[ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ]

СТИХИ О ЛЮБВИ

  Вход на форум   логин       пароль   Забыли пароль? Регистрация
On-line:  

Раздел: 
Театр и прочие виды искусства -продолжение / Курим трубку, пьём чай / СТИХИ О ЛЮБВИ

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5  ...... 100 101 102  ...... 312 313 314 315 Next>> ответить новая тема

Автор Сообщение

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 17-07-2011 11:18
Александр Городницкий

Над Канадой

Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится.
Мне уснуть давно бы надо,
Отчего же мне не спится?
Над Канадой небо сине,
Меж берёз - дожди косые.
Хоть похоже на Россию,
Только всё же не Россия.

Нам усталость шепчет: "Грейся!"
И любовь разводит шашни;
Дразнит на с снежок апрельский,
Манит нас уют домашний.
Мне снежок - как не весенний,
Дом чужой - не новоселье.
Хоть похоже на веселье,
Только всё же - не веселье.

У тебя сегодня слякоть,
В лужах солнечные пятна.
Не спеши любовь оплакать -
Позови её обратно.
Над Канадой небо сине,
Меж берёз - дожди косые.
Хоть похоже на Россию,
Только всё же не Россия!

1963
Канада, порт Галифак

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 17-07-2011 11:34
Леонид Первомайский

Армянское вино

Что этот голос с высоты безлюдной
В полночный час нашептывает мне?
Всю ночь серебряным осколком блюда
Ущербный месяц плавает в окне.

Угасло тихо тополей дыханье,
как фитилек свечи, струится тишь,
Чем для тебя наполнено молчанье
И почему, усталый, ты не спишь?

Иль темный хмель свиданья и разлуки
Гнетет тебя и не дает заснуть?
Иль утомились без работы руки
И снова жадно ты стремишься в путь?

Когда тяжелым заступом ты вспорешь
Обветренной земли сухой покров.
Вскипающую сдерживая горечь,
Под ним увидишь камни ты и кровь.

Так поклонись же первозданной глине-
теперь ты знаешь, почему вино
Темнее крови зреет здесь в долине
И крепче боли почему оно.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 17-07-2011 11:43
В. Высоцкий

Про глупцов

Этот шум — не начало конца,
Не повторная гибель Помпеи:
Спор вели три великих глупца,
Кто из них, из великих, глупее.

Первый выл: «Я физически глуп! —
Руки вздел, словно вылез на клирос. —
У меня даже мудрости зуб,
Невзирая на возраст, не вырос».

Но не приняли это в расчёт,
Да ещё надавали по роже:
«Ах, подумаешь, зуб не растёт!
Так другое растёт — ну и что же?»

К синяку прижимая пятак,
Встрял второй: «По'лно вам, загалдели!
Я — способен всё видеть не так,
Как оно существует на деле».

«Эх! Нашёл чем хвалиться, простак! —
Недостатком всего поколенья!
И к тому же всё видеть не так —
Доказательство слабого зренья».

Третий был непреклонен и груб,
Рвал лицо на себе, лез из платья:
«Я — единственный подлинно глуп,
Ни про что не имею понятья».

Долго спорили — дни, месяца,
Но у всех аргументы убоги...
И пошли три великих глупца
Глупым шагом по глупой дороге.

Вот и берег — дороге конец;
Откатив на обочину бочку,
В ней сидел величайший мудрец, —
Мудрецам хорошо в одиночку.

Молвил он подступившим к нему:
Дескать, знаю, зачем, кто такие...
«Одного только я не пойму:
Для чего это вам,
дорогие!

Или, может, вам нечего есть,
Или мало друг дружку побили?
Не кажитесь глупее, чем есть,
Оставайтесь такими, как были.

Стоит только не спорить о том,
Кто главней, — уживётесь отлично, —
Покуражьтесь ещё, а потом,
Так и быть, приходите вторично».

Он залез в свою бочку с торца,
Жутко умный, седой и лохматый —
И ушли три великих глупца:
Глупый, глупенький и глуповатый.

Удаляясь, ворчали в сердцах:
«Стар мудрец — никакого сомненья!
Мир стоит на великих глупцах —
Зря не выказал старый почтенья».

Потревожат вторично его —
Тёмной ночью, — попросят: «Вылазьте!»...
Всё бы это ещё ничего,
Но глупцы состояли при власти.

И у сказки бывает конец:
Больше нет у обочины бочки,
В «одиночку» отправлен мудрец...
Хорошо ли ему в «одиночке»?

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 18-07-2011 00:04
Иосиф Бродский

Венецианские строфы (2)

Геннадию Шмакову

I

Смятое за ночь облако расправляет мучнистый парус.
От пощечины булочника матовая щека
приобретает румянец, и вспыхивает стеклярус
в лавке ростовщика.
Мусорщики плывут. Как прутьями по ограде
школьники на бегу, утренние лучи
перебирают колонны, аркады, пряди
водорослей, кирпичи.

II

Долго светает. Голый, холодный мрамор
бедер новой Сусанны сопровождаем при
погружении под воду стрекотом кинокамер
новых старцев. Два-три
грузных голубя, снявшихся с капители,
на лету превращаются в чаек: таков налог
на полет над водой, либо -- поклеп постели,
сонный, на потолок.

III

Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ежатся куропатки,
и ангелы -- от греха.
Чуткую бязь в окне колеблют вдох и выдох.
Пена бледного шелка захлестывает, легка,
стулья и зеркало - местный стеклянный выход
вещи из тупика.

IV

Свет разжимает ваш глаз, как раковину; ушную
раковину заполняет дребезг колоколов.
То бредут к водопою глотнуть речную
рябь стада куполов.
Из распахнутых ставней в ноздри вам бьет цикорий,
крепкий кофе, скомканное тряпье.
И макает в горло дракона златой Егорий,
как в чернила, копье.

V

День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир - всю синеву! - в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
и сдается стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд-ост суля.
Город выглядит как толчея фарфора
и битого хрусталя.

VI

Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
выраженье лица.
Все помножено на два, кроме судьбы и кроме
самоей Н2О. Но, как всякое в мире "за",
в меньшинстве оставляет ее и кровли
праздная бирюза.

VII

Так выходят из вод, ошеломляя гладью
кожи бугристой берег, с цветком в руке,
забывая про платье, предоставляя платью
всплескивать вдалеке.
Так обдают вас брызгами. Те, кто бессмертен, пахнут
водорослями, отличаясь от вообще людей,
голубей отрывая от сумасшедших шахмат
на торцах площадей.

VIII

Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.

1982

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 18-07-2011 00:34
Бродский Иосиф Александрович

В Англии

Диане и Алану Майерс



I. Брайтон-рок

Ты возвращаешься, сизый цвет ранних сумерек. Меловые
скалы Сассекса в море отбрасывают запах сухой травы и
длинную тень, как ненужную черную вещь. Рябое
море на сушу выбрасывает шум прибоя
и остатки ультрамарина. Из сочетанья всплеска
лишней воды с лишней тьмой возникают, резко
выделяя на фоне неба шпили церквей, обрывы
скал, эти сизые, цвета пойманной рыбы,
летние сумерки; и я прихожу в себя. В зарослях беззаботно
вскрикивает коноплянка. Чистая линия горизонта
с облаком напоминает веревку с выстиранной рубашкой,
и танкер перебирает мачтами, как упавший
на спину муравей. В сознании всплывает чей-то
телефонный номер – порванная ячейка
опустевшего невода. Бриз овевает щеку.
Мертвая зыбь баюкает беспокойную щепку,
и отражение полощется рядом с оцепеневшей лодкой.
В середине длинной или в конце короткой
жизни спускаешься к волнам не выкупаться, но ради
темно-серой, безлюдной, бесчеловечной глади,
схожей цветом с глазами, глядящими, не мигая,
на нее, как две капли воды. Как молчанье на попугая.


II. Северный Кенсингтон

Шорох «Ирландского времени», гонимого ветром по
железнодорожным путям к брошенному депо,
шелест мертвой полыни, опередившей осень,
серый язык воды подле кирпичных десен.
Как я люблю эти звуки – звуки бесцельной, но
длящейся жизни, к которым уже давно
ничего не прибавить, кроме шуршащих галькой
собственных грузных шагов. И в небо запустишь гайкой.
Только мышь понимает прелести пустыря -
ржавого рельса, выдернутого штыря,
проводов, не способных взять выше сиплого до-диеза,
поражения времени перед лицом железа.
Ничего не исправить, не использовать впредь.
Можно только залить асфальтом или стереть
взрывом с лица земли, свыкшегося с гримасой
бетонного стадиона с орущей массой.
И появится мышь. Медленно, не спеша,
выйдет на середину поля, мелкая, как душа
по отношению к плоти, и, приподняв свою
обезумевшую мордочку, скажет «не узнаю».


III. Сохо

В венецианском стекле, окруженном тяжелой рамой,
отражается матовый профиль красавицы с рваной раной
говорящего рта. Партнер созерцает стены,
где узоры обоев спустя восемь лет превратились в «Сцены
скачек в Эпсоме». – Флаги. Наездник в алом
картузе рвется к финишу на полуторагодовалом
жеребце. Все слилось в сплошное пятно. В ушах завывает ветер.
На трибунах творится невообразимое… – «не ответил
на второе письмо, и тогда я решила…» Голос
представляет собой борьбу глагола с
ненаставшим временем. Молодая, худая
рука перебирает локоны, струящиеся, не впадая
никуда, точно воды многих
рек. Оседлав деревянных четвероногих,
вокруг стола с недопитым павшие смертью храбрых
на чужих простынях джигитуют при канделябрах
к подворотне в -ском переулке, засыпанном снегом. – Флаги
жухнут. Ветер стихает; и капли влаги
различимы становятся у соперника на подбородке,
и трибуны теряются из виду… – В подворотне
светит желтая лампочка, чуть золотя сугробы,
словно рыхлую корочку венской сдобы. Однако, кто бы
ни пришел сюда первым, колокол в переулке
не звонит. И подковы сивки или каурки
в настоящем прошедшем, даже достигнув цели,
не оставляют следов на снегу. Как лошади карусели.


IV. Ист Финчли

Вечер. Громоздкое тело движется в узкой,
стриженной под полубокс аллее с рядами фуксий
и садовой герани, точно дредноут в мелком
деревенском канале. Перепачканный мелом
правый рукав пиджака, так же как самый голос,
выдает род занятий – «Розу и гладиолус
поливать можно реже, чем далии и гиацинты,
раз или два в неделю». И он мне приводит цифры
из «Советов любителю-садоводу»
и строку из Вергилия. Земля поглощает воду
с неожиданной скоростью, и он прячет глаза. В гостиной,
скупо обставленной, нарочито пустынной,
жена – он женат вторым браком, – как подобает женам,
раскладывает, напевая, любимый Джоном
Голсуорси пасьянс «Паук». На стене акварель: в воде
отражается вид моста неизвестно где.

Всякий живущий на острове догадывается, что рано
или поздно все это кончается; что вода из-под крана,
прекращая быть пресной, делается соленой,
и нога, хрустевшая гравием и соломой,
ощущает внезапный холод в носке ботинка.
В музыке есть то место, когда пластинка
начинает вращаться против движенья стрелки.
И на камине маячит чучело перепелки,
понадеявшейся на бесконечность лета,
ваза с веточкой бересклета
и открытки с видом базара где-то в Алжире – груды
пестрой материи, бронзовые сосуды,
сзади то ли верблюды, то ли просто холмы;
люди в тюрбанах. Не такие, как мы.

Аллегория памяти, воплощенная в твердом
карандаше, зависшем в воздухе над кроссвордом.
Дом на пустынной улице, стелящейся покато,
в чьих одинаковых стеклах солнце в часы заката
отражается, точно в окне экспресса,
уходящего в вечность, где не нужны колеса.
Милая спальня (между подушек – кукла),
где ей снятся ее «кошмары». Кухня;
издающая запах чая гудящая хризантема
газовой плитки. И очертания тела
оседают на кресло, как гуща, отделяющаяся от жижи.

Посредине абсурда, ужаса, скуки жизни
стоят за стеклом цветы, как вывернутые наизнанку
мелкие вещи – с розой, подобно знаку
бесконечности из-за пучка восьмерок,
с колесом георгина, буксующим меж распорок,
как расхристанный локомотив Боччони,
с танцовщицами-фуксиями и с еще не
распустившейся далией. Плавающий в покое
мир, где не спрашивают «что такое?
что ты сказал? повтори» – потому что эхо
возвращает того воробья неизменно в ухо
от китайской стены; потому что ты
произнес только одно: «цветы».


V. Три рыцаря

В старой ротонде аббатства, в алтаре, на полу
спят вечным сном три рыцаря, поблескивая в полу-
мраке ротонды, как каменные осетры,
чешуею кольчуги и жабрами лат. Все три
горбоносы и узколицы, и с головы до пят
рыцари: в панцире, шлеме, с длинным мечом. И спят
дольше, чем бодрствовали. Сумрак ротонды. Руки
скрещены на груди, точно две севрюги.

За щелчком аппарата следует вспышка – род
выстрела (все, что нас отбрасывает вперед,
на стену будущего, есть как бы выстрел). Три
рыцаря, не шелохнувшись, повторяют внутри
камеры то, что уже случилось – либо при Пуатье,
либо в святой земле: путешественник в канотье
для почивших за-ради Отца и Сына
и Святого Духа ужаснее сарацина.

Аббатство привольно раскинулось на берегу реки.
Купы зеленых деревьев. Белые мотыльки
порхают у баптистерия над клумбой и т. д.
Прохладный английский полдень. В Англии, как нигде,
природа скорее успокаивает, чем увлекает глаз;
и под стеной ротонды, как перед раз
навсегда опустившимся занавесом в театре,
аплодисменты боярышника ты не разделишь на три.


VI. Йорк



W. H. A.


Бабочки северной Англии пляшут над лебедою
под кирпичной стеною мертвой фабрики. За средою
наступает четверг, и т. д. Небо пышет жаром,
и поля выгорают. Города отдают лежалым
полосатым сукном, георгины страдают жаждой.
И твой голос – «Я знал трех великих поэтов. Каждый
был большой сукин сын» – раздается в моих ушах
с неожиданной четкостью. Я замедляю шаг

и готов оглянуться. Скоро четыре года,
как ты умер в австрийской гостинице. Под стрелкой перехода
ни души: черепичные кровли, асфальт, известка,
тополя. Честер тоже умер – тебе известно
это лучше, чем мне. Как костяшки на пыльных счетах,
воробьи восседают на проводах. Ничто так
не превращает знакомый подъезд в толчею колонн,
как любовь к человеку; особенно, если он

мертв. Отсутствие ветра заставляет тугие листья
напрягать свои мышцы и нехотя шевелиться.
Танец белых капустниц похож на корабль в бурю.
Человек приносит с собою тупик в любую
точку света; и согнутое колено
размножает тупым углом перспективу плена,
как журавлиный клин, когда он берет
курс на юг. Как все движущееся вперед.

Пустота, поглощая солнечный свет на общих
основаньях с боярышником, увеличивается наощупь
в направленьи вытянутой руки, и
мир сливается в длинную улицу, на которой живут другие.
В этом смысле он – Англия. Англия в этом смысле
до сих пор Империя и в состояньи – если
верить музыке, булькающей водой, -
править морями. Впрочем – любой средой.

Я в последнее время немного сбиваюсь, скалюсь
отраженью в стекле витрины; покамест палец
набирает свой номер, рука опускает трубку.
Стоит закрыть глаза, как вижу пустую шлюпку,
замерзшую на воде посредине бухты.
Выходя наружу из телефонной будки,
слышу голос скворца, в крике его – испуг.
Но раньше, чем он взлетает, звук

растворяется в воздухе. Чьей беспредметной сини
и сродни эта жизнь, где вещи видней в пустыне,
ибо в ней тебя нет. И вакуум постепенно
заполняет местный ландшафт. Как сухая пена,
овцы покоятся на темнозеленых волнах
йоркширского вереска. Кордебалет проворных
бабочек, повинуясь невидимому смычку,
мельтешит над заросшей канавой, не давая зрачку

ни на чем задержаться. И вертикальный стебель
иван-чая длинней уходящей на север
древней Римской дороги, всеми забытой в Риме.
Вычитая из меньшего большее, из человека – Время,
получаешь в остатке слова, выделяющиеся на белом
фоне отчетливей, чем удается телом
это сделать при жизни, даже сказав «лови!».

Что источник любви превращает в объект любви.


VII

Английские каменные деревни.
Бутылка собора в окне харчевни.
Коровы, разбредшиеся по полям.
Памятники королям.

Человек в костюме, побитом молью,
провожает поезд, идущий, как все тут, к морю,
улыбается дочке, уезжающей на Восток.
Раздается свисток.

И бескрайнее небо над черепицей
тем синее, чем громче птицей
оглашаемо. И чем громче поет она,
тем все меньше видна.

1976

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 18-07-2011 00:53
Иосиф Бродский

Венецианские строфы (1)

Сюзанне Зонтаг

I

Мокрая ко'новязь пристани. Понурая ездовая
машет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.
Скрипичные грифы го'ндол покачиваются, издавая
вразнобой тишину.
Чем доверчивей мавр, тем чернее от слов бумага,
и рука, дотянуться до горлышка коротка,
прижимает к лицу кружева смятого в пальцах Яго
каменного платка.

II

Площадь пустынна, набережные безлюдны.
Больше лиц на стенах кафе, чем в самом кафе:
дева в шальварах наигрывает на лютне
такому же Мустафе.
О, девятнадцатый век! Тоска по востоку! Поза
изгнанника на скале! И, как лейкоцит в крови,
луна в твореньях певцов, сгоравших от туберкулеза,
писавших, что -- от любви.

III

Ночью здесь делать нечего. Ни нежной Дузе', ни арий.
Одинокий каблук выстукивает диабаз.
Под фонарем ваша тень, как дрогнувший карбонарий,
отшатывается от вас
и выдыхает пар. Ночью мы разговариваем
с собственным эхом; оно обдает теплом
мраморный, гулкий, пустой аквариум
с запотевшим стеклом.

IV

За золотой чешуей всплывших в канале окон --
масло в бронзовых рамах, угол рояля, вещь.
Вот что прячут внутри, штору задернув, окунь!
жаброй хлопая, лещ!
От нечаянной встречи под потолком с богиней,
сбросившей все с себя, кружится голова,
и подъезды, чье небо воспалено ангиной
лампочки, произносят "а".

V

Как здесь били хвостом! Как здесь лещами ви'лись!
Как, вертясь, нерестясь, шли косяком в овал
зеркала! В епанче белый глубокий вырез
как волновал!
Как сирокко -- лагуну. Как посреди панели
здесь превращались юбки и панталоны в щи!
Где они все теперь -- эти маски, полишинели,
перевертни, плащи?

VI

Так меркнут люстры в опере; так на убыль
к ночи идут в объеме медузами купола.
Так сужается улица, вьющаяся как угорь,
и площадь -- как камбала.
Так подбирает гребни, выпавшие из женских
взбитых причесок, для дочерей Нерей,
оставляя нетронутым желтый бесплатный жемчуг
уличных фонарей.

VII

Так смолкают оркестры. Город сродни попытке
воздуха удержать ноту от тишины,
и дворцы стоят, как сдвинутые пюпитры,
плохо освещены.
Только фальцет звезды меж телеграфных линий --
там, где глубоким сном спит гражданин Перми.1
Но вода аплодирует, и набережная -- как иней,
осевший на до-ре-ми.

VIII

И питомец Лоррена, согнув колено,
спихивая, как за борт, буквы в конец строки,
тщится рассудок предохранить от крена
выпитому вопреки.
Тянет раздеться, скинуть суконный панцирь,
рухнуть в кровать, прижаться к живой кости,
как к горячему зеркалу, с чьей амальгамы пальцем
нежность не соскрести.

1982

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 18-07-2011 11:34
Евгений Клячкин

На трамвайной остановке

Руки в карманы, шмыгаю носом,
в щелях гранита - седая трава.
Тридцать четыре веселых звоночка -
«тридцать четвертый» катит трамвай
(а «пятерки» все нет).

Рельсы застонут, визгнут колеса, -
выбьет металл из металла огонь.
Тридцать четыре забавных вопроса -
буфером ткнется вагон о вагон.

- Почему? -
Стыки бьются за отказ,
колеса бьются за движенье,
а вперед толкают нас
неподвижные сиденья...

Красный фонарик на перегоне,
красный - в упор - светофора вопрос,
красные лица в красном вагоне,
белый на свете только мороз
(а «пятерки» все нет).

Дважды на левой, дважды на правой,
ногу об ногу, сукном - по скуле.
А у военных - правда, забавно? -
может примерзнуть к руке пистолет.

- Почему? -
Начиналось во дворе:
«до первых слез», «до первой крови».
И никак не повзрослеть -
всё в прицел друг друга ловим...

Хватит вопросов! Мальчик с мамашей!
Ну, поскорее!.. А, черт возьми!
Мудрый наездник, старый вожатый,
вагоны пришпорил и двери закрыл.

И мальчик увидел, мальчик запомнил,
мальчик запомнил - он опоздал.
Что он напомнил? Что он напомнил?!
Тут все начала - их надо поймать.

- Но вдали -
весь урча, как мясорубка,
и домашний, как тарелка,
мой трамвай в зеленой шубке...
Да и я почти согрелся.


Ноябрь 1965 - 31 января 1966

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 18-07-2011 12:04
ЖОАШЕН ДЮ БЕЛЛЕ

Не стану воспевать, шлифуя стих скрипучий,

Архитектонику неведомых миров,

С великих тайн срывать их вековой покров,

Спускаться в пропасти и восходить на кручи.

Не живописи блеск, не красоту созвучий,

Не выспренний предмет ищу для мерных строф.

Лишь повседневное всегда воспеть готов,

Я — худо ль, хорошо ль — пишу стихи на случай.

Когда мне весело, мой смех звучит и в них,

Когда мне тягостно, печалится мой стих,—

Так все делю я с ним, свободным и беспечным.

И, непричесанный, без фижм и парика,

Незнатный именем, пусть он войдет в века

Наперсником души и дневником сердечным.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 18-07-2011 12:25
ПОДМОСКОВНЫЕ ВЕНЧУРА (текстовая версия)

В свежем выпуске проект "Гражданин поэт" представляет Агнию Барто.

В связи с расширением Москвы за пределы МКАД и планирующимся перемещением на новые территории госучреждений и институтов Дмитрий Быков актуализировал (и масштабировал) стихотворение Барто "Дом переехал".


Я желаю всем ребятам

Лет на десять лечь в кровать,

А проснуться бы в двадцатом:

Раньше незачем вставать.

Я в двадцатом утром встану –

И увижу, чуть жива:

По медведевскому плану

Переехала Москва!



Я давно уже когда-то

Рассказала вам, ребята,

Как в Москве с большим трудом

Переехал целый дом.

А теперь в порядке блица,

В назиданье старине,

Вся размазана столица

По оставшейся стране.



Вся роснефть рванула сразу

Ближе к дырам нефтяным,

А газпром – поближе к газу,

В Уренгой и Когалым.

В Магадан с тоскою слезной –

Вся российская печать,

ФСБ послали в Грозный,

Чтобы опыт изучать;

Министерство обороны,

Несмотря на уговоры,

Переправили в Саргу

К вероятному врагу.

В Питер сплавили Госдуму

И правительство потом.

Белый дом отдали ГУМу

И «Ашану» -- думский дом.

МВД с прокуратурой

Едут в Сочи на постой

Заниматься физкультурой --

Там каток стоит пустой.

Путин выехал с хабаром

В благодатный край земли –

Во дворец под Краснодаром

(Для того и возвели).



Город наш потряс планету,

Возродясь за десять лет.

В нем чиновничества нету,

Пробок нет,

Мигалок нет!

Всех сумели прочь отправить

Вместе с бременем грешков.

Правда, мэрию на память

Все же выкупил Лужков.



Стал не город, а поэма.

И его от всех ловчил

Дима, младший член тандема,

В утешенье получил.

Получил за честный труд:

Иностранцы так и прут.

Многим можно любоваться:

Тыща разных инноваций,

Много оптоволокон,

Соблюдается закон,

Воля лучше несвободы,

У полиции ай-поды --

И потешный полк его

Под названьем Сколково.



Наша бывшая столица

Современна и горда.

Все, что есть, туда стремится,

Но не всех берут туда.

Места нет в воротах узких,

Не пролезет зад ничей.

Ведь Россия -- вся для русских!

Лишь Москва – для москвичей.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 18-07-2011 12:29
В. Высоцкий

Упрямо я стремлюсь ко дну...

Упрямо я стремлюсь ко дну.
Дыханье рвётся, давит уши...
Зачем иду на глубину?
Чем плохо было мне на суше?

Там на земле — и стол, и дом,
Там я и пел, и надрывался.
Я плавал всё же, — хоть с трудом,
Но на поверхности держался.

Линяют страсти под луной
В обыденной воздушной жиже,
А я вплываю в мир иной,
Тем невозвратнее, чем ниже.

Дышу я непривычно ртом.
Среда бурлит, плевать на среду!
Я продвигаюсь, и притом —
Быстрее, в пику Архимеду.

Я потерял ориентир,
Но вспомнил сказки, сны и мифы.
Я открываю новый мир,
Пройдя коралловые рифы.

Коралловые города —
В них многорыбно, но не шумно.
Нема подводная среда,
И многоцветна, и разумна.

Где ты, чудовищная мгла,
Которой матери стращают?
Светло, хотя ни факела,
Ни солнца мглу не освещают.

Всё гениальное, извне
Непонятое — всплеск и шалость —
Спаслось и скрылось в глубине, —
Всё, что гналось и запрещалось.

Дай Бог, я всё же дотону —
Не дам им долго залежаться!
И я вгребаюсь в глубину,
И всё труднее погружаться.

Под черепом — могильный звон,
Давленье мне хребет ломает,
Вода выталкивает вон —
И глубина не принимает.

Я снял с острогой карабин,
Но камень взял — не обессудьте, —
Чтобы добраться до глубин,
До тех пластов, до самой сути.

Я бросил нож — не нужен он:
Там нет врагов, там все мы люди,
Там
каждый, кто вооружён,
Нелеп и глуп, как вошь на блюде.

Сравнюсь с тобой, подводный гриб,
Забудем и чины, и ранги;
Мы снова превратились в рыб,
И наши жабры — акваланги.

Нептун,
ныряльщик с бородой,
Ответь и облегчи мне душу —
Зачем простились мы с водой,
Предпочитая влаге — сушу?

Меня сомненья — чёрт возьми! —
Давно буравами сверлили, —
Зачем мы сделались людьми?
Зачем потом заговорили?

Зачем, живя на четырёх,
Мы встали, распрямивши спины?..
Затем, и это видит Бог,
Чтоб взять каменья и дубины.

Мы умудрились много знать,
Повсюду мест наделать лобных —
И предавать, и распинать,
И брать на крюк себе подобных!

И я намеренно тону,
Зову — "Спасите наши души!"
И если я не дотяну —
Друзья мои, бегите с суши!

Назад — не к горю и беде,
Назад и вглубь — но не ко гробу,
Назад — к прибежищу, к воде,
Назад — в извечную утробу.

Похлопал по плечу трепанг,
Признав во мне свою породу.
И я выплёвываю шланг —
И в лёгкие пускаю воду.

Сомкните стройные ряды!
Покрепче закупорьте уши!
Ушёл один — в том нет беды.
Но я приду по ваши души!

Страшнее Синей Бороды,
Раздувшийся, с лицом кликуши
Утопленник — ещё один
Счастливчик, — убежавший суши.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-07-2011 00:26
Иосиф Бродский

То не Муза воды набирает в рот...

М. Б.

То не Муза воды набирает в рот.
То, должно, крепкий сон молодца берет.
И махнувшая вслед голубым платком
наезжает на грудь паровым катком.

И не встать ни раком, ни так словам,
как назад в осиновый строй дровам.
И глазами по наволочке лицо
растекается, как по сковороде яйцо.

Горячей ли тебе под сукном шести
одеял в том садке, где - Господь прости -
точно рыба -воздух, сырой губой
я хватал то, что было тогда тобой?

Я бы заячьи уши пришил к лицу,
наглотался б в лесах за тебя свинцу,
но и в черном пруду из дурных коряг
я бы всплыл пред тобой, как не смог "Варяг".

Но, видать, не судьба, и года не те.
И уже седина стыдно молвить - где.
Больше длинных жил, чем для них кровей,
да и мысли мертвых кустов кривей.

Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него - и потом сотри.

1980

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-07-2011 00:46
Иосиф Бродский

Точка всегда обозримей в конце прямой

Точка всегда обозримей в конце прямой.
Веко хватает пространство, как воздух - жабра.
Изо рта, сказавшего все, кроме "Боже мой",
вырывается с шумом абракадабра.
Вычитанье, начавшееся с юлы
и т.п., подбирается к внешним данным;
паутиной окованные углы
придают сходство комнате с чемоданом.
Дальше ехать некуда. Дальше не
отличить златоуста от златоротца.
И будильник так тикает в тишине,
точно дом через десять минут взорвется.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-07-2011 01:10
Михаил Яснов

Умер бомж. Как сидел на пеньке в саду,
так и умер. Теперь он сидит в аду
на своем пеньке, при своих бобах.
В рай его не возьмут - слишком
скверно пах.

Как взирает с небес, кто живет в раю,
нам известно. А этот глядит в свою
то ли щель, то ли прорезь, во тьме таясь.
Что он видит вверху? Только пыль
да грязь.
Видит корни пенька на своем дворе,
две чужие подошвы - дыра к дыре,
да бутылки, подобранной рядом, дно,
как дневное - сквозь толщу воды -
пятно.

И когда наклоняется сверху тот,
кто ревниво бутылку свою блюдет,
этот, снизу, глядит сквозь невидный лаз
на явившийся в горлышке
бледный глаз.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-07-2011 11:05
Евгений Клячкин

На Театральной площади...

На Театральной площади немножко театрально
Стоял я, опершись плечом на Оперный театр.
А каменные кони оскалились нахально,
Их каменные ноздри выбрасывали пар.

Профессор Римский-Корсаков, вертясь на пьедестале,
Никак не мог подняться, чтоб руку мне пожать.
А я стоял и бредил то славой, то стихами,
Стихами или славой - ну как их не смешать!

Роились в небе звезды, садились мне на плечи, -
Ах, только б не прожгли они мой импортный пиджак!
Качаясь, плыли лица голубоватых женщин,
Стекали мне в ладони, а я сжимал кулак!

А я дышал в полнеба! А я держал полмира!
Гигант я или карлик? Герой - или пигмей?
Носы приплюснув к стеклам, уставились квартиры.
Я стекла гладил пальцем - я был их всех добрей.

Я прыгнул на подножку - пропел звонок трамвая.
Я три копейки бросил, как бросил золотой...
...Качаются вагоны... Кондукторша зевает...
Вожатый смотрит мимо... Домой... Домой... Домой...


25 сентября 1965

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-07-2011 11:29
ПЬЕР РОНСАР

Едва Камена мне источник свой открыла

И рвеньем сладостным на подвиг окрылила,

Веселье гордое мою согрело кровь

И благородную зажгло во мне любовь.

Плененный в двадцать лет красавицей беспечной,

Задумал я в стихах излить свои жар сердечный,

Но, с чувствами язык французский согласив,

Увидел, как он груб, неясен, некрасив,

Тогда для Франции, для языка родного,

Трудиться начал я отважно и сурово.

Я множил, воскрешал, изобретал слова,

И сотворенное прославила молва.

Я, древних изучив, открыл свою дорогу,

Порядок фразам дал, разнообразье слогу,

Я строй поэзии нашел — и волей муз,

Как Римлянин и Грек, великим стал француз.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-07-2011 11:55
В. Высоцкий

Солдат всегда здоров..

Солдат всегда здоров,
Солдат всегда готов!
И пыль, как из ковров, мы выбиваем из дорог.

И не остановиться,
И не сменить ноги.
Сияют наши лица, сверкают сапоги.

По выжженной пустыне,
За метром метр,
Идут по Украине солдаты группы "Центр"

На первый-второй рассчитайсь! Первый, второй!
Первый — шаг вперёд и в рай! Первый, второй!
Каждый второй, тоже герой,
В рай попадёт вслед за тобой. Первый, второй,
Первый, второй,
Первый, второй!

А перед нами всё цветёт,
За нами всё горит.
Не надо думать — с нами тот, кто всё за нас решит.

Весёлые, не хмурые
Вернёмся по домам.
Невесты белокурые наградой будут нам.

Всё впереди, а ныне
За метром метр
Идут по Украине солдаты группы "Центр"

На первый-второй рассчитайсь! Первый, второй!
Первый — шаг вперёд и в рай! Первый, второй!
Каждый второй, тоже герой,
В рай попадёт вслед за тобой. Первый, второй,
Первый, второй,
Первый, второй!

27.IV — 65 г.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-07-2011 00:05
Юрий Колкер

ВИФЛЕЕМСКАЯ ЧАСОВНЯ

Часовня велика: простой двускатный свод,
Обширный тихий зал – твоя обитель, муза, –
Такая тишина, что кажется: вот-вот
Послышатся шаги магистра Яна Гуса.

С подсвечником в руке он зал пересечет,
Посмотрит в темноту спокойно и устало,
Приблизится к стене и, осветив проход,
Растает в глубине восточного портала.

В каморке у себя он пишет допоздна.
Скрипит его перо, поет сверчок запечный.
Гладит к нему в окно кусочек неба млечный.
Такая высота, такая тишина...

28 августа 1971

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-07-2011 00:33
Борис Пастернак

Рассвет

Ты значил все в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о Тебе
Ни слуху не было, ни духу.

И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я Твой Завет
И как от обморока ожил.

Мне к людям хочется, в толпу,
В их утреннее оживленье.
Я все готов разнесть в щепу
И всех поставить на колени.

И я по лестнице бегу,
Как будто выхожу впервые
На эти улицы в снегу
И вымершие мостовые.

Везде встают, огни, уют,
Пьют чай, торопятся к трамваям.
В теченье нескольких минут
Вид города неузнаваем.

В воротах вьюга вяжет сеть
Из густо падающих хлопьев,
И, чтобы вовремя поспеть,
Все мчатся, недоев-недопив.

Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре,
Я таю сам, как тает снег,
Я сам, как утро, брови хмурю.

Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-07-2011 00:44
Михаил Лермонтов

Есть речи - значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.

Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слезы разлуки,
В них трепет свиданья.

Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рожденное слово;

Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я
Узнаю повсюду.

Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу,
И брошусь из битвы
Ему я навстречу.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-07-2011 12:10
Булат Окуджава

На Сретенке ночной...

На Сретенке ночной надежды голос слышен.
Он слаб и одинок, но сладок и возвышен.
Уже который раз он разрывает тьму...
И хочется верить ему.

Когда пройдет нужда за жизнь свою бояться,
тогда мои друзья с прогулки возвратятся,
и расцветёт Москва от погребов до крыш...
Тогда опустеет Париж.

А если всё не так, а всё как прежде будет,
пусть Бог меня простит, пусть сын меня осудит,
что зря я распахнул напрасные крыла...
Что ж делать? Надежда была.

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5  ...... 100 101 102  ...... 312 313 314 315 Next>> ответить новая тема
Раздел: 
Театр и прочие виды искусства -продолжение / Курим трубку, пьём чай / СТИХИ О ЛЮБВИ

KXK.RU