыре года назад в Центральном военно-морском музее нашлась шпага лейтенанта Киллиана Вильгельма, одного из офицеров маленькой шведской эскадры, которую в устье Невы в мае 1703-го (как раз после сдачи Ниеншанца) разбили русские. Царь Петр приобрел эту шпагу в память и о победе, и о погибшем храбром воине, - так вот один шведский офицер потом передавал в рапорте слова Густава о том, что Петр ту шпагу "носит под боком как памятник" (это так же странно звучит по-шведски - "монумент").
А во время переговоров по сдаче Ниеншанца... Не знаю, владел ли Густав русским языком - думаю, хоть как-то владел. Они достаточно коротко обсудили условия. По уговору, шведы могли покинуть крепость достойно - сохранить ружья и, как было принято в те времена, во рту пронести по одной пуле. То есть стрелять не могли, но не были вовсе уж беззащитными.
По условиям капитуляции, предполагалось, что шведам разрешат уйти с пушками и ружьями в Нарву, главный шведский пункт обороны, но шведов сначала выпустили не в Нарву (чтобы она не получила подкрепления), а в Выборг. К тому же ладьи были такие, что пушки на них все равно было невозможно перевезти. Да и собственные ружья шведов заменили старыми, похуже. В Нарве солдаты из Ниеншанца оказались позже.
Если бы Ниеншанц не сдали, наверное, все закончилось бы гораздо более жестоко. Комендант Нарвы, например, город не сдавал, и, когда русские войска взяли крепость в 1704 году, жертв было много больше. Труп жены коменданта Нарвы, умершей за полгода до того, вытащили из могилы и выбросили в реку.
Получилось, что те, кто убедил коменданта Ниеншанца сдать крепость, спустя короткое время обороняли Нарву и ее уже противнику не сдавали. Тот же Густав Пересветов погиб, вероятно, в бою под Нарвой.
...Конечно, сдача Ниеншанца была трагедией. Помимо всего это была и семейная трагедия: у шведских подданных были имения в Ингерманландии. Имущество можно было сохранить, перейдя на русскую службу. Но почти никто это не сделал. Некоторые провели в Москве в плену много лет - в том числе несколько моих родственников, и среди них командующий конницей в Нарве Карл Пересветов-Мурат, который был в плену почти 20 лет. В 1704 году он был полковником, а когда вернулся в 1722 году в Швецию, стал генерал-майором.
Две дочери Густава и племянницы Карла, находившиеся в Нарве, попали, как и дядя, в Москву, - об одной из них он потом заботился. Правда, я долгое время не был в этом уверен, но несколько лет назад узнал у одного голландского букиниста, что у него есть библия, изданная в 1700 году, где по-французски от руки написано, что купил эту библию в Москве Карл Мурат и подарил своей племяннице Анне Маргарете... Я выкупил эту книгу. Не мог не выкупить!
Другая племянница Карла Пересветова, Катарина, также попала в Москву. Однако еще до того, как об этом узнал дядя, ее продали как рабу одному торговцу, который увез ее в Константинополь и собирался там продать, но ее выкупил шведский посол Мартин Нейгебауэр, тот самый, который в свое время был воспитателем царевича Алексея Петровича.
- Кто из предков вас больше всего впечатляет?
- Наверное, Александр Пересветов-Мурат, комендант Ниеншанца. По всей его карьере заметно, как он борется со своим двойным идентитетом, русским и шведским: удачно служит в шведских войсках в Германии, Литве, Дании, Норвегии, становится "шведом", лютеранином, но в конце концов ему приходится вернуться в Ингерманландию, служить там и умереть. Между тем его родная сестра, Александра, всю жизнь прожила в Ингерманландии, вышла замуж за представителя православного рода Клементьевых и, наверное, всю жизнь продолжала говорить с братом по-русски.
...У Александра Муратовича в центре Ингерманландии, недалеко от нынешней Гатчины, было десять деревень - наследство отца, того самого Мурата Алексеевича (деревни были пожалованы ему шведским королем). Есть среди этих деревень Муратово - я там был пять дней назад.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 20-02-2007 00:16
В качестве иллюстрации к интервью Александра Пересветова-Мурата может служить карта осады Ниеншанца:

http://gorchev.lib.ru/ik/Predystoriya%20SPb_1703god/Pre_images/p380_381_big.gif

Еще одно пособие - карта устья Невы - современница начального периода Северной войны (ныне находится в Королевской библиотеке). Хорошо виден Ниеншанц и окружающие его более мелкие населенные пункты. Оказывается, вопреки пушкинскому знаменитому "на берегу пустынных волн" и "приют убогого чухонца", этот район был весьма населенным и бойким местом:

http://www.kb.se/Kart_bibl/Kartor/Nyen.jpg

А это карта всей шведской Ингерманландии (также из коллекции Королевской библиотеки):

http://www.kb.se/Kart_bibl/Kartor/Rysslandskartor/Ingermanland1704auto3000px.jpg

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 20-02-2007 05:58
Я не понял какой величины цитату закидывать в тему русских царей. Пока ограничился простым указанием на смысл материала и ссылкой.

У Вас идеальный вариант получился, так даже лучше, спасибо!

Поскольку Вас интересует история Ингерманландии, заглядывали ли Вы в тему о роде Скутте /Шютте/ здесь? http://offtop.ru/castles/v13_479003__.php Один из Скутте был генерал-губернатором Ингерманландии, а другой был комендантом крепости Дерпт (ныне - Тарту в Эстонии) во время Северной войны, и сдал ее Шереметеву.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 25-02-2007 21:26
В русскоязычной историографии, посвященной периоду Северной войны, не повезло боевым действиям на морском театре. Даже операции царского флота описаны скупо и фрагментарно. Причины подобного дисбаланса представляют собой отдельную - весьма любопытную тему. Восполнить лакуну до некоторой степени могли бы переводы исследований специалистов других стран. Но и их тоже пока очень мало. Одним из исключений является работа немецкого историка Альфреда Штенцеля "История войн на море". Это двухтомник, впервые увидевший свет еще в начале прошлого века. В одной из его глав анализируется противобоство Швеции и государств Северного союза в 1700-1721 годах.
http://militera.lib.ru/h/stenzel/2_07.html

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 26-02-2007 03:10
Ингерманландец, спасибо за ссылку! Жаль только, что всего одна глава из книги, и что о латвийских местах упомянуто только в связи с чумой:

Дания продолжала действовать не планомерно и не энергично. Это во многом было следствием распространившейся на берегах Балтийского моря чумы, которая из Польши через Данциг и Ригу была занесена в Стокгольм, Карлскрону и Копенгаген. Летом 1711 г. она уже насчитывала 30000 жертв в Стокгольме и почти столько же в Копенгагене — половина населения столицы.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 26-02-2007 04:31
Увы, Рената , эпидемия была ужасная. В Риге за время ее осады русской армией (с ноября 1709-го по июль 1710 года) болезнь унесла жизни около 60.000 горожан и беженцев из окрестных районов, которые укрылись за стенами крепости. Умерло также несколько тысяч солдат шведского гарнизона. Огромные потери чума нанесла и русской армии. В осадном корпусе священники отпели по этой причине по неполным данным около 10.000 человек.

Малоизвестная старинная картина, изображающая Полтавское сражение.

http://www.vobam.se/Bilder/poltavaoriginal.jpg

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 26-02-2007 04:53
Очень интересная статья на тему Северной войны. Ее автор известный российский историк В. Е. Возгрин.

http://history.pu.ru/biblioth/novhist/mono/spb2004/021.htm


СЕВЕРНАЯ ВОЙНА В "ИСТОРИИ ПЕТРА" Ф.И.СОЙМОНОВА

В Отделе рукописей Российской Национальной библиотеки, Санкт-Петербург с конца XIX в. хранилась неопубликованная рукопись петровского морского капитана и гидрографа, затем сенатора Федора Ивановича Соймонова "История государя императора Петра Великого". В настоящее время книга, состоящая из шести частей (около 25 а.л.) подготовлена мной к изданию.
Этот впервые вводимый в научный оборот источник был создан в 1760-х гг. свидетелем и участником великих событий в истории России начала XVIII в. Он позволяет глубоко погрузиться в историю Северной войны, а значит и стран Скандинавии. В рукописи содержатся совершенно неизвестные науке, детальные сведения об эпохе, что было замечено уже в конце XIX в., в "Отчете Императорской Публичной библиотеки" за 1896 г. Но ценность книги этим далеко не ограничивается.
Дело еще в том, что издание полного текста памятника и впятеро превосходящих его по объему Комментария и Примечаний предоставит читателю редкую возможность: расширить знания не только о России и русских людях той эпохи, но и о современном Петру зарубежье. То есть, об иностранных друзьях и врагах царя, о ситуации в европейских странах, вовлеченных в орбиту интересов России, о некоторых особенностях ведения войны, неизвестных отечественной историографии (или ею замолчанных) и многом другом. Справочный аппаратом способен оказать помощь в решении не только этой, но и некоторых иных, более общих задач. Расширенное, по сравнению с традиционным, использование зарубежного "информационного банка", заметно раздвигает возможности исследователя, углубляет наши познания об исторических личностях и понимание сути происходивших событий. В этом смысле публикация станет предшественницей фундаментального справочника Who was who в эпоху Петра I, необходимость которого для изучения эпохи на новом, современном уровне давно стала очевидной.
В истории Северной войны осталось немало неясностей. И если они до сих пор не устранены отечественной наукой, то связано это, конечно, не с новизной проблемы. Дело прежде всего в том, что мы, современные петроведы, плохо знаем тех, с кем воевали петровские командиры. Конечно, нам известна предвоенная ситуацией в России - но не в Швеции. Нам почти ничего неизвестно о состоянии фортификационных сооружений ее крепостей и городов, их оборонном вооружении и составе гарнизонов. Мы ничего не слышали о теоретической подготовке, боевом опыте и нравственной стойкости командиров и личного состава противника. Белым пятном остается вообще духовный мир шведа, финна или прибалта той судьбоносной эпохи - солдата или жителя оккупированной территории. Совершенно не исследованы эпидемии той поры, а это бедствие получило огромное стратегическое значение в самый разгар Северной войны. Точно так же не разработана проблема эффективности применения не вполне традиционных, нравственно сомнительных форм ведения войны. Я имею в виду тактику "выжженной земли" и практику массового угона в рабство или физической ликвидации мирного населения. А также иных карательно-устрашающих методов, широко применявшихся Петром I на чужой территории.
Устранение таких лакун открывает для нас новые перспективы. Впервые появляется возможность раскрыть причины поражений не только русской армии (тут секретов почти не осталось), но и шведских корпусов. Поясню свою мысль. Справедливо считается, что в ту пору шведский солдат был одним из лучших в Европе, это касалось и физической, и профессиональной его подготовки. А шведская кавалерия, этот ударный род войск тогдашней армии, была признанно лучшей на материке, а возможно и в мире. Шведская тактика конной атаки плотно сомкнутыми эскадронами не имела аналога. Каролинскую технику боя невозможно было заимствовать, так как выучка конников и выездка лошадей были уникальны. Таких частей, таких солдат не было даже у Мальборо, величайшего мастера своего дела в Европе.
Но эти бесподобные солдаты отступали, когда в командирах у них оказывались офицеры, готовые ради клочка земли предать короля (Г.О.Дуглас), откровенные бездари вроде Г.Любекера, или попросту физически и духовно деградировавшие старцы как А.Кронйорт. Или же когда король, увлеченный иными задачами на европейском театре, обрекал их на поражение превосходящими силами русской армии. Ситуация со шведскими крепостями было не менее сложной. Одним из крупнейших европейских фортификаторов и военных архитекторов той эпохи был блестяще образованный шведский офицер Эрик Дальберг, самый талантливый из последователей великого Вобана. Лет за 20 до начала Северной войны Э.Дальберг взялся за давно назревшую задачу модернизации старых королевских твердынь на востоке. И нет вины фортификатора в том, что затеянное им дело стало одной из причин гибели Швеции как великой державы. Генерал-губернатор сам подготовил проекты, он разрушил старые стены и башни, но не смог выбить в Стокгольме средств, достаточных для возведения новых.
В результате к началу Северной войны восточные границы страны оказались кое-где обнаженными. К примеру, Нарва, некогда могучая, фактически неприступная крепость была вынуждена защищать свои наполовину демонтированные стены деревянными кольями и палисадами, наспех возведенными в предместном пространстве. Эти жалкие рогатки были сожжены при первом штурме, а второго крепость не выдержала, - чего и следовало ожидать. Еще одной, не менее важной причиной ее падения стало прекращение снабжения из эстляндского хинтерланда, что было вызвано петровской тактикой "выжженной земли".
Историческая проблема допустимости применения этой тактики - не просто сложна. Она, как многие из исторических проблем, многопланова. Причем ни один из этих планов-аспектов (военно-стратегический, политический, социальный, этнопсихологический, нравственный и т.д.) не разработан ни в отечественной, ни в зарубежной науке. Само по себе существование такой лакуны вызывает удивление. Ведь тактика выжженной земли сыграла огромную роль на театре Северной войны и в международных отношениях военного, а затем и мирного периода. Впервые ее применили на территории Лифляндии, причем на протяжении нескольких лет. Вторая кампания такого рода была проведена в оккупированных петровскими полками Польше и Украине, третья в шведских провинциях Уппланд и Ёстеръётланд. Сегодня подобные мероприятия назвали бы акцией геноцида, - ведь огненное "очищение" не только лишало население крова и средств к существованию, обрекало его на скорую, неизбежную смерть. Акции против населения обладали и таким признаком геноцида как тотальность - даже оставшиеся в живых прибалты и инкери, финны и шведы тут же сгонялись в гурты, а затем отправлялись на невольничьи рынки Москвы, Кафы и Стамбула.
Конечно, рассмотреть историю таких репрессий и не выразить при этом своего отношения к их верховному вдохновителю и организатору, было сложно уже для Ф.И.Соймонова, человека эпохи Просвещения. Не говоря уж о нас, носителях, как принято считать, более гуманного мировоззрения. С другой стороны, существует реальная опасность впасть при этом в грех антиисторизма - нельзя ведь оценивать действия исторических личностей с современной точки зрения, которой, естественно, присущи совершенно иные нравственные критерии. В этой ситуации вспоминаются слова Юрия Трифонова, заметившего о своих героях (и антигероях), что они плыли "в лаве своего времени". То есть, геноцид, практиковавшийся Петром, возможно, заслуживает если не оправдания, то понимания его как чего-то обычного в Европе XVIII века.
Но в том-то и дело, что поведенческих аналогий среди тогдашних правителей мы не находим. Можно ли представить себе того же Карла XII, выжигающего королевские города Швеции или Лифляндии, или даже незначительные крестьянские селения собственной страны или взрывающего замки своих баронов? Могла бы его сестра и преемница на троне Ульрика-Элеонора, хотя бы позволить (своим отказом от унизительных переговоров на Аландах) русским и дальше громить Уппланд, махнув рукой на тамошних крестьян ради более высоких, более свойственных королеве мыслей о собственном достоинстве? Нет, конечно, чего не было - того не было.
Ф.И.Соймонов не только заставляет задуматься над этой бесспорно волновавшей его проблемой (обращает на себя внимание сама тональность его описаний кровавых подробностей упомянутых репрессий). Он, кажется, делает намек на источник великодержавного хамства. По Юрию Лотману эта черта характера - не просто выброс архаичных эмоций, но социально-психологическая болезнь, иммунитет к которой гарантирует лишь интеллигентность. А Петр, при всех его бесспорно незаурядных качествах, интеллигентом не был. И неслучайно Ф.И.Соймонов обращает на эту проблему особое внимание, объясняя ее известными недостатками в воспитании будущего царя, характеризуя довольно примитивное кремлевское и не только кремлевское окружение подраставшего царевича (малочисленные исключения лишь оттеняют справедливость сказанного), а также травм, нанесенных детской психике мятежами стрельцов.
В условиях Лифляндского театра (послеполтавского периода) предыдущая проблема была органически связана с трагической темой эпидемий XVIII в. Именно здесь сложилось парадоксальная ситуация - чума разила свои жертвы не подряд, а выборочно. Причем выбор был военно-политическим! Здесь нет никакого парадокса: эпидемия разгоралась не в поле, где маршировали или стояли биваками российские полки, а лишь в прибалтийских городах, за высокими стенами. Сюда стекались крестьяне, бежавшие после выжигания сотен и тысяч мыз; мещане мелких городков; рыбаки из прибрежных деревень. В обстановке скученности, антисанитарии, нехватки хлеба и даже воды (русские могли перерезать, как в Ревеле, единственную водную артерию города), болезни настигали осажденных со скоростью взрыва, помогая Петру в его войне.
Предусмотреть эту двойную напасть (блокаду и мор) и убежать от нее мало кому удалось. Накануне войны, в атмосфере мирных и даже дружественных отношений между Россией и Швецией никто не мог и предположить, что в безмятежно-пасторальной Прибалтике возможны ужасы тактики выжженной земли, голода и эпидемии в запертых городах, массовых насилий и казней, возрождения средневековой работорговли и так далее. Таким образом, военно-историческое значение эпидемии вполне прозрачно. И, повторяю, непонятно, отчего оно ускользает от внимания историков, когда его сознавали даже петровские солдаты, говорившие пленным шведам: "Не мы взяли ваши крепости, а чума".
Ф.И.Соймонов подробно излагает эти сюжеты, приводит массу фактов и событий из жизни отдельных личностей (в Комментарии и Примечаниях мы существенно дополняем его коллекцию биографий современников). В итоге публикация даёт нам возможность вдохнуть не только дым пожаров великой войны, но и тонкий аромат городской культуры Северной Европы той эпохи. Вообще в процессе работы над книгой выяснилось, что сюжетно памятник выходит далеко за границы обозначенной в его титуле темы - "История Петра Великого". Еще одно редкое его качество - удавшаяся попытка автора отразить историю эпохи объективно и уравновешенно. И третье - он раскрыл новую для российской исторической науки тему. Все эти качества книги позволяют отнести Ф.И.Соймонова к бесспорным новаторам в своей научной области. Для подтверждения сказанного бросим беглый взгляд на состояние исторической науки во второй половине XVIII в., на то, какие сочинения, посвященные петровской эпохе, уже были созданы.
Известно, что новейшей истории России, а также ее ближайших соседей, в ту пору у нас попросту не было. Конечно, имелось несколько трудов такого рода, но их лишь крайне условно можно назвать историческими. Скорее они относились к жанру политической пропаганды, как, к примеру, заказное "Рассуждение…". П.П.Шафирова. Более того, до Ф.И.Соймонова никто даже и не брался за создание такой истории. Этому факту есть объяснение одного из виднейших историков XVIII в., В.Н.Татищева. Он заметил, что изложению истории, хронологически вплоть до времени ее написания, мешает "не только многотрудное продолжение всякому к сочинению удобное, а наипаче, что в настоясчей истории явятся многих знатных родов великие пороки, которые если писать, то их самих или их наследников подвигнут на злобу, а обойти оныя - погубить истину и ясность истории или вину ту на судивших обратить, еже бы было с совестью не согласно. Того ради оное оставляю иным для сочинения".1 То есть, существовали препятствия не профессионального, а личностного и политического плана, жестко ограничивавшие тематику исследований.
Эта проблема стала непреодолимой преградой и перед М.М.Щербаковым, Н.М.Карамзиным, а также другими, менее знаменитыми русскими историками. В специальном исследовании указывается, что хронологически такой запретной зоной для них оказалась вся новая и новейшая история страны: "Уже после времени Ивана Грозного начинается своего рода закрытый рубеж".2
Я говорил об историках-профессионалах, но ведь были и дилетанты, и специалисты-гуманитарии других профессий (литераторы, проповедники и др.), которым задача создания петровской истории тоже была бы по плечу, но которые оказались не менее беспомощными. По их поводу приведу вывод старого российского ученого, возможно резкий, но в целом верный: "Писатели усиливались вознести до облаков Петра, чтобы возвыситься самим; поэтому выдумывали всевозможные тирании и смуты, чтобы показать во всем блеске его величие, как он прошел сквозь огонь и воду и уничтожил все злые замыслы. Они верили всякому рассказу и анекдоту".3 Подтверждением сказанному может служить признание одного такого историка, П.Н.Крекшина: "Аз, раб того благочестивого Императора… милость его на себе имех… того ради по долгу рабства и любви должен блаженные дела его прославлять, а не образом истории писать дерзко".4
Как верно замечено советским историком Е.Шмурло, и во времена Елизаветы Петровны истории Петра все еще не было. "Да и какой ждать истории там, где людьми руководило, главным образом, желание прославить великого мужа, преклониться перед ним?". Известное "Похвальное слово" М.В.Ломоносова в характеристике не нуждается. Таким же дифирамбическим настроением пронизаны книги авторов, бравшихся за историю Петра и при преемниках его дочери-царицы. Едва только дело касалось оценки Петра, все они (в том числе и Николай Новиков - центральная фигура нашего Просвещения) ступали след в след за Прокоповичем и Ломоносовым. Для подтверждения этого удивительного вывода не стоит тревожить тени, называя поименно всех, кто отдал должное панегирическому течению в истории русской мысли и изящной словесности, тем более, что это уже сделано Н.Рязановским.5
Первое критическое замечание в адрес Петра мы встречаем лишь в 1789 г., после смерти Ф.И.Соймонова, в одном из писем С.Р.Воронцова. Да и то по одному-единственному, узкому поводу: стратегии царя в Прутском походе. А уж открытая, объективно-критическая оценка всей деятельности Преобразователя обнаруживается еще позже - лишь у проницательной и беспощадной Е.В.Дашковой. Но и эти смелые, новаторские выступления были плодом умозрительных построений (что отнюдь не принижает их значения), а не результатом систематического научного исследования источников.
Итак, на русских "Историях" XVIII в. невозможно было строить историю нового уровня. То есть, свободную от старых огрехов и отвечающую каждым своим положением не столько старомосковским требованиям, сколько духу новой, свободной ("буржуазной") Европы, нравственным нормам именно ее Нового времени, ее интеллектуальному уровню. Российская традиция панегириков могла существовать еще очень долго - просто по инерции. Ф.И.Соймонов сломал эту традицию, обогнав "время по старому стилю", создав книгу новой эпохи, а для своих современников - книгу из будущего. Но российская косная инерция пережила его. Даже теперь, в наше время, значение книги Ф.И.Соймонова не укладывается в головах лучших его биографов. Они по инерции относят его к кругу коленопреклоненных российских авторов, не сумевших выпрямиться и после смерти Петра. Для них соймоновская "История" - всего лишь "своеобразный панегирик Петру, составленный на склоне лет его подвижником…".6
Дело здесь не только в том, что Ф.И.Соймонов по своему реалистическому складу ума абсолютно не годился в панегиристы. Он оценивал личность государя весьма трезво, не избегая и прямой оценки наиболее тяжких политических и иных ошибок и просчётов императора. В том числе и тех, относительно которых более поздние поколения российских историков, вплоть до С.М.Соловьева, хранили мертвое молчание. Приведем лишь три примера такого рода.
Во-первых, Ф.И.Соймонов подробно рассматривает последствия петровской санкции на разорение Польши (1707 г.). Во-вторых, это принятое Петром в 1711 г. (вопреки рекомендации опытных генералов) решение о передислокации полевой армии из благополучных Ясс к оголоженным Пруту и Днестру. В-третьих, это "страшные убивства и кровопролития" (ч. 5; л. 30 об.), а также другие репрессии, совершавшиеся русской армией по отношению к мирному населению Лифляндии и Швеции, Украины и Польши на протяжении 1700 - 1721 гг.
Первая ошибка царя (вкупе с его откровенными планами посадить на польский трон А.Д.Меншикова) имела разрушительные военно-политические последствия, сохранившие актуальность вплоть до конца войны. Вторая - закончилась окружением российской армии турецко-крымскотатарскими войсками и позором Прутского мира. Третья на несколько веков окружила Россию стойкой атмосферой страха, постоянного ожидания новых массовых расправ над невинными, вечной настороженности, подсознательной опасливости по отношению даже к весьма далеким потомкам железных солдат Б.Шереметьева, П.Ласси, Ф.Апраксина.
В этой связи отметим, что Ф.И.Соймонову была чужда практика многих современных историков, списывающих грехи прошлого на иные нравы иных эпох. Война, в которой он участвовал, оказалась чудовищно грязной. И военные преступления, свидетелем которых он был в молодости, не утратили для него негативного значения и на закате жизни, когда он доверил свои мысли бумаге. Тем более, что его мнение о данном предмете совпадали с оценками людей, которых он не мог не уважать. Например, Досифея Нотару, трезвого до циничности политика в облачении патриарха Иерусалимского. Святой отец не считал себя вправе скрывать эти мнения, к примеру, сурово отчитывая царя за вывоз рабов на продажу. Он настойчиво советовал раз и навсегда пресечь эту позорную торговлю: "Шведы, хотя и еретики, но когда попадают в плен, то мало-помалу переходят в православие. А вот русские торговцы везут военных и мирных полоняников в землю турецкую. Это и перед Богом грех, и перед всем светом великое бесчестие, - не из какого-то иного государства привозят в Турцию продавать христиан, но из святой Руси, о чем и говорить-то непристойно".7
И эта тема, волновавшая Ф.И.Соймонова, также совершенно запущена в отечественной историографии. Возьмем пример из самых известных: Марту Скавронскую (будущую Екатерину I) до сих пор не признают рабыней, в которую свободная женщина превратилась в тот же день, как в ее дом ворвались русские солдаты. Ее традиционно именуют пленницей. Этот, второй термин, безусловно, звучит приличней первого, хоть и теряет в точности. Марта не относилась к военнопленным, захваченным с оружием в руках. Это такой же миф, как явление латвийских "снайперов в белых колготках" на чеченском фронте, а точнее, в воспаленных умах российских авторов уже нашего, XXI века. Марта, в самом деле, попала в рабство, у нее не было даже тех мизерных прав, что полагались пленным шведским солдатам и офицерам. И грозил ей не Тобольск, куда их ссылали всего лишь до окончания войны, а грязный невольничий рынок, откуда возврата не было, - ее спасла лишь неслыханная удача.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 26-02-2007 04:55
(продолжение статьи В. Е. Возгрина)

Согласимся, что какая-то разница между пленными и "пленницей" просматривается.
Нужно подчеркнуть сложность обстановки, в которой Ф.И.Соймонов обращался к столь рискованным темам. Для него, человека XVIII столетия, демонстрация непредвзятости была делом крайне необычным. Напомню, что речь идет не о каком-то европейце, пользовавшемся свободой интеллектуальной деятельности, а об авторе российском, к тому же пишущем не о заурядных персонажах, а о самом Петре. Что же породило такую ошеломительную объективность, что вдохнуло в Ф.И.Соймонова мужество и сделало его выдающимся историком России? Ответить на такой закономерный и важный не только для нашего заседания вопрос нелегко. Здесь необходимо отдельное, серьезное аналитическое исследование, не входящее в планы докладчика.
Впрочем, назрела одна гипотеза, пока рабочая, но и в качестве таковой, возможно, интересная для будущих исследователей. Попробуем выстроить ответ на заданный вопрос, опираясь лишь на важнейшие черты характера Ф.И.Соймонова, сложившиеся благодаря особому воспитанию и необычной судьбе его в молодые годы.
В знаменитой московской Математико-навигацкой школе его учили жить и действовать в духе дисциплины и точности. Морского устава, правда, тогда ещё не было, но учеников постоянно и упорно наставляли в том, что писать любые замеры, погодные данные, а паче всего - судовой журнал следует с неукоснительной точностью. Каждое занесенное в него слово, должно было содержать в себе правду, и ничего кроме правды. Отсюда - трепетное отношение выпускников школы к бумаге, становящейся под их пером безусловно надежным (нелживым) документом. То есть, годным для использования в самых ответственных целях без сомнений в его достоверности как источника.
Дальнейшая морская служба и последовавшие за ней занятия гидрографией только усилили, сделали доминирующими эти требования цеховой этики: следовать уставу и другим профессиональным регламентам, не делая себе никаких послаблений, не допуская искажений в записи наблюдений и ведению журнала, подчиняясь единственно принципу объективности. Соблюдение этих ясных и недвусмысленных правил не могло не стать второй натурой человека, следовавшего им изо дня в день на протяжении многих десятилетий. И, конечно, не видевшего причин отказаться от своих жизненных принципов на закате земной жизни, который он встретил за письменным столом историка.
Еще одна особенность биографии Ф.И.Соймонова (не менее резко отличавшая его от других отечественных историков) - это длительное пребывание за рубежом, к тому же в молодые годы, когда новые впечатления впитываются особенно жадно, оставляя глубокие следы в духовном и нравственном мире человека. Там он не мог не слышать открыто звучавших мнений о своем народе и его царе, столь непохожем на европейских монархов. А характеристики, которыми иностранцы наделяли Петра, далеко не всегда походили на комплименты. В Северных Нидерландах никак не мог завоевать успех тезис "великие цели требуют великих жертв" (так Вольтер оправдывал огромные человеческие потери петровской России). В Европе ему противостояли прямо противоположные идеи великого гуманиста и антимонархиста Б.Спинозы, для которого высшей ценностью был не интерес государства, а человеческая жизнь.
Естественно, эти мысли были наиболее популярны среди свободных граждан республики Нидерландов, из чьей массы и вышел Б.Спиноза. И понятно, как голландцы воспринимали странные известия о том, что русский монарх собственноручно рубит подданным головы, проводит дни и ночи в пыточных избах, поощряет работорговлю и прочее. Что же касается позднейшей, уже европейской политики Петра (в частности, карательных акций на польских территориях), то она никак не могла изменить сложившейся репутации царя. В том числе и среди жителей портовых городов, с которыми были неизбежны контакты Ф.И.Соймонова, долгое время находившегося там на морской практике.
Мы не знаем, как отвечал юный Ф.И.Соймонов на неизбежные вопросы его голландских знакомцев о непонятной для них личности царя. Впрочем, это не имеет значения (скорее всего, он не разделял мнение большинства голландцев о его господине). Но такие беседы не могли не заронить в восприимчивую душу молодого человека зерно, по крайней мере, сомнения в безусловной правоте царя. А отсюда - один шаг до критического отношения к некоторым петровским акциям. Во всяком случае, как видно из подробнейшей соймоновской биографии,8 среди российских своих современников он был одним из немногих, кто никогда не грешил низкопоклонством.
И напротив, все самые известные создатели культа Петра росли и учились безвыездно в России, в атмосфере слепого поклонения перед царем, а в подавляющей своей части им не довелось побывать за рубежом и позже, в зрелом возрасте. Отнюдь не по своей вине они получили однобокое, уродливое воспитание, не дававшее возможности следовать нравственному принципу Св.Августина ("Выслушай и другую сторону"), - вспомним хотя бы совсем недавнюю ситуацию, когда железный занавес мешал нам "слышать" мир и тем уродовал нацию. Эта духовная герметичность и без того не слишком открытой русской православной культуры - еще одно объяснение искажению исторической истины в сочинениях современников Ф.И.Соймонова.
Не обладая нравственным иммунитетом бывшего моряка и путешественника, получавшего "прививки" в Голландии и других странах, они не могли устоять перед мирскими соблазнами. Совершенствуя и облагораживая своим авторитетом и талантом уже сложившийся культ мертвого вождя, историки раболепствовали ничуть не менее тех, более простых своих соотечественников, кто поклонялся иным кумирам: живому деспоту, золотому тельцу, модным пророкам, идолу национального эгоцентризма и т.д. и т.п. Ведь всё это проявления одного порока - тщеславия. Оттого эти незаурядные личности терпели фиаско не только в качестве ученых, но и христиан. Они погрязли в смертном грехе, нарушив сразу две заповеди Господни: одни буквально приравняли человека Петра к Богу, другие - сотворили себе кумира, близкого к языческим.
Александр Сумароков ставил Петра рядом с Иисусом,9 что можно бы простить человеку мирскому, но вторил-то он епископу Гавриилу!10 Столь же упоенно возводили покойника в сонм бессмертных богов поэты Михаил Ломоносов,11 Михаил Херасков12 и Гавриил Державин,13 - это если называть только самых известных авторов, полноправных властителей дум. На таком фоне подчеркнуто последовательная объективность Ф.И.Соймонова могла выглядеть попросту шокирующей. Поэтому я позволю себе ниже высказать некоторые догадки по поводу того, отчего "История Петра Великого" так и не была опубликована ни при жизни автора, ни после его смерти.
Это было удивительно, если вспомнить о настоящем информационном (книжном) голоде в этой области исторического знания. Да и к моменту завершения соймоновского труда российские историки по-прежнему не собирались нарушать свое полувековое замалчивание петровской темы (первый учебник новой истории был напечатан лишь при Павле). Таким образом, рукопись Ф.И.Соймонова представляла собой остро необходимый, бесспорно актуальный для общества проект. И то, что он не был осуществлен ни при Екатерине II, ни позже - факт странный, который невозможно объяснить, не коснувшись обстановки, в которой очутился на старости лет Ф.И.Соймонов.
Дело в том, что именно в годы, когда завершался труд Ф.И.Соймонова, в российской печати началась кампания, направленная против Крымского ханства, ставшего очередной целью многовековой российской экспансии. Между тем, отсутствовала прежняя причина, способная оправдать захват суверенного государства прямо на глазах просвещенной Европы, - ханы уже лет полтораста не ходили в походы на Москву. И поиск выхода из такой ситуации причинял Екатерина II немалую головную боль. Ничем не мотивированный, "крутой" перекрой политической карты материка был бы расценен европейским сообществом как крайне опасный: в XVIII веке аннексия, скажем, маленькой Дании любой из крупных держав уже стала невозможной и недопустимой. Причина была проста: такой прецедент мог бы повлечь непредсказуемые опасности и для других европейских стран. Да и вообще обоснованный casus belli являлся никем еще не отмененной, вполне действенной международно-правовой категорией. Каждое ее нарушение, как правило, тут же использовалось политическими противниками проштрафившейся страны. Более того, игнорирование этой правовой реалии могло привести к тем или иным коллективным военно-политическим санкциям по отношению к нарушителю. И Россия, как любая другая страна, не могла этого не опасаться.
Понятно, что такое отсутствие политической причины вторжения отнюдь не влекло за собой отказа России от плана вторжения. Просто нужно было работать в другом направлении, искать такой повод в иных плоскостях. И он был отыскан. Им могло стать обвинение намеченной жертвы если не в политической, то в нравственной агрессии. То есть, нужно было представить российскую военную акцию как попытку пресечь губительное для русского народа, разлагающе аморальное влияние крымского соседа. Звучит такой casus belli, конечно, фантастически. Впрочем, не более, чем современные рассуждения насчет роста политического влияния радикально-исламских сект, угрозы тотального мусульманского террора и пр. Ведь и в XVIII в. Европа мыслила в узких рамках стереотипных представлений о враждебном исламском мире. И их уже вполне можно было эксплуатировать. Именно поэтому политическая элита Петербурга не без оснований надеялась на успех своей пропагандистской антиисламской (антитатарской) акции. То есть, на признание в Европе самого существования ханства совершенно нестерпимым для русских его соседей.
Никому не доверяя исполнения столь непростой задачи, Екатерина сама взялась за перо, и в январе 1769 г. в журнале "Всякая всячина" появились ее заметки под псевдонимом Евдокима Примечаева. Проницательный "Примечаев" открыл, где именно находится источник самых общеизвестных, всем надоевших нравственных недугов русского народа. А именно, таких как "злословие, мотовство, недержание слова, зависть, корыстолюбие". Оказалось, это - результат пагубного влияния крымских татар, народа безнравственного и в своих грехах закоренелого. Поэтому реально пресечь это воздействие на расстоянии можно было единственным, радикальным методом - ликвидацией источника зла, то есть Крымского ханства.
К чести зарождавшейся русской интеллигенции нужно сказать, что заметки-письма "Евдокима", истинное имя которого ни для кого не было тайной, вызвали нормальную, то есть критическую реакцию. А.П.Сумароков показал в специальной журнальной статье, что крымские татары - люди "не только благородные, но и остатки нижайших их отраслей (т.е. даже не дворяне - В.В.) суть люди добрые; а народы их (имеются в виду различные племена коренного народа Крыма - В.В.) в добродетели всегда были отличны; и тако нравы их не могли нас никаким заразить худом".14 Еще один корреспондент, некто Стоиков, поддержал А.П.Сумарокова: "…мне сие (т.е. екатерининское - В.В.) доказательство невероятным кажется потому, что сколько у нас есть выезжих князей и знатей Татарских, кои здесь в великое произошли достоинство! Они их получили не по худым природным им обычаям и нравам, но по благородным и добрым".15 Печатались и другие отклики аналогичного смысла и критической направленности. Итак, за доводом последовали контрдоводы, и установилось некое равновесие; журнальный диспут оканчивался вничью. Правда, еще не сказал своего слова Ф.И.Соймонов. Дело в том, что этому "птенцу гнезда Петрова" были органично чужды расовые предрассудки, как, кстати, и его государю. Петр не только не презирал военного противника, но и относился к нему с искренним уважением. Шведы для него были "учителями", а Карла XII он и во время войны именовал "братом". Ф.И.Соймонов же в своей книге не менее объективно оценивал лидеров другой враждебной стороны - крымского хана и султана, крымский и турецкий народы. И вот теперь, через полвека, оказалось, что ситуация с традиционной российской терпимостью "вдруг" сменилась на прямо противоположную.
Речь, конечно, не о великорусской массе, а пока лишь о Екатерине II. Именно она, более иных царей страдая комплексом неполноценности, оказалась способной впервые вложить в руки русского народа преступное оружие, прививая обществу откровенно расистские воззрения. Понятно, что на невысоком, кухонно-бытовом уровне: пустившись (с ее-то образованием) в этнокультурную теорию, она рисковала стать посмешищем для ученого мира. То есть, она не делала даже попыток "научно" обосновать свои конструкции. Тем не менее, сладкий яд чувства собственного превосходства (главный соблазн национализма) был впитан современниками Екатерины не только безропотно, но и с неким удовольствием. Если в 1769 г. против клеветы на народ Крыма еще выступило 2-3 человека, то начиная с 1770-х таких проколов не наблюдалось.
А теперь представим себе, как в такой ситуации выглядела готовая к изданию рукопись Ф.И.Соймонова о петровской, можно сказать вчерашней истории России, до краев наполненной страданиями беззащитных жертв, насилием и кровью? Кроме того, книга не просто напомнила бы, но и усугубила недавний позорный провал царицы попытки оклеветать жителей Крыма. Ведь рукопись содержала не измышленные, но обоснованные примерами, куда более научные зарисовки из истории и этнопсихологии крымских татар. Здесь же едва ли не впервые в отечественной историографии излагались фундированные, безупречно объективные оценки нравственного облика народа, как небо от земли, отличавшиеся от екатерининских.
То есть, как с научной точки зрения, так и с читательской, спор двух взаимоисключающих мнений не мог бы идти на равных. И день издания новой книги стал бы последним днем и без того пошатнувшейся "крымской" идеологической конструкции императрицы. Выход был один - запретить такое издание, опасное как для личного авторитета Екатерины, так и для государственного имиджа России, да еще и в предвоенной ситуации.
Скорее всего, такое решение и было вынесено. Конечно, было бы заманчивым найти его след в отечественных архивах. Но особых иллюзий здесь строить не стоит. Дело в том, что Екатерина, исполнявшая в тогдашней России роль цензора, выносила свои запретительные вердикты в устной форме.16 Причина этой практики проста - просвещенная монархиня не желала оставлять документальных следов своей откровенно удушающей культурной политики, весьма странной по европейским меркам. Именно так матушка-царица и могла поступить с книгой Ф.И.Соймонова. Иные, неофициальные (дневниковые, мемуарные) свидетельства о таких запретах сохранились, но их крайне мало, - отказ в публикации был событием проходным, обыденным, никого не поражавшим и даже не удивлявшим. Монаршая цензура и позже встречала в России понимание публики, когда дело касалось слишком независимых и объективных авторов. Как бы то ни было, книга не могла появиться в печатном виде, она и не появилась…
В заключение я хотел бы отметить, что все вышесказанное вовсе не означает попытки идеализировать Ф.И.Соймонова как историка, фанатично стремившегося выявить всю правду о Северной войне и высказать ее, рискуя собственным положением, а то и свободой. Что касается личности автора "Истории Петра", то он на протяжении всей своей жизни оставался вполне земным, практичным человеком, отнюдь не принадлежа к числу героев-страстотерпцев. Конечно, он был первым, кто создал историю России новейшего времени, и это деяние стало подвигом научным и гражданским. Но предаться столь опасному занятию, как изложение истории Петра, его побудило отнюдь не стремление свершить подвиг, не жажда славы. Это было целенаправленное и прагматичное намерение старого служаки дать в руки молодежи столь необходимое для ее воспитания пособие, а также ознакомить с реальной историей эпохи и читающую публику в целом (это известно из переписки автора с проф. Г.Миллером). Наконец, некоторые фрагменты рукописи наводят на мысль о стремлении Ф.И.Соймонова свершить публичное покаяние, сняв, таким образом, со старческих плеч нелегкий нравственный груз активного участника той страшной войны. Желание сколь понятное, столь же редкое в России XVIII в., да и XХI-го тоже…
В этой связи затрону проблему "ангажированности" автора рукописи. Если он и был пристрастен, то не к Петру Великому, а ко всей петровской эпохе. После ее блистательного завершения протекло почти полвека, пришло уже третье из новых поколений. Старый моряк пристально вглядывался в свою юность, в лица и деяния своих современников, из которых именно ему было суждено умирать последним. Наш великий поэт с пронзительным сочувствием отразил трагический образ такого безымянного ветерана, намного пережившего свое время:
Несчастный друг! Средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
А.С.Пушкин. 19 октября
"Гость и лишний, и чужой", мог ли Ф.И.Соймонов удержаться от сравнений двух эпох? Конечно, нет. Со страниц его труда веет почти физически ощущаемой тоской старого, духовно одинокого человека, пришедшего из времени, способного порождать героев, великих в своей цельности, и события незабываемого значения. Однако именно годы даровали старику способность спокойного созерцания былых свершений, взвешенной оценки их творцов и участников - что он и вершил без гнева и упрека. Его ослабевшие глаза умели ясно различать то, что для других оставалось невидимым: он зрел неповторимую эпоху, слышал давно умолкшие голоса. Словно памятники ей стояли плечом к плечу его герои. Это были настоящие титаны, достойные друг друга, невзирая на все их чисто человеческие различия: А.Д.Меншиков и Б.П.Шереметев, Карл XII и К.Г.Реншёльд, Девлет-Гирей II и Ф.Орлик. Высился среди них и Петр I - но в облике отнюдь не бога, а земного человека, сумевшего, при всех своих слабостях и заблуждениях, сделать больше любого из современников Федора Ивановича Соймонова.


1 История Российская, с самых древнейших времен неусыпными трудами через тридцать лет собранная и описанная покойным тайным советником и Астраханским губернатором, Василием Никитичем Татищевым. Кн. Первая. Часть Первая. М., 1768. С. 22.

2 Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Часть 2. Л., 1961. С. 32

3 Московские смуты в правление царевны Софьи Алексеевны. Сочинение Н.Аристова. Варшава, 1871. С. 33.

4 Цит. по: Устрялов Н.Г. История царствования Петра Великого. Т. I. СПб.,1858. С. XLIII.

5 Riasanovsky N.V. The Image of Peter the Great in Russian History and Thought. Oxford, 1985. P. 45-46, 47-53, 55.

6 Гольденберг Л.А. Фёдор Иванович Соймонов (1692 - 1780). М., 1966. С. 219.

7 Иерусалимский патриарх Досифей в его сношениях с русским правительством (1669 - 1707) / Сообщил Н.Ф.Каптерев // Чтения в Императорском Обществе истории и древней России при Московском университете. 1891. Кн. II. С. 59.

8 Гольденберг Л.А. Каторжанин - сибирский губернатор. Жизнь и труды Ф.И.Соймонова. Магадан, 1979.

9 Сумароков А.П. Полное собрание всех сочинений. Т.VI. М., 1787. С. 302-303.

10 Бужинский Г. Полное собрание поучительных слов, сказанных в высочайшем присутствии… М., 1784. С. 97, 252-253.

11 Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т.VIII. М.-Л., 1959. С. 109.

12 Херасков М. Нума или Процветающий Рим. М., 1769. С. 177-180.

13 Сочинения Державина с объяснительными примечаниями. Т.I. СПб., 1895. С. 10-12.

14 Сумароков А. П. Полное собрание всех сочинений. Т. IX. М., 1787. С. 314.

15 [Журнал М.Д.Чулкова] "И то, и сио". 1769. № 8.

16 Шамрай Д.Д. К истории цензурного режима Екатерины II. // XVIII век. Сборник 3. М.- Л., 1958. С. 194-195.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 26-02-2007 12:52
Еще одна статья В. Е. Возгрина.

http://www.history.pu.ru/biblioth/novhist/mono/spb2005/017.htm


ПРОБЛЕМА ГЕНОЦИДА В РОССИЙСКОЙ И СКАНДИНАВСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ СЕВЕРНОЙ ВОЙНЫ

10 декабря 1948 г. Генеральная Ассамблея ООН одобрила Всеобщую декларацию прав человека. Наша страна не подписывала ее почти полвека, до 1991 г., когда впервые в истории Руси-России появился призрак открытого общества. Ранее провозгласить права на свободу мысли, совести, свободу убеждений и свободу передвижения мы не то, что не могли - нам никогда, ни при одном великом князе, царе или генсеке этого не позволяли наши традиции, плод нашей же этнической психологии. Собственно, и сейчас создание гражданского общества остается для нас одной из туманно видимых перспектив.
Определение этически-правовых норм в историческом контексте - занятие, требующее четкого понимания обусловленности поведенческих норм не только вечными нравственными заповедями (в нашем случае - христианскими), но и общим нравственным уровнем в конкретную историческую эпоху. Поэтому вряд ли мы вправе судить людей XVIII столетия, руководствуясь неписанными моральными нормами и узаконенными правовыми актами современного гражданского общества. И единственное, что может в этом смысле позволить себе исследователь, - это сравнивать между собой деяния личностей одной и той же эпохи. А также сопоставлять эти деяния с установившимися к тому времени общеевропейскими гуманистическими традициями и международно-правовыми нормами.
Неотъемлемой частью этих норм являлись, к примеру, такие свободы и права, как свобода выбора места жительства, свобода совести, право на жизнь, право на жилище. К ним относились и военно-правовые положения (о правах мирных жителей, интернированных иностранцев, о порядке обмена или выкупа пленных и т.д.). В Европе XVIII в. эти нормы, права и положения в принципе были более близки современным, чем принято думать. И, что важно подчеркнуть, - столь же остро несовместимы с практикой геноцида и теориями, допускающими его применение в тех или иных ситуациях.
Поскольку же в данном случае рассматривается петровская эпоха, то следует заметить, что у первого российского монарха Нового времени понятия о человеческих правах и свободах были вполне средневековыми. Его называют западником, но он не был им. Он не заимствовал в Европе ничего из ее достижений в области гуманности. Его интересовали корабли, техника, военные и, отчасти, точные науки. И если бы они были лучше развиты в Турции, то можно с уверенностью сказать, что он снарядил бы Великое посольства (а затем слал молодых людей на обучение) в Стамбул, а не в Амстердам или Лондон. Причем с куда большей охотой, так как Россия с Турцией находились, по ряду признаков, в одной лодке. Европейские законодательные нормы, фиксирующие права личности, были для обоих авторитарных правителей, царя и султана, не то, чтобы ножом острым, но вообще непостижимы и абсолютно неприемлемы.
Это вещи общеизвестные, ведь петровский авторитаризм, его значение для российской экономики и социального развития народа достаточно хорошо изучены. Работ по этим темам - многие сотни. Гораздо меньше внимания уделяли российские и зарубежные ученые значению политического режима петровской России для ее внешней политики. И, наконец, совсем нет исследований, посвященных физическому и нравственному ущербу, который был причинен петровским режимом не великороссам, а соседним народам - прибалтам, украинцам, шведам. Хотя именно этот аспект истории эпохи ярче всего демонстрирует недостижимость европейских идеалов для Петра.1 Поэтому потребуется привести некоторые данные по геноциду Северной войны, чему и повещается основная часть излагаемого.
Прежде всего, видимо, следует коснуться практика геноцида в условиях военных действий и на оккупированной территории. Но вначале нужно, конечно, определиться с терминами. Понятием геноцид следует в данном случае понимать в соответствии с международным его смыслом. Согласно ряду положений ООН к акциям геноцида относится не только физическое истребление того или иного этноса. Согласно Ст. II Конвенции о предупреждении геноцида, это - "любые действия, совершенные с намерением уничтожить полностью или частично какую-либо национальную, этническую или религиозную группу<…> в том числе насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую является преступлением. Причем независимо, в военное или мирное время он имел место".2
Заметим, что в здесь совершенно не рассматривается практика увода в рабство или физического уничтожения захваченных в плен комбатантов (офицерского и солдатского личного состава, а также партизан противника). Речь пойдет лишь о мирном гражданском населении. Кроме того, не будем касаться тягот и убытков, которое терпит местное население при любой оккупации их территории или "обычном" прохождении через нее чужих войск. К примеру, Польша, отнюдь не являвшаяся противником России в Северной войне, была страшно разорена российским и иными войсками в предполтавский период Cеверной войны, когда на ее землях сражались войска иноземных монархов. Но это разорение, ставшее причиной высокой смертности среди мирных поляков, неправомерно считать актом геноцида уже потому, что оно не было предумышленным, не входило в задачи воюющих сторон и являлось лишь неизбежным следствием длительных постоев, маршей и военных операций.
Акции геноцида в начальный период войны проводились на всех захваченных территориях Прибалтики. Войска под командованием Б.П. Шереметева выжигали не только села, деревни, мельницы и мызы. Тактика выжженной земли предполагала уничтожение лесов, что лишало мирное население какой-то возможности отстроиться или хотя бы согреть свои хижины в зимние холода, - впоследствии от этого жестоко страдали сами оккупанты. То есть, шансов для коренного населения на выживание не оставалось никаких. Кроме того, значительная часть жителей без различия пола и возраста уводилась вглубь России с тем, чтобы впоследствии быть выставленной в качестве живого товара на невольничьих рынках Москвы или на юге, в Крыму или пограничных с ним регионах.
Например, Б.П. Шереметев разорив Дерптский уезд, взял 140 пленных шведов и отправил донесение: "А сколько чухны - нельзя определить, потому что черкасы (казаки - В.В.) по себе ее разобрали, я отнимать не велел, чтоб охочее были". Затем было полностью депортировано в Россию население Дерпта, Нарвы, Мариенбурга, Волмера и других городов. Число мирных жителей, угнанных в качестве "пленных" в 1700-1710 гг., измерялось многими тысячами жителей Лифляндии, а также карел и инкери. Уже в августе 1708, то есть, задолго до взятия Риги, фельдмаршал христиански благочестиво рапортовал: "<…>больше того быть стало невозможно<…> отяготились по премногу как ясырём, [так] и скотом<…> Чиню тебе известно, что всесильный Бог и пресвятая Богородица желание твое исполнили: больше того неприятельской земли разорять нечего".3
Заметим, что казаки упомянуты здесь неслучайно - они даже среди других участников карательных акций выделялись своей необычайной алчностью и жестокостью. По мнению современного психолога доктора исторических наук Е.С. Сенявской, привлеченное к походам Северной войны казачество, в отличие от регулярной армии, не обладало даже жалкими рудиментами средневековой рыцарственности и благородства.4 С этим нельзя согласиться, солдаты и офицеры регулярных полков тоже были хороши…
Вторым, по времени, объектом геноцида стала Украина в годы восточного похода Карла ХII (1708-1709). Отходившие к югу русские войска выжигали территории, прежде всего, днепровского Правобережья. При этом уничтожались населенные пункты, запасы продуктов у населения и лесные массивы не только на пути шведов, но широкими (по 40-45 км) полосами справа и слева от их предполагаемого маршрута. Кроме того, сжигались города, заподозренные в поддержке казаков-сторонников Мазепы, а их жители подверглись тотальной ликвидации. Эти карательные меры стоили украинскому народу огромных жертв. Люди погибали не только от рук карателей, но и в результате ликвидации их жилья и запасов пищи в условиях необычайно морозной зимы 1708-1709 гг.
Шведский солдат Гассман записывал, как его полк пересекал широкую "ничью" полосу, установленную Андрусовским миром между Украиной и Польско-литовским государством. Эта местность была полностью разорена. Но и на другой стороне Днепра, на Левобережье буквально все, насколько хватало глаз, всё было сожжено отступавшими русскими войсками: "На 40 миль пути все деревни были сожжены, все съестные припасы и фураж испорчены, так что мы не нашли там ничего, кроме голой пустыни и лесных пространств, в которых [уже] погибло великое множество людей и бесчисленное количество лошадей и другого скота<…> Мы находились в опустошенной стране"5.
Наконец, уже на завершающей стадии войны, акции геноцида были отмечены в западной Финляндии (провинция Ёстерботтен) и особенно широко - на западном берегу Ботнического залива (провинции Сёдерманланд и Уппланд). Тактика была той же, что и в Прибалтике. Так же уводили мирных жителей в рабство, вывозилось государственное и частное движимое имущество, взрывами уничтожали рудники и взрывались заводы, а населенные пункты подвергались огненному уничтожению. Только в Швеции было дотла сожжено 8 городов и более 1300 замков, поместий, сел и хуторов. 100 000 голов крупного рогатого скота было забито и большей частью брошено на месте - одна галера вмещала лишь 35 туш. Трофеев было взято на 1 млн. серебряных талеров, а ущерб достиг 20 млн. Серьезные утраты понесла шведская и финская культура. В пламени пожаров погибла вся старинная архитектура упомянутых областей; из Або были вывезены в Россию уникальные сокровища культуры коренного народа - крупнейшие в Финляндии национальная библиотека и архив.6
Было бы ошибкой полагать, что все эти акции являлись результатом своеволия петровских военачальников, обогащавшихся за счет продажи угнанных пленных и других трофеев. Такого рода действия совершались в исполнение конкретных царских указов. Такого, например: "<…> и для того извольте вы еще довольное время там побыть и как возможно земли разорить, или что иное знатное при Божией помощи учинить, дабы неприятелю пристанища и сикурсу своим чередом подать было не возможно".7 Высочайшие повеления такого рода касались не только Лифляндии. Их смысл сохранился в приказах по армиям и отрядам, проводившим упоминавшиеся акции геноцида на Украине, в городах и селах шведской береговой полосы.
В результате теперь уже встает вопрос о том, как проблема геноцида освещалась в собственно в скандинавской историографии?
Первые, появившиеся в Швеции печатные попытки осмыслить события не войны, а преследований мирного населения, в том числе уведенного в рабство, были сделаны еще до Ништадтского мира (1721). Прежде всего, вышли работы о рабстве и плене в России. Это прежде всего сочинение, вышедшее в Стокгольме в 1705 г., "Правдивый отчет о нехристианском и жестоком отношении московитов по отношению к взятым в плен высшим и младшим офицерам, слуг и подданных Его Величества Короля Швеции, а также их жен и детей<…>".8 Конкретно же о физическом истреблении местного населения и разнообразных видах насилия над ним рассказывает появившаяся через два года анонимная работа на шведском языке. Она получила название: "Выдержка из письма, отправленного из Штенау 20 июля 1707 г., об ужасающих поступках московитских калмыков и казаков". Стокгольм, 1707".9 Таких брошюр печаталось в Швеции в течение войны и позже довольно много. Некоторые издавались за рубежом. Так в 1725 г. появилась книга барона Курта Вреха "Правдивая и обстоятельная история пребывания шведских пленных в России и Сибири".10 Однако, нет необходимости приводить данные о всех их, поскольку они довольно однообразны. Собственно, это не исследовательские работы, а скорей источники, требующие изучения и сопоставления.
Первая научная работа, где, среди прочего, затрагивалась и интересующая нас тема, появилась весьма поздно, лишь в середине XIХ в. Это труд Густафа Мальмстрёма "Политическая история Швеции от смерти Карла XII до раздела державы в 1772 г.".11 Как представляется, это лучшее по последовательности и подробности описание событий 1719 г. в Сёдерманланде и Уппланде. Здесь приведены все имена командиров войсковых частей и отрядов ополченцев из крестьян, горожан и шахтеров, поднявшихся на защиту своих жилищ. Однако, превосходя вышеназванные сочинения своей информативностью, работа Г. Мальмстрёма уступает им в глубине осмысления событий военных лет, их этической оценки. Здесь попросту отсутствуют какие-либо выводы о нравственном и, с точки зрения международного права, преступном характере акций петровских войск на берегах Ботнического залива.
Но позднее прекращаются и такие попытки освещения темы геноцида на восточном побережье Швеции в конце Северной войны. Хотя, надо заметить, что смежная, то есть, совпадающая по месту и времени, но чисто военная история разрабатывалась довольно успешно.12 Это же можно сказать по отношению ко всему ХХ в. Поэтому сохраняет свою справедливость замечание, сделанное еще в 1934 г. крупнейшим специалистом по теме, шведским историком и библиографом Самюэлем Брингом: "Какого-то отражения в научных работах тема разорения шведских берегов не получила, - если не считать мелких заметок, появлявшихся в местных газетах и журналах и посвященных чисто локальной истории".13
Что же касается освещения проблемы петровского геноцида в российской историографии, то здесь можно сказать, что это будет попыткой "описать того, чего нет".
Если не считать отдельных упоминаний в общих работах о военных преступлениях (далеко не всех!), но и в этом случае они не классифицируются как факты геноцида. Вряд ли можно объяснить это замалчивание важных для истории сведений обычным отсутствием информации. Она имеется, причем в виде публикаций. Русские люди, даже не служившие в армии Петра, видели, какими массами гонят вглубь России несчастных ижорских, лифляндских и шведских "ясырей", полумертвых от усталости и истощения, как ими торгуют на площадях городов и отправляют в рабство к бусурманам. Эти свидетельства в свое время фиксировались; они сохранились в различных письменных источниках.
Однако, как представляется, еще не обнаружено ни одного памятника петровской эпохи, где бы эта практика осуждалась. Лишь один современник Петра, православный патриарх Иерусалимский Досифей, окормлявший греческую и русскую общины в Турции, писал Петру об этом: "<…>шведы, хотя и еретики, но как емлют их к Москве, бывают православными и скоро и помалу (то есть, в Москве, рано или поздно принимают православие - В.В.) <…> Но имеют поволность некия [купцы] вывезти их в землю турскую <…> Не грех ли перед Богом, но и на свете великое безчестие, понеже не из которого христианскаго государства не привозят сюды продавать христиан, а из святых стран (то есть, Москвы - В.В.), [что и] признать непристойно. Надобно там, аще изволите повелеть, чтобы не вывозили христиан болше, [а в наказание] предложить ослушникам не ино, но смерть не отложную и будет великая честь и великая слава твоему царскому величеству".14
Следующий памятник, касающийся темы геноцида - "История государя Петра Великого", автором которого был петровский капитан и ученый Ф.И. Соймонов. Он первым из современников Петра однозначно осудил геноцид. Касаясь разорения шведских берегов в конце Северной войны, Ф.И. Соймонов пишет о "страшных убивствах и кровопролитиях",15 а также других репрессиях, совершавшихся русской армией по отношению к мирному населению Швеции. Но этот труд появился лишь через 60 лет после Лифляндского похода Шереметева. Почему так поздно? Почему до Ф.И. Соймонова в России вообще не выходили сколько-нибудь объективные работы по Петровской эпохе - лишь отдельные публикации источников да панегирические опусы?
Этому факту есть объяснение, причем весьма авторитетное, так как дал его один из крупных историков XVIII в. - Василий Никитич Татищев. Он писал, что доведению записанной истории до настоящего или даже недавнего (для него, для автора) времени мешает "не только многотрудное продолжение всякому к сочинению удобное, а наипаче, что в настоясчей истории явятся многих знатных родов великие пороки, которые если писать, то их самих или их наследников подвигнут на злобу, а обойти оныя - погубить истину и ясность истории, или вину ту на судивших обратить, еже бы было с совестью не согласно. Того ради оное оставляю иным для сочинения".16 То есть, задача, стоявшая перед историком, не являлась слишком трудной. Источники имелись в изобилии. Неизмеримо сложнее были проблемы личностного и политического плана, имевшие прямое отношение к тематике и сюжетам исследований.
Но позже, когда подобные мотивы не могли уже сдерживать перо пишущих, какой-то оценки военной политики Петра так и не появилось - уже по иным причинам, разбору которых посвящена целая историографическая литература.
И лишь в самом конце XIX в. появляется книга генерал-лейтенанта П. Бобровского о захвате Ингрии, где приводилась долгожданная объективная информация - правда, ограниченная территорией лишь одной из всех земель, посещенных петровскими солдатами.
После победы при Гуммельсгофе (июль 1702) "<…>фельдмаршал, по старому обычаю, мог свободно разорять неприятельскую страну. <…>вся Лифляндия, за исключением местностей, прилегавших к Ревелю, Пернау, Риге, была разорена из конца в конец; богатые мызы лифляндских баронов обращены в развалины<…> Оставаясь у Гуммельсгофа трое суток, Шереметев послал ратных конных людей во все стороны жечь мызы и деревни; затем продвинулся к Дерпту, всё разоряя на своём пути. Кроме захваченных 12 000 латышей и чухны в Псков пригнано до 20 000 голов скота".17
Правда, военный историк избегает оценок этим акциям, и лишь однажды, на стр.15, называет действия Апраксина "варварскими"; о Б.П. Шереметеве же - ничего ни разу, даже похожего. И еще одно, редчайшее для отечественной историографии замечание П. Бобровского, точнее цитата из депеши Шереметева: "<…> и русские мужики к нам неприятны<…> и [более] добры они к Шведам, нежели к нам". Речь идет об этнических русских (до войны - подданных шведской короны), с радостью встретивших приход российских войск, но вскоре разочаровавшиеся в новой оккупационной власти.
В те же годы появляются публикации источников о Северной войне (кроме уже упоминавшихся воспоминаний Гассмана),18 где приводятся многочисленные факты геноцида. Но они лишены даже самой общей и ни к чему не обязывающей оценки.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 26-02-2007 12:56
(окончание статьи В. Е. Возгрина)

Н.И. Костомаров избегает конкретной сюжетики этого плана. Впрочем, он превосходно знал ее, поэтому его выводы, хоть и выглядят довольно общими (в них оценивается аморальность политики царя в целом), но они имеют твердую опору в фактах. Он писал: "Петр превосходил современных ему земных владык обширностью ума и неутомимым трудолюбием, но в нравственном отношении не лучше был многих из них; зато и общество, которое он хотел пересоздать, возникло не лучшим в сравнении с теми обществами, которыми управляли прочие Петровы современники <…> Все Петровские воспитанники, люди новой России, пережившие Петра, запутались в собственные козни, преследуя свои личные эгоистические виды, погибли на плахах или в ссылках, а русский общественный человек усваивал в своей совести, что можно делать всё, что полезно, хотя бы оно было и безнравственно, оправдываясь тем, что и другие народы то же делают <…>".
Слова насчет "других народов", понятно, не более, чем уступка патриотическим настроениям общества в военном 1915 г., когда писалась книга, так как далее историк все же ставит точки над "i", говоря, что в России петровской эпохи доминировал какой-то особый, "<…>деморализующий деспотизм, отразившийся зловредным влиянием на потомстве".19
Обратимся, наконец, к советской и постсоветской историографии. Из старых петроведов наиболее близко к теме подходили Е.В. Тарле и Б.С. Тельпуховский. Имеется в виду тема военных операций, но не геноцида, им сопутствовавшего. Последней как бы не существовало. Тарле мог вообще написать фундаментальный двухтомник о Крымской войне, ухитрившись ни словом не упомянуть о разорении и геноциде, которому те же казаки подвергали крымских татар, отчего Крым опустел: почти половина его коренного населения погибла, находясь в тылу русской армии, или эмигрировала по окончании войны.
Особняком стоит монография Х.Э. Палли.20 Этот глубокий исследователь создал фундаментальный свод об акциях геноцида в Эстляндии в 1701-1704 гг. Учитывая эпоху, когда писалась монография, Хельдур Эвальдович совершил человеческий и научный подвиг, равного которому, по крайней мере, в обширном кругу специалистов по теме Северной войны, я назвать не могу. К сожалению, такие работы по территориям остальной Прибалтики, а хронологически - и об остальных годах эпохи бедствий в той же Эстляндии, пока отсутствуют.
Лишь отдельные упоминания о чудовищных репрессиях петровских войск против мирного населения на всей территории, охваченной войной, появляются в современных работах. Именно упоминания, в этом смысле показательна объемная работа Е.В. Анисимова, посвященная первым годам существования Петербурга. Здесь коренному населению невского региона, обреченного на исчезновение, уделено полторы строчки: "<…>войска Шереметева не только разоряли усадьбы, но и сжигали селенья и посевы, а людей и скот поголовно угоняли в Россию на продажу".21 Естественно, нравственную оценку этому представляется сделать самому читателю - при желании, конечно.
Несколько дальше зашел другой современный автор, хотя и он избегает оценки геноцида: "Быть может, о величии деяний Петра во внешней политике ничто не говорило столь красноречиво, как всеобщее ликование в Европе по поводу известия о его кончине (1725). Там явно устали от бешеной энергии "северного турка" и от постоянных опасений, что он вконец разрушит европейское равновесие, и без того уже, как казалось, подорванное русским господством на Балтике и недопустимо усилившимся влиянием в Польше и Германии<…> Петр заложил и укрепил основы стратегии, приведшей Россию к конфликтам с ее соперниками и придавшей ей агрессивный образ<…>". 22
В результате, можно уже сейчас сделать определенные выводы.
Первый вывод заключается в том, что тема геноцида в начале XVIII в. практически не исследована ни в шведской, ни в российской историографии. Это объясняется довольно просто. Разорение восточного берега старой Швеции и депортация ее населения, при всей преступности этих акций - всего лишь эпизод в долгой истории королевства. Причем эпизод, который можно признать, в целом, не принесшим невозместимых утрат ни для народа, ни для его культуры или духовного мира, ни для государства. Поэтому тема и не является сверх-актуальной для далеких потомков того поколения, что стало жертвой геноцида. И лишь в самое последнее время пробудился интерес к этой важной теме.23 Хотя для того, чтобы делать какие-то выводы о новом явлении в шведской историографии таких работ пока слишком мало.
Иной вывод напрашивается в отношении российских историков. Их молчание поразительно. Получается, что тема геноцида неактуальна для граждан страны, в истории которой его акты в петровскую эпоху были далеко не последними преступлениями такого рода. Общеизвестно, что замалчивать преступление - значит, провоцировать рецидивы. Тем не менее, у нас это молчание не прерывается с тех самых, петровских времён. Геноцид, практиковавшийся российской армией за рубежом и позже Северной войны (например, в Польше XIХ в.) также не вызывал общественного возмущения. Более того, для основной массы нации и ныне не выглядят чем-то катастрофическим такие преступления по отношению к части населения самой России. Думаю, не нуждается в доказательствах простой факт: в ХХ, да и в XXI вв. нравственный закон здесь молчит, как и в петровскую эпоху.
Тем, кто с этим не согласен, полезно вспомнить эпизод из совсем недавней истории. При отступлении Красной армии из Крыма в годы Великой Отечественной войны, ее специальные части превращали полуостров в выжженную землю - не хуже, чем это было на Украине в 1708-1709 гг. или чуть позже - в Уппланде. Горели элеваторы, фуражные и продовольственные склады, в степной части взрывы разрушали артезианские колодцы, а в горах и на Южном берегу - прекрасные дворцы. Местному населению, обреченному на жизнь в условиях немецкой оккупации не было роздано ничего, что могло бы поддержать жизнь этих стариков, женщин и детей, лишенных всего, что скопили их предки и они сами. Все они были обречены на страшный голод, от него погибла чуть ли не треть мирного населения; от довоенных полутора миллионов в живых осталось едва 550 000 человек. И крымчане не увидели в этом преступлении против человечества ничего особенного.
Более того, когда 18 мая 1944 г. половину из них осудили на депортацию, вторая массово и добровольно помогала частям НКВД осуществлять этот геноцид. Причем, по свидетельству современников, эта, уцелевшая часть крымчан абсолютно не была подавлена происходившим. Напротив, повсюду царило приподнятое настроение, эйфория, как это бывало в ходе погромов. И так же, как во время погромов, массовым и абсолютно безнаказанным было мародерство в татарских домах - часто начало разграбления дедовских домов еще успевали увидеть жертвы, увозимые в страшную безвестность.
Что же касается Петра, то делать какие-то выводы можно, лишь осознав, что для него значило отечество (в контексте хотя бы его известной Полтавской речи). Он имел в виду великую ценность государства (и себя в нем), но отнюдь не народа, не подданных. Никакая цена не казалась слишком высокой, если речь шла о главной цели: Отечество должно стать великим, а он лично - могучим государем. И он начал борьбу за величие ради величия, за мощь ради мощи. Не спорю, мощь может быть продуктивной - но здесь и этого на было. Власть больше тратила, чем добывала, не представляя поэтому ценности как таковая. Политика стала выражаться для Петра (и некоторых его коллег на тронах) в спортивных терминах "citius", "altius", "fortius": "сильнее" (армия), "быстрее" (агрессия), "выше" (монарх). Политика войн и стала неким монаршим спортом. Этот вид спорта, естественно, не был любим западными народами, а в России он стал в послепетровских войнах просто губительным для мирного населения.
Между тем принцип правления ради всеобщей пользы был известен не только Западу. Петр, внимательно читавший произведения Ю. Крижанича, не мог не знать его слов: "Долг царя - сделать народ счастливым<…> Целью законодателя является утверждение всеобщего благополучия, пользы и чести народа". Тем не менее, царь запятнал благородное военное искусство кровью женщин и детей, а свое имя российского государя - славой крупнейшего торговца белыми рабами в Европе. И Северная война стала на нашем континенте первой грязной войной Нового времени.
Реакцией на такие рассуждения обычно бывает аргумент типа "Все хороши были, и Карл - не больший альтруист, чем Петр". В таких случаях имеет смысл вспомнить, что еще в 1976 г. философ и психолог Эрих Фромм поставил гамлетовский вопрос несколько по-иному: иметь или быть? Русский царь предпочитал "иметь", шведский король - "быть" тем, кем его поставил над народом Господь. И в этом - коренное отличие Петра от Карла XII. Петр не щадил свой народ ради собственных, личных достижений. А можно ли представить себе шведского короля в 1713-1714 гг., когда его армия оставляла Финляндию, отдающего приказ о разорении собственной страны, о выжигании имений своих баронов и крестьянских хуторов? Это совершенно немыслимо; такое было возможно лишь в России.
В этом, основном смысле своей деятельности Петр не был никаким реформатором. Он не реформировал привычные нравственные нормы российской действительности, нормы Александра Невского и Ивана Грозного. Он не поднял их до уровня западных соседей, до высоты протестантской этики "брата Карла".24 Что же касается научного определения этики Петра, ее типа, то эта научная проблема вообще ни в отечественной, ни в скандинавской историографии серьезно не разрабатывалась. Поэтому приводимое суждение на этот счет не может не быть весьма осторожным. Конечно, нравственность этого царя трудно назвать христианской; скорее всего, он был этическим индивидуалистом,25 - если выбирать из самых мягких определений. Это же определение, за малыми исключениями, подходит к петровским преемникам в Зимнем дворце, а потом в Кремле. О всех тех, для которых русский народ был либо дойной коровой либо пушечным мясом. А соседние нации или собственные инородцы считались у них вообще недочеловеками, жалеть которых было бы просто смешно, когда шла речь о собственных интересах.
Именно поэтому затронутые сюжеты, а также многие иные, касавшиеся преступных акций против больших и малых человеческих групп, заслуживают исследования, как любые белые пятна в истории, не только с чисто научными целями. Такие работы нужны не для шведов, украинцев, евреев, крымских татар и других потомков жертв былых массовых акций геноцида. Они нужны, прежде всего, основной массе граждан России, нуждающейся в духовном обновлении.
Можно выразить надежду, которая, возможно, прозвучит несколько утопически. Может быть, поколение, воспитанное на честных и объективных книгах о неоднозначных фактах и явлениях его истории, будет по-иному оценивать происходящее на его глазах. И в будущем для него станет немыслимым участие в таких акциях геноцида, как разрушение жилищ и природной среды обитания "ненаших", акции искусственного голода для "своих" и "чужих", и, наконец, депортации и зачистки по национальному признаку.


1 Зарубежные современники Петра, стремясь христианизировать свои колонии и другие захваченные территории, не уничтожали и не депортировали китайцев или гренландцев, добиваясь, тем не менее, неплохих результатов (подчеркиваю, здесь затрагивается узкая тема христианизации, а не, к примеру, работорговли или колониальных войн).

2 Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР. М., 1957. Вып. 15. С.66-71.

3 Письма и бумаги императора Петра Великого (далее: ПБП). Т.II (1702-1703). СПб., 1889. С.396.

4 Человек на войне. 2002. С.521.

5 Странствования Христофора Гассмана / Сост. Б.Вердмюллером. Париж, 1971. С.28

6 Rabener J.G. Leben Petri des Ersten und Grossen, Tzaars von RuЯland. Leipzig, 1725. S.524.

7 ПБП. Т.II. С.390

8 Warhafftiger Bericht von der Muskowiter Unchristlichen und harten Verfahren gegen I.K.M-t von Schweden hohe und niedrige gefangene Officierer, Bedienten und Unterthanen samt ihren Weibern und Kindern. Und im Gegentheil, wie milde, hцfflich und gьtig die Russische Gefangene im Schweden bisher bequemt worden und annoch handtiert werden, nebst ddemjenigen, was insonderheit betreffend Auswechselung beyderseits Gefangenen vorgegangen- Stockholm, 1705.

9 Ett Udtog af nеgre ifra Stenau, den 20 Julii 1707 daterade bref om dhe Muskowitiske Callmuckers och Cosakers grufweliga fцrtfarande. Stockholm, 1707.

10 Wreech C. Fr. v. Wahrhaftige und umstдndige Historie von denen schwedischen Gefangenen in Russland und Sibirien. Sorau, 1725.

11 Sveriges politiska historia frеn Carl XIIs dцd till statshvдlfningen 1772 af Carl Gustaf Malmstrцm. Fцrsta delen. Stockholm, 1855. В особенности см. с.65-88. Для подтверждения сказанного о сравнительно позднем появлении этой научной разработки сюжета, приведу пример хотя бы вышедшего в свет всего через несколько лет немецкого фундаментального труда, где впервые доказательно приводятся цифры ущерба, принесенного Швеции карательными походами петровских отрядов (См. прим. 6).

12 См.: Wrangel H. Kriget i Цstersjцn 1719-1720. Bb. I-II. Stockholm, 1906-1907.

13 Bring S. Bibliografisk hеndbok fцr Sveriges historia. Stockholm, 1934. S.467.

14 Иерусалимский патриарх Досифей в его сношениях с русским правительством (1669-1707) / Сообщил Н.Ф.Каптерев // Чтения в Императорском Обществе истории и древней России при Московском университете. 1891. К.2. С.59.

15 Соймонов Ф.И. История государя Петра Великого // ОР РНБ, шифр F. IV. 736 / 1-5. Часть 5. Л. 30 об.

16 История Российская, с самых древнейших времен неусыпными трудами через тридцать лет собранная и описанная покойным тайным советником и Астраханским губернатором, Василием Никитичем Татищевым. Книга Первая, часть Первая. М., 1768. С. 22.

17 Завоевание Ингрии Петром Великим (1701-1703 гг.). Генерал-лейтенант П.О.Бобровский. СПб., 1891. С.14

18 В этих трудах приведены нигде более в публиковавшиеся данные об оккупации Финляндии в 1713-1714 гг., о российских конных рейдах в первые годы войны по прибалтийским территориям и многое другое (Мышлаевский А.З. Северная война на Ингерманландском и Финляндском театрах в 1708 - 1714 гг. (Документы Государственного архива). // Сборник военно-исторических материалов. Издание Военно-учёного комитета Главного штаба. Вып. V. СПб., 1893; Постепенное развитие русской регулярной конницы в эпоху Великого Петра с самым подробным описанием участия ее в Великой Северной войне. 1698 - 1706 гг. Составил Действительный член Императорского Военно-Исторического Общества Н.П. Волынской. Вып. I, кн.1-4. СПб., 1912).

19 Костомаров Н.И. Господство дома Романовых до вступления на престол Екатерины II // Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей. Т.III, СПб., 1915. С.226-227, 228.

20 Палли Х. Между двумя боями за Нарву. Эстония в первые годы Северной войны 1701-1704. Таллин, 1966.

21 Анисимов Е. Юный град. СПб., 2003. С.20.

22 Дегоев В.В. Петр I и вхождение России в европейскую систему // Сборник Русского исторического общества. 2003. №6 (154). С.292

23 Имеет смысл все же дать краткие сведения об этой литературе. В работе Кристера Кувайя (Christer Kuvaja) раскрыта тема пребывания русских отрядов в финской провинции Ёстерботтен в 1714 г. Автор утверждает, что здесь имело место "стратегическое разорение и ограбление" (strategisk plundring) местности с тем, чтобы помешать королевской армии освободить ее. Юханна Аминоф-Винберг (Johanna Aminoff-Winberg) в своей статье приводит интересные сведения о том, что после того, как 8 000 финских беженцев переселились из приграничных с Россией территорий в провинцию Вестерботтен, там в народной традиции надолго сохранились их рассказы о жестокости российской армии, в особенности казацких и калмыцких отрядов. В сборнике "Былое Верхнего Нурланда" (Цvre Norrland fцr i tiden. Under krig och цrlig) приведены материалы нескольких авторов о разорении шведских берегов от Лулео до Нурчёпинга в 1719-1721 гг. Событиям 1714-1716 г. на востоке Швеции (разорение области Нурботтен, сожжение Умео, насилия над женщинами Каликса, Лулео и Питео, десант казаков в Турнео и др.) рассказывает в своей книге П.Б.Райнер (P.B.Regner). Библиографию и более подробные сведения о перечисленных работах см. в: Burgman T. Rysslandsbilden i Sverige frеn Ivan den Fцrskrдcklige till Vladimir Putin. Lund, 2001. S.19-20.

24 Как известно, в Швеции на протяжении всей каролинской эпохи имело место "<…>эффективное функционирование<…> государственных институтов, вызванное во многом тем, что служившие там люди были исполнены духом пиетизма (набожности) и неостоицизма. Эти веяния способствовали формированию рациональной системы управления, а также чувства самоотречения у чиновников, воспринимавших своё служение в интересах коллектива как религиозный долг<…>" Хоскинг Дж. Россия и русские. T.I. М., 2003.C.215.

25 Имеется в виду, что в духовном мире таких личностей "<…>нравственный элемент по своей силе следует<…> после индивидуалистического<…>" (Рожков Н. Этический индивидуалист (по поводу "Дневника" Лассаля) // Образование. 1901. №7/8. C.123).

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 26-02-2007 13:03
Паткуль Иоганн Рейнгольд (1660-1707) - лифляндский дворянин - состоял на шведской военной службе. В 1689 году был в составе лифляндской депутации, просившей короля Карла XI восстановить недавно отмененные права и привилегии местного дворянства. В 1694 году за вызывающие высказывания, осуждение королевской политики и призывы к неповиновению приговорен к отсечению правой руки, но успел бежать за границу владений шведского монарха. Затем поступил на службу к саксонскому курфюрсту и вскоре был направлен в Москву для переговоров о заключении военного союза против скандинавов. На сем поприще добился выдающихся успехов, поспособствовав втягиванию в лоно Северного альянса также Дании и Польши. В 1702 году, не поладив с окружением Августа II Сильного, перешел на русскую службу. В 1704 году послан в Варшаву и назначен там командующим царского "помощного" корпуса, направленного на поддержку союзных войск Саксонии и Речи Посполитой. В 1705 году в результате интриг (последствие развития старых - упомянутых выше раздоров) арестован саксонцами и по условиям Альтранштадтского мирного договора (заключенного между Саксонией и Швецией в октябре 1706 года) выдан Карлу XII. Как дезертир и предатель был приговорен к колесованию и четвертованию.

Портреты Паткуля

Работа неизвестного художника. После 1700 года.

http://pics.livejournal.com/praeclarissimus/pic/0000d70x/




Паткуль в молодости. Вроде бы миниатюра с оборотной стороны игральных карт. 1690 год.

http://pics.livejournal.com/praeclarissimus/pic/0000ch2z/



Немецкая сатирическая гравюра (1719 год): Паткуль встречает Гёртца (государственного деятеля Швеции, павшего жертвой политической борьбы в Стокгольме в завершающем периоде Северной войны) в царстве мертвых:

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 27-02-2007 05:23
С ума сойти, сколько информации! Спасибо, Ингерманландец!

эпидемия была ужасная. В Риге за время ее осады русской армией (с ноября 1709-го по июль 1710 года) болезнь унесла жизни около 60.000 горожан и беженцев из окрестных районов, которые укрылись за стенами крепости.


Лучшее с художественной точки зрения описание этой эпидемии можно встретить в историческом романе Андрея Упита "На грани веков". Кстати, весь он посвящен событиям Северной войны в Лифляндии.
Небольшая цитата оттуда:

Пятнадцатого Петр уехал, приказав Шереметеву не пытаться штурмовать Ригу, а только блокировать ее, потому что пора была поздняя и наступала зима; город хорошо укреплен, и в нем находится очень сильный гарнизон, но подмоги шведам дожидаться неоткуда.

Царским указом руководство осадой было возложено на князя Репнина. Он оставил себе отдельный корпус из шести тысяч солдат и тысячи конных, а остальную армию разместил на зимние квартиры - пехоту в Курляндии и Литве, кавалерию в Польских Инфлянтах; сам же царь разместился в Митаве.

Ставку генерал-фельдмаршал устроил в Юнгфернгофе, оставив в своем резерве две тысячи солдат, а остальных разместив по различным блокирующим крепостям вокруг Риги. После Петершанца наиболее сильные укрепления возвели ниже Риги, артиллерию для них доставили по Двине из Смоленска, кроме того, на стругах и плотах сплавляли и из Юнгфернгофа. Мимо города проплывали темными ночами; шведы с валов и из цитадели пытались было обстреливать, но никакого урона не наносили.

Между Ригой и Дюнамюнде на обоих берегах Двины и на островах установили батареи из трехсот двух пушек. Командовали ими бригадир Лесси и командир Киевского пехотного полка подполковник Клячковский. Несколько сот солдат несли службу на легких лодках, чтобы в случае надобности переправляться с одного берега на другой и охранять водный путь от шведских судов из Дюнамюндской крепости. В апреле возвели еще несколько укреплений, разместили там солдат с пушками под командованием генерал-адъютанта Савелова и подполковника Озерова. Прибывший из Полоцка генерал-фельдмаршал князь Меншиков приказал не пропускать к осажденным в городе никакой подмоги с моря, поэтому через Двину построили мост с бонами, скрепленными цепями; - Шведские суда неоднократно пытались пробиться к Риге, но их всегда отгоняли с большими для шведов потерями.

Бомбардировали Ригу не спеша, но непрерывно, чтобы не дать передышки гарнизону и все время держать жителей в состоянии тревоги. Рижане тоже отвечали с валов и из крепости.
Храбрость шведских солдат позволяла горожанам чувствовать себя в безопасности, на валах вместе с королевскими мушкетерами виднелись зеленые и красные мундиры городской гвардии. Но русские генералы считали, что длительная осада и непрерывная артиллерийская пальба постепенно сломят выдержку рижан, - и не ошиблись. Двадцатого декабря взорвались пороховые погреба цитадели, причем погибло большое число людей. Но наибольших успехов русские добивались пожарами, возникавшими от бомб. В первый раз Рига горела двадцатого декабря, потом еще сильнее - четвертого января, когда пожар уничтожил аптеку и четыре купеческих дома. Пожары поменьше возникали почти каждый день, но их удавалось потушить в самом начале, тем не менее люди не знали покоя днем, да и по ночам горожане не могли спать спокойно. Непрестанное состояние тревоги понемногу подтачивало их волю, как постоянно тлеющий огонь. Не только жители, но и закаленные солдаты жаждали решающей битвы и определенности, а это осадное сидение, постоянная опасность и неведение замыслов противника донимали больше, чем болезни и голод. Четырнадцатого января рижский вице-губернатор генерал-майор фон Клодт с четырьмя тысячами людей предпринял вылазку, чтобы напасть на лагерь князя Репнина в Юнгфернгофе, но не достиг и передовых постов русских драгун; завидев кучку разведчиков и ничего не успев сделать, он вернулся в город. Двадцать девятого марта рижане снарядили шесть небольших кораблей, каждый с двумя малыми пушками, и направили их вверх по Двине. В Юнгфернгофе все войско выстроили в боевой порядок, но нападающие не добрались туда. Достигнув острова, где был оставлен русский капитан с сотней людей для охраны следования лодок и стругов, они начали их обстреливать из пушек, но русские ответили таким беспощадным огнем, что рижские суда вынуждены были поспешно отступить к городу.

Все было подготовлено для решающего наступления, но тут в мае русское войско постигло непредвиденное и страшное бедствие. Из Пруссии через Курляндию в лагеря под Ригой ворвался мор. Люди покрывались страшными нарывами, их лихорадило, и через несколько дней они умирали. Весьма вероятно, что источник заразы находился в осажденном городе. Под горячими лучами весеннего солнца в жиже загаженной, заваленной разной дрянью речки Ридзини гнили отбросы, дохлые собаки, кошки и крысы, так что даже здоровые солдаты не в силах были долго находиться поблизости. Головокружение, тошнота и рвота вконец измотали их.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 02-03-2007 22:11
Сегодня годовщина битвы под Лаппола (в западной историографии упоминается под названием Storkyro или Napo).
Сражение состоялось 2 марта (19 февраля по старому стилю) 1714 года на восточном берегу Ботнического залива.
Описания этого эпизода Северной войны, которое ныне традиционно дается в рускоязычной литературе и СМИ, может служить иллюстрацией несовершенства современной российской историографии. Дело в том, что при определении величины вооруженных сил неприятеля и его потерь в цивилизованных странах давно принято за правило пользоваться архивными данными бывшего противника, опубликованными после окончания боевых действий, поскольку собственные донесения военной поры о численности «супостатов» (и нанесенного им урона), как правило, сильно грешат преувеличениями. В пылу боя оценки делаются «на глазок». Не говоря уже о том, что человеческая природа склонна к возвеличиванию своих достижений путем банальных приписок. Между тем армии и флоты любой страны непременно оставляют после себя массу официальных бумаг – боевые расписания личного состава, ведомости по наличию вооружения, отчеты снабжения продовольствием, выдачи жалованья и другие документы. Именно их сравнение между собой позволяет реставрировать достаточно точную статистику военных лет.
То есть, «боевую арифметику» требуется указывать исключительно по документальным сведениям. Свою по своим. А противника по его документам. Но российская наука здесь идет своей собственной – особой дорожкой. Цифры, характеризующие войска неприятеля, берет не из чужих архивов, а из разведсводок, оценок или реляций командиров армии Петра I, где количество “ворогов” и их потери обычно завышены. А численность солдат царской армии занижается. Поэтому сейчас в России при описании боя у Лапполы общепринято мнение, что шведов якобы было 14.000 человек (8000 солдат, 6000 ополченцев), которые потеряли около 5700 человек убитыми и пленными (если учесть, что раненых всегда больше, чем убитых, то получается, что почти все остальные были ранены). А разгромили их буд-то бы всего 8495 русских, потерявшие при сем 421 человека убитыми и 1047 ранеными. Вот, например (место, которое касается Лаппола, выделено цветом):

http://hghltd.yandex.com/yandbtm?url=http%3A%2F%2Fmilitera.lib.ru%2Fh%2Fshirokorad1%2F4_12.html

http://216.109.125.130/search/cache?p=%D0%9B%D0%B0%D0%BF%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%B0&ei=UTF-8&u=www.world-history.ru/events_about/1347/2109.html

http://hghltd.yandex.com/yandbtm?url=http%3A%2F%2Fwww.rusempire.ru%2Foldsite%2Fnorthernwar.php

http://hghltd.yandex.com/yandbtm?url=http%3A%2F%2Finfantry.kylt.ru%2Fvoikruz%2Fnortwar.htm

http://216.109.125.130/search/cache?p=%D0%9B%D0%B0%D0%BF%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%B0&ei=UTF-8&u=www.tvzvezda.ru/%3Fid%3D103188

http://216.109.125.130/search/cache?p=%D0%9B%D0%B0%D0%BF%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%B0&ei=UTF-8&u=www.maa.spb.ru/index.php

http://hghltd.yandex.com/yandbtm?url=http%3A%2F%2Fahl.livejournal.com%2F366047.html

Попробуем разобраться, откуда что появилось. В опубликованных в России (еще до революции 1917 года) документах можно почерпнуть следующие сведения по составу русских войск:
По журналу Федора Апраксина регулярной армии было: пехоты 5639 и конницы 3068, всего 8745 чел, а по реляции Михаила Голицына - пехоты 5.588, кавалерии 2.907, всего 8495. Кроме того, имелись еще иррегулярные казачьи части – по разным данным от 1400 до 3000 человек. То есть, все современные российские авторы выбирают самую «красивую» – наименьшую цифру по регулярной армии и вообще «забывают» о казаках.

Со шведской армией обратная картина. Ее состав приводится согласно рапортам российских генералов. Скандинавы, в соответствие со своими архивными данными сообщают совсем другие цифры. Вот по этой ссылке можно ознакомиться с весьма подробной работой по интересующей нас теме:

http://www.northernwars.com/Battles%20and%20Campaigns.html

Материал называется The Battle of Storkyro 1714. Даже те, кто не понимает «по бусурмански», наверняка легко разберется в цифрах, раскиданных по тексту. А в конце помещено боевое расписание обеих армий. Как видим, составлено оно предельно корректно. Численность войск Петра I не преувеличена, а дана в двух вариантах согласно российским архивным источникам (по Апраксину и Голицыну). Казаки вообще указаны в минимальной версии. Аналогично с вооруженными силами Швеции. Раздельно дана регулярная армия и ополченцы. И картина состава войск противников получается совершенно иная:

Finnish Order of Battle and Strength (Шведская армия)
(Taken from C-P Petander’s Slaget vid Napue, Vasa 1963)

Officers NCOs Corporals & Men Total

Infantry (пехота – сначало указано название полка, затем число офицеров, число унтер-офицеров, число рядовых и суммарный итог людей в полку)
&Aring;bo l&auml;ns Regemente 22 31 402 455
Bj&ouml;rneborgs Regemente 19 31 362 412
Tavastahus l&auml;ns Regemente 23 14 219 256
Viborgs l&auml;ns Regemente 8 15 102 125
Savolax Regemente 19 34 513 566
Nylands Regemente 22 36 268 326
&Ouml;sterbottens Regemente 18 31 620 669
Wattrangs bataljon 10 14 200 224
Infantry Total 141 206 2,686 3,033

Cavalry (кавалерия - сначало указано название полка, затем число офицеров, число унтер-офицеров, число рядовых и суммарный итог людей в полку)
&Aring;bo och Bj&ouml;rneborgs l&auml;ns
Kavallerireg 28 8 591 628
Nylands och Tavastahus l&auml;ns
Kavallerireg 22 7 355 384
Nyslotts och Viborgs l&auml;ns
Kavallerireg 11 3 211 225
Brakels Dragonregemente 20 21 260 301
Adelsfanan 1 - 8 9
Cavalry Total 82 39 1,426 1,547

Artilleriet 3 7 38 48 (артиллеристы)
Levy, etc. 10 - 1,186 1,196 (ополченцы)

Total Strength 236 252 5,036 5,524


Russian Order of Battle (Русская армия)

Infantry
According to C-P Petander in Slaget vid Napue, Vasa 1963, the Russian Army consisted
of 5,588 infantry organized in 8 temporary field battalions. Drafts of the best men were
taken from the following regiments to make up this force:
Vyborgski
1.Grenadier
St. Petersburgski
Sibirski
Galitzki
Arkhanguelogorodski
Moskovski
Troitski
Kazanski
Nijegorodski
W. Zweguintzow in L’Armee Russe, 1st Part 1700-1762, gives the following additional
regiments from which drafts were taken:
2.Grenadier
Velikoloutski
Notes: To further add to the confusion, Vlad Velikanov has provided the following:
1. Galitzin's states that he had 5,588 infantry (2.Grenadier, Velikoloutski and 6
temporary battalions from 9 infantry regiments).
2. Apraksin gives 5,636 infantry (8 temporary battalions from 10 regiments). This
agrees with the data from Petander.

Cavalry
The cavalry strength according to Petander is given as 2,907 men under General Tschekin
and consisted of 7 dragoon regiments and 2 independent squadrons. W. Zweguintzow in
L’Armee Russe, 1st Part 1700-1762, gives the following dragoon regiments as present:
Loutzki
Viatski
Vologodski
Olonetzki
Tobolski
Tverski
Governor’s Squadron
However, this is only 6 regiments and 1 squadron. One dragoon regiment and 1 squadron
are missing.
Notes: To further add to the confusion, Vlad Velikanov has provided the following:
1. Galitzin's states that he had 2,907 cavalry (7 dragoon regiments and 2 squadrons).
This agrees with Petander’s data.
2. Apraksin gives 3,068 cavalry (6 dragoon regiments and 1 squadron). This agrees
with Zweguintzow.
Petander also indicates that there were 1,400 cossacks in the army.

То есть, в реальности все было наоборот. Не шведы, а русские располагали практически двойным численным превосходством над противником.
Несравнимо объективнее описывается на Западе битва у Лапполы не только учеными-историками, но и обычными популярными ресурсами. Статистика, естественно, сообщается не столь скрупулезно точно, как в специальном исследовании. Зачастую она немного округлена в ту или иную сторону. Однако, “собственная” армия в полтора раза не “худеет”, а “чужая” трехкратно не “пухнет”. Некоторый разнобой относительно численности царских войск объясняется несоответствием российских архивных данных друг другу (одни авторы ориентируются на сведения Голицына, другие Апраксина, кто-то учитывает казаков по максимуму, кто-то по минимуму).

http://www.nykarlebyvyer.nu/sidor/TEXTER/PROSA/UPPSLFINL/Napo.htm

http://www.nykarlebyvyer.nu/sidor/TEXTER/PROSA/TOPELIUS/BOVL/161STORK.HTM

http://www.bucht-boucht.com/ax/ax.html

http://www.loffe.net/content/view/348/62/

http://koti.mbnet.fi/sinisusi/sotajarauha/isoviha-r.htm

Надо заметить, что дореволюционная российская историография к началу XX века уже преодолела «детские комплексы» хвастовства и фантазий по поводу своего военного прошлого. Вот, например, статья из Брокгауза и Ефрона про эту самую Лапполу:

http://www.workmach.ru/word_58881.html

Энциклопедию Брокгауза и Ефрона создавали хорошие профессионалы еще до 1917 года. И широко использовали не только отечественную, но и европейскую историографию. Обратим внимание на их выводы – «бой нерешительный», потери «почти одинаковые». Но при советской власти историческая наука была отброшена в «первобытное» состояние - превращена в идеологическую служанку. Среди прочего ей вменялось в обязанность любыми (даже нечистоплотными) методами способствовать повышению авторитета армии. Прославлять «победные» традиции. Как видим, мало что изменилось и в современной российской науке. Пока лишь битвы под Нарвой, под Полтавой и у Лесной в данном плане сравнительно неплохо исследованы через призму документов бывших противоборствующих сторон. А все остальные сражения Северной войны представляют собой почти “непаханное поле”. Увы…

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 03-03-2007 06:02
О романе Андрея Упита я раньше не знал. Раз Вы не привели ссылку, то в сети его еще, наверное, нет? Не подскажете, когда он написан и где издавался?


Тетралогия романов "На грани веков" написана писателем в 1937–40 гг. Из краткой биографии А. Упита: http://www.peoples.ru/art/literature/prose/roman/upit/

Мне известны, как минимум, два издания:

Это то, которое у меня:
Упит Андрей. Hа грани веков: исторический роман в 4-х ч. / Андрей Упит; пер. с латышского Ю. Абызова и В. Лиесмы; худож. В. Грант; послесл. К. Краулиня. - Рига: Зинатне, 1988

Еще есть двухтомник издательства "Известия" 1962 г.
http://www.ozon.ru/context/detail/id/2673747/
- не знаю, есть ли в нем исторические примечания в конце книги. В рижском издании они есть.

Текста книги в Интернете, увы, не встречалось, даже в цитатах (за исключением нашего форума).

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 10-03-2007 06:53
Паткуль (статья на немецком, есть портрет) http://www.estmonde.ch/personen/inhalt/deutschbalten/johann_reinhold_von_pathul/johann-reinhold-von-pathul.html

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 23-03-2007 01:36
Фельдмаршал Стенбок

Из книги В. Красикова "Неизвестная война Петра Великого" СПб, Издательский дом "Нева", 2005. Стр. 212-218.


Проигравший всё, кроме чести

Капризная и непредсказуемая История закрутила интригу Северной войны так, что ее первая половина сначала вознесла шведскую армию на вершину ратной славы, а затем бросила в пучину полного фиаско, которое поглотило главные силы скандинавских войск во главе с их лучшими полководцами. Чудом выкарабкаться удалось лишь Карлу XII. Но он после Полтавы на целых пять лет ушел с театров боевых действий на ниву политики и дипломатии. Подобный оборот событий, казалось бы, гарантировал верное уничтожение сухопутной мощи Стокгольма. В русле этого варианта российская историография обычно и освещает ход войны после 1709 года. На самом деле все было не столь однозначно. Традиции шведской армии, заложенные сто лет назад Густавом II Адольфом, не умерли под Переволочной и вновь напомнили о себе всего несколько месяцев спустя.
Чтобы заметить это надо просто не забывать, что арена борьбы для шведов не ограничивалась только одним русским фронтом. Тогда легко можно увидеть, что десятой военной осенью наибольшая угроза для Стокгольма исходила от Дании, войска которой вторглись не в какие-либо отдаленные заморские провинции, а непосредственно на территорию Скандинавского полуострова. И если бы Швеции не удалось быстро восстановить силы своей армии, то окончания боевых действий не пришлось бы ждать до 1721 года. Большинство нейтральных историков эту реанимацию, прежде всего, связывают с фельдмаршалом Стенбоком, достойно заменившим старых героев. Его фигура по значимости и масштабу в пантеоне боевой славы скандинавов ничем не уступает Реншёльду или Левенгаупту.

Стенбок Магнус Густафсон (1664-1717), граф, фельдмаршал с 1709 года. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1713 годы. Генерал-губернатор южноскандинавской провинции Сконе с 1709 года. Руководил шведскими войсками в боях против армии Северного союза, в состав которой входили и русские, в кампанию 1712-1713 годов. Подписал капитуляцию шведской армии в Тенингене (1713). Умер через четыре года в датском плену.

Как и все крупные военачальники армии Карла XII, Стенбок происходил из высшего класса шведского общества той поры. Его родители принадлежали к знатным и богатым родам. В частности, мать будущего фельдмаршала имела обширные поместья в Лифляндии, что в годы Северной войны, несомненно, придало яркую индивидуальную окраску личного интереса патриотическим чувствам ее сына. Но до 1700 года судьба молодого дворянина мало, чем отличалась от биографий большинства его сверстников.
В детстве и юности он получил отличное, по меркам XVII века, светское образование - знал несколько европейских языков и даже умел писать достаточно серьезную музыку. Однако в качестве основного поприща для применения своих способностей выбрал карьеру военного профессионала, считавшуюся в те времена у людей его круга наиболее престижным занятием.
Также как и многие другие отпрыски аристократических фамилий, Стенбок предпочел начать службу за пределами Скандинавии - в армиях континентальной Европы. Где было много легче найти место соответствующее их щепетильным представлениям о чести и благородстве происхождения. Сначала он поступил в голландскую армию, а затем предложил свою шпагу императору Священной Римской империи Леопольду I.
Добившись чинов, достойных голубой крови предков, а заодно и обретя солидный боевой опыт, остепенившиеся ландскнехты, как правило, приезжали обратно домой, чем немало способствовали сохранению хорошей боеспособности шведских войск. Не отступил от этой традиции и граф Стенбок, вернувшийся к концу столетия в фамильные поместья на Балтийские берега. Армия юного Карла XII, естественно, не отказалась от услуг бывалого вояки, поэтому вспыхнувшую вскоре Северную войну он встретил, командуя одним из королевских полков.
В небольших шведских вооруженных силах монарх знал всех командиров отдельных частей. А значит, каждое их достижение или ошибка удостаивались личной оценки его величества. Данное обстоятельство и собственные способности позволили будущему полководцу в первые же месяцы боевых действий выделиться из общей массы прочих офицеров и обратить на себя благосклонное внимание короля. Это не замедлило сказаться на карьере. Уже в битве под Нарвой против русских, еще в чине полковника, граф получил приказ командовать всем левым флангом армии. И с задачей он, видимо, справился на «отлично», поскольку сразу же после боя Карл XII произвел Стенбока в генералы.
В тот год главная шведская армия зимовала в Ливонии, расквартировавшись по селам у самой русской границы. Король на это время под свою резиденцию облюбовал старинный замок неподалеку от Дерпта. Он прожил в нем до начала следующей кампании пять долгих месяцев, стараясь скоротать их посредством немногих простеньких развлечений из числа тех, что доступны в местах, где цивилизованный мир фактически заканчивался. В этом медвежьем углу Стенбок сумел организовать настоящий оркестр, который исполнял его собственные произведения, пришедшиеся Карлу XII весьма по душе.
Но вкусы графа и короля оказались схожими не только в музыке. В похожем ритме, порождая у его величества не менее приятные эмоции, продолжал разыгрывать Стенбок свои этюды и на поле боя. Что, естественно, еще более ускорило продвижению графа вверх по ступеням армейской пирамиды. Но поскольку против русских войск в первую половину Северной войны, кроме осени 1700 года, действовать ему больше не довелось, то подробно останавливаться на этом периоде мы не будем.
Судьба спасла Стенбока и от участия в последнем, как казалось большинству современников, большом походе той войны. Это предприятие действительно завершило эпоху крупномасштабных наступлений скандинавов на континентальные государства Европы. Однако сценарий финала оказался для шведов прямо противоположным планировавшемуся триумфу. Всему миру он известен под именем Полтавской баталии. Немногие из генералов Карла XII сумели тогда уйти из России, поэтому граф наверняка вознес молитву своему ангелу-хранителю, надоумившему короля не привлекать Стенбока к походу на Москву.
Но события, произошедшие на Украине летом 1709 года, имели катастрофические последствия не только для тех войск, которые нашли там свою смерть или плен. В этой операции были задействованы главные силы скандинавов, и их гибель немедленно отразилась на остальных частях шведской армии, разбросанных по всему периметру побережья Балтийского моря.
Временно притихшие соседи опасались нападать на эти малочисленные контингенты лишь потому, что понимали - в любой момент Карл XII со своими лучшими полками может вернуться и наказать. Но когда угроза неотвратимого возмездия перестала существовать, все враги вновь зашевелились. Первыми открыли боевые действия датчане. Они форсировали узкий пролив, отделяющий их территорию от Скандинавского полуострова, и высадились в провинции Сконе. Именно ее генерал-губернатором являлся в тот момент Магнус Стенбок.
В подобные критические мгновения обычно и выясняется степень таланта полководца. Лишь немногим удается взлететь на «орбиту Марса» и засиять там новой – пусть и не суперослепительной – однако все же заметной – хотя бы для современников - звездой. Большинство претендентов на подобный статус срываются и падают в серую массу безвестных посредственностей. Но граф сдал экзамен на пропуск в «небожители». Уже к весне 1710 года он сумел сколотить вполне боеспособную 20-тысячную армию. И, несмотря на то, что более половины ее составляли необстрелянные рекруты, начал контрнаступление, завершившееся полным триумфом. Остатки разгромленного датского десанта спешно эвакуировались обратно.
Таким образом, стратегические последствия Полтавы и Переволочны удалось локализовать, сведя их к чувствительной, однако не смертельной для страны потере крепостей на восточном побережье Балтики. Но зато была отодвинута немедленная угроза метрополии. Стокгольм получил необходимую ему, как воздух передышку и шанс материализовать ее в новые военные усилия.
Тем более что вскоре у наиболее мощного противника шведов - царя Петра - осложнились отношения с Турцией. Подобный оборот событий открывал реальную перспективу военного союза с султаном - возможность кардинально изменить ход войны, поставив русскую армию между двух жерновов. Но дипломатическая подготовка этого предприятия оказалась не на высоте. Скоординировать собственные усилия в единый план действий Стамбул и Стокгольм не смогли.
К созданию реального альянса потенциальные союзники ближе всего подошли глубокой осенью 1712 года, когда Османская империя в очередной раз объявила войну России. В те дни авторитет фельдмаршала Стенбока среди соотечественников достиг своего пика. Благодаря врожденному обаянию и способности воодушевлять людей, он получил деньги и корабли на организацию экспедиционных сил, уговорив раскошелиться даже прижимистое шведское купечество. А затем без промедления бросил новые полки через Балтику - в Померанию с задачей пробиться на просторы Польши. И, взаимодействуя там с турками, разгромить войска Северного союза.
Операцию возглавил сам Стенбок. В начале ноября он прорвал блокаду Штральзунда. Заставил отступить саксонцев и датчан к Мекленбургу. Потом вынудил их прекратить осаду Висмара. Однако развернуться в сторону Польши ему не позволил датский флот, разгромивший шведскую эскадру, которая везла фельдмаршалу припасы и пополнения. Это событие стало решающим моментом второго периода войны. Больше никакой помощи Стокгольм послать не мог. А без нее сил для большого похода на восток явно не хватало. Поэтому план совместных с турками действий вновь рухнул.
Эта попытка оказалась последней стратегической операцией шведов на континенте. После ее провала Стенбоку пришлось ограничить свои замыслы разработкой тактического наступления в западной Померании. В декабре 1712 года он двинулся вдоль Балтийского побережья в направлении южной границы Дании и вскоре около города Гадебуша столкнулся в генеральном сражении с главными силами короля Фридерика IV.
Бой завершился полной победой фельдмаршала. В плен даже едва не попался вражеский монарх. Но на подмогу к датчанам уже подходили свежие саксонско-русские полки. Сам Петр I поспешил приехать на театр боевых действий, чтобы лично координировать операции войск Северного союза. Вскоре там сосредоточились главные силы трех держав. В конце концов, в марте 1713 года им удалось оттеснить шведов к берегам Северного моря, где солдаты Стенбока заняли укрепленные позиции у Теннингена. Превосходящая скандинавов по численности в несколько раз объединенная русско-саксонско-датская армия блокировала крепость и приступила к ее планомерной осаде.
Оборонялись шведы в течение двух месяцев. В городе не хватало продовольствия, пресной воды и других припасов. Вспыхнувшая эпидемия унесла почти четверть гарнизона. Датский флот контролировал прибрежные воды, не позволяя неприятельским кораблям эвакуировать в метрополию хотя бы часть боеспособных подразделений. Когда все возможности к сопротивлению были исчерпаны, Стенбок вступил в переговоры и 15 мая 1713 года подписал капитуляцию.
Таким образом в датском плену оказались последние реальные козыри Стокгольма, еще позволявшие испытывать некоторую надежду на перелом в ходе войны - самые лучшие на то время войска скандинавов, собранные в экспедиционную армию и наиболее талантливый фельдмаршал, возглавлявший ее. Сами шведы, кстати, считают, что он был способнее и Реншёльда и Левенгаупта, но высоких постов достиг уже тогда, когда ситуация, в отличие от начала войны, предоставляла несравнимо меньше шансов для побед и славы.
Кстати неординарная натура Стенбока заявила о себе даже в плену. Датчане держали его в копенгагенской цитадели под крепкой охраной, но, несмотря на это, фельдмаршал все же при первой возможности попытался бежать. Однако удача к тому времени, видимо, уже совсем отвернулась от графа, и его последняя военная операция закончилась столь же плачевно, как и предыдущая. После чего он до самого конца жизни, так и оборвавшейся в неволе, подвергался крайне жестокому обращению.
Тем не менее, словно подтверждая поговорку о том, что боги забирают к себе раньше других тех, кого любят и награждают талантами, Стенбок ушел в мир иной самым первым и самым младшим из тройки лучших и наиболее известных военачальников Карла XII, на пятьдесят третьем году жизни, проведя в плену около четырех лет.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 23-03-2007 01:40
Герб рода Стенбоков:

Памятник фельдмаршалу Стенбоку в городе Хельсингборге:



Более крупное фото памятника, где можно прочитать надпись на постаменте:

http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/ba/Helsingborg_Magnus_Stenbock_staty.jpg


Бюст фельдмаршала Стенбока (установлен в шведском городе Хёганесе, который расположен неподалеку от Хельсингборга):




Автопортрет Стенбока, написанный в последние годы жизни, когда фельдмаршал находился в датском плену. Индюки у ног по традиции того века означают аллегорию. Видимо, в обличье "надутых птиц" изображены враги и завистники:





Фельдмаршал Стенбок в изображении современника. Картина, которую написал художник Georg Engelhard Schroder (1684 - 1750). Ныне полотно находится в Nationalmuseum в Стокгольме:

http://webart.nationalmuseum.se/work/work_image.aspx?id=15695



Фельдмаршал Стенбок, изображеный еще одним своим современником. Картину написал художник David von Krafft (1655 - 1724). Ныне полотно находится в Helsingborgs museer:

http://www.dunkerskulturhus.se/ImageVault/Images/id_4874/conversionFormat_18/scope_12/ImageVaultHandler.aspx



Сражение под Хельсингборгом в 1710 году (гравюра XVIII века):

http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/c/c0/Battle_of_Helsingborg_print.jpg

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 23-03-2007 02:04
Картины весьма известного шведского художника-баталиста Густава Седерстрёма (1845 - 1933), посвященные Стенбоку и теме разгрома им датского десанта на юге Скандинавского полуострова в провинции Сконе.



Сражение под Хельсингборгом в 1710 году:

http://pics.livejournal.com/praeclarissimus/pic/0000s3sf

Стенбок объявляет гарнизону Мальме о победе при Хельсингборге:

http://pics.livejournal.com/praeclarissimus/pic/0000r76k


А этот обелиск предствляет собой памятный знак в провинции Сконе. Он установлен на месте брода, где Стенбок переходил со своим войском реку Роннео перед битвой у Хельсингборга:




Мемориальная плита, установленная в 1960 году - в 250-летний юбилей сражения под Хельсингборгом - в память шведов и датчан, погибших в этой битве:

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 23-03-2007 02:25
ДВЕ КАРТИНЫ НА ОДИН СЮЖЕТ:






Оба изображения представляют собой иллюстрации к балладе классика шведской словесности - поэта Карла Снойльски (1841 - 1903), которая называется "Гонец Стенбока". Согласно сюжету этот самый гонец изо всех сил мчится с южной оконечности Скандинавского полуострова в Стокгольм, чтобы сообщить о победе при Хельсингборге. Его - грязного и уставшего принимает сама "королева-бабушка". Причем, велит сесть и собственными руками подносит молодому офицеру кубок рейнского вина, дабы тот прежде всего выпил за здоровье короля (который в тот момент находился в далекой Турции) и лишь потом поведал бы всем о славной виктории. Рядом с ней стоит младшая сестра Карла XII Ульрика-Элеонора.
Автор черно-белой графики - очень известный финский художник Альберт Эдельфельт (1854-1905). Цветная картина - полотно шведского исторического живописца Нильса Форсберга (1842 - 1934) - тоже далеко не последнего человека культурной среды скандинавского общества конца XIX - начала XX столетий.
К этому можно добавить, что Магнус Стенбок после победы над датчанами при Хельсингборге 28 февраля (10 марта) 1710 года действительно послал в Стокгольм гонца - ротмистра Хенрика Хаммарберга. Радостную весть он доставил прямо во дворец. А вот усаживала ли его королева-бабушка в своем присутствии? Да еще собственноручно поила при этом вином? Вполне возможно, что подобные детали являются художественным вымыслом романтика Снойльски.

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 23-03-2007 03:06
Две картины на один сюжет:


Ага, спасибо, что добавили комментарий ниже. Я успела увидеть эти картины еще без него. По логике Ваших постов это должен был быть Стенбок, но самая первая ассоциация у меня возникла вот такая:

В качалке, бледен, недвижим,
Страдая раной, Карл явился.
Вожди героя шли за ним.
Он в думу тихо погрузился.
А.С. Пушкин «Полтава»
http://pushkin.niv.ru/text/asp.pl?132

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 23-03-2007 03:14
В тот год главная шведская армия зимовала в Ливонии, расквартировавшись по селам у самой русской границы. Король на это время под свою резиденцию облюбовал старинный замок неподалеку от Дерпта. Он прожил в нем до начала следующей кампании пять долгих месяцев, стараясь скоротать их посредством немногих простеньких развлечений из числа тех, что доступны в местах, где цивилизованный мир фактически заканчивался. В этом медвежьем углу Стенбок сумел организовать настоящий оркестр, который исполнял его собственные произведения, пришедшиеся Карлу XII весьма по душе.


Скажите, а поподробнее об этом месте и событиях в нем в книге В. Красикова "Неизвестная война Петра Великого" или в других Ваших источниках нет?

Судя по всему, это замок Лаис или Лайузе (ныне в Эстонии), и о нем известно не так много. Цитата с моего сайта:

Во дворе замка были построены деревянные жилые дома, среди которых выделялся большой одноэтажный дом, где останавливался "на зимних квартирах" шведский король Карл XII, прибывший сразу после знаменитого сражения под Нарвой, где потерпели поражение войска Петра I. В Лайузе король оставался довольно значительный период времени, с 20 декабря 1700 г. по 29 мая 1701 г.
http://www.castle.lv/est/lais.html

Кстати, не могли бы Вы ту цитату из Вашей книги, и если что-то найдется еще по этому замку, привести в этой теме нашего форума: http://offtop.ru/castles/v16_225766__.php

В частности, мать будущего фельдмаршала имела обширные поместья в Лифляндии, что в годы Северной войны, несомненно, придало яркую индивидуальную окраску личного интереса патриотическим чувствам ее сына.


Интересно, списка поместий там не было?

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 23-03-2007 03:15
Нет, Рената, Снойльски до Пушкина по таланту на мой взгляд все же не дотягивает (хотя у шведов, возможно, не сей счет свое мнение).

А Карл XII действительно провел зиму 1700-1701 годов в эстонском замке Лаис. Именно о нем пишет Красиков в своем очерке о Стенбоке. Но больше об этом месте в книге ничего нет. И в других источниках мне ничего не попадалось. К сожалению, списка поместий семьи Стенбока я пока тоже нигде не встречал.

Справочник по русским сухопутным частям (стрельцам, дворянской коннице, драгунам, регулярной пехоте), принимавшим участие в боевых действиях Северной войны.

М. Д. Рабинович "Полки петровской армии" (под редакцией доктора исторических наук Л. Г. Бескровного). М., Советская Россия, 1977.

http://adjudant.ru/petr/rab01.htm

По каждому полку дана краткая справка, основанная на тех документах, что сохранились в российских архивах к концу третьей четверти XX столетия. Указана дата формирования части и наиболее крупные операции или сражения в которых она была задействована.

Украинский сайт "Полтавская битва"

Любопытный раздел "Памятные места":
http://www.battle.poltava.ua/russian/camp.htm
А это фотогалерея:
http://www.battle.poltava.ua/russian/gallery_camp.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 23-03-2007 04:15
хотя у шведов, возможно, на сей счет свое мнение


Академик литературы все-таки. В Интернете, похоже, его произведений на русском языке нет. Хотя "Гонца Стенбока" я бы прочла. Поэтому приведу для тех, кто читает эту тему, краткую биографическую справку:

СНОЙЛЬСКИ Карл Юхан Густав (SNOILSKY Carl Johan Gustav)

– шведский поэт. После окончания Упсальского университета граф Снойльски стал известен в литературных кругах публикацией цикла стихотворений “Образы Италии”, которые он напечатал в составе коллективного сборника “Песни и рассказы семи авторов” (1865). Стихи молодого Снойльски воспевали красоту, молодость и радость жизни, отдавая в то же время должное свободолюбивым идеалам поэзии Байрона и Гейне. Впрочем, юношеская восторженность не помешала графу в год выхода сборника поступить на дипломатическую службу, на которой он провел следующие 14 лет, издав за это время лишь один поэтический сборник “Сонеты” (1871), выдержанный в строгом изысканном стиле, напоминающем поэзию французских парнасцев. В 1876 г. Снойльски избирается в Шведскую академию языка и литературы. Новый период жизни и творчества начался для него через 3 года, когда после скандального развода с женой, уволившись со службы, он уезжает в Германию, где полностью посвящает себя творчеству и в 1881 г. публикует свой самый значительный поэтический сборник. Лирика “Новых стихотворений” соединяет в себе аристократизм тонкого вкуса, изящество формы, интерес к истории шведской культуры и почти публицистическую страстность призывов к социальной справедливости и политическим реформам. Следует однако отметить, что взгляды Снойлски лишь ненамного опережали общественные настроения его эпохи и не помешали его дальнейшей карьере: в 1890 г. он возвращается в Швецию, где с 1893 г. до конца жизни возглавляет главную Королевскую библиотеку страны. (1841 – 1903)
http://www.libfl.ru/win/writers/2003/write03_5.html

Спасибо за информацию в теме о замке Лаис.

великий магистр
Группа: Участники
Сообщений: 792 		Добавлено: 23-03-2007 12:45
Для Ренаты. На всякий случай. Вдруг пригодится. Баллада "Гонец Стенбока". К сожалению, русского перевода тоже не нашел. Не знаю даже существует ли он в реальности.

http://members.tripod.com/minata/svbildm.html#borj


А это еще одна иллюстрация Альберта Эдельфельта, но уже к другой поэме Карла Снойльски, где главными героями являются Стенбок и Карл XII:



Вот текст этой поэмы:

http://members.tripod.com/minata/bps_29_nov.html#mars

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 Next>> ответить новая тема
Раздел: 
средневековые замки / история Ливонии и Балтийского региона / Северная война 1700—1721

KXK.RU